И опять мы в небе - Бороздин Виктор Петрович - Страница 31

Пламя в костре суетилось, перескакивая с места на место. Виктор Почекин, не мигая, смотрел на эту суету. Перкаль быстро сгорал. Виктор вставал и, шатаясь, шел на поиски нового. Из-под наскоро намотанной на голове повязки все еще сочилась кровь.

Его опережали Матюнин и Устинович. Обходя обглоданные огнем, торчащие в стороны стальные ребра корабля, пробирались, увязая в снегу, отдирали примерзшие к заледенелому снегу куски перкаля, хотя сил, чтобы отдирать, вытягивать из снега ставшие пудовыми ноги, и у них не было. Задубелый, звенящий на морозе перкаль приволакивали к костру.

Поддерживать огонь. Это было главное, что нужно сейчас делать. Надо, чтобы пламя костра далеко было видно. Тогда их скорее найдут.

…А в Долгопрудном еще никто ничего не знает. Не знают, что нет больше тринадцати самых лучших их парней. А с изуродованного остова корабля ветер сметает черные хлопья пепла.

Но будет все. Сжавший горло жен, матерей стон: Плач осиротевших малышей. Сирены «скорой помощи». Торопливые удары в дверь – какой-то сердобольный человек, желая оградить родных от страшных «последних известий», которые должны прозвучать с первым голосом радио, по ошибке отключит не радио, а электросеть, и звонки замолчат. Столько непоправимого горя обрушится на один лишь подъезд дома ИТР, где жили все те, кого уже нет.

Анна Федоровна Гудованцева вместе с Томкой только войдут к себе домой, не успев даже снять пальто, первое, что услышат по заговорившему радио: «Катастрофа дирижабля «СССР В-6». При катастрофе погибли: Гудованцев Николай Семенович – первый командир дирижабля…» Глухо охнув, повалится на пол Анна Федоровна.

Застынет в горе полное жизни лицо Веры Деминой. Так и не сможет справиться со сломившим ее горем Полина Мартьяновна, мать Тараса Кулагина, ненадолго переживет она сына. А маленькая Люся Коняшина всю жизнь будет хранить подаренные отцом елочные игрушки: ватную папанинскую льдину и серебряный дирижаблик с красными огоньками в иллюминаторах гондолы…

Пришлют соболезнования Советскому правительству и семьям погибших аэронавтов правительства многих стран.

Пришлет соболезнование в постигшем их горе строивший вместе с ними дирижабль «СССР В-6» Умберто Нобиле.

Потянутся к Колонному залу Дома союзов длинные вереницы людей. Под троекратный ружейный салют будут установлены в каменной стене Новодевичьего кладбища тринадцать урн. Застынет над ними металлический контур летящего ввысь дирижабля.

Чтобы заменить погибших братьев, пойдут служить в воздухоплавание и авиацию Алексей Шмельков, Александр Гудованцев, Георгий Кондрашев.

В Донецке, Луганске и Казани улицам будут даны имена Гудованцева, Ритсланда, Лянгузова. В городе Долгопрудном одна из улиц будет названа улицей Дирижаблистов. На доме, где жили они, будет установлена мемориальная доска.

А к вершине этой коварно вставшей на их пути горы (Небло-горы) трудящиеся города Кандалакши проложат по заболоченному склону сквозь густые заросли леса пешеходную тропу и установят там, на пронизываемой северными ветрами высоте, где уживаются лишь мхи и карликовая березка, памятный знак героям-дирижаблистам, далеко видный всем пролетающим по этой трассе самолетам. Пройдут годы, десятилетия, но никогда не будут забыты имена самоотверженных аэронавтов.

…Луна обошла уже полнеба и, слегка затуманившись, светила с другой стороны. А потом и совсем светить перестала. Небо снова заволокли облака. Снова пришла темнота. Где-то наверху с завыванием засвистел ветер, на сидящих у костра посыпалась снежная пыль. Ветер срывал снег с макушки горы и рассеивал его по склону. Зашумели сосны, тут и там с глухим стоном стали падать с разлапистых веток глыбы снега.

Ходивший уже в дальний конец пепелища за кусками перкаля Воробьев вдруг остановился, всматриваясь в темноту. Крикнул:

– Огни!

Все разом вскочили, торопливо отбежали подальше, чтобы не мешал свет костра. Стали всматриваться в шумящую темноту. Но ничего не видели. Поднявшись с земли, подошел Бурмакин. Вытянул шею:

– Где?

Воробьев подбежал, запыхавшись. Показал:

– Вон там.

Тогда они увидели. Далеко внизу, должно быть, у подножия горы то появлялись, то пропадали скрываемые чащобой леса, скальными выступами горы, факелы или фонарики – не разберешь. Конечно, это их ищут. Но видят ли костер? Не пройдут ли мимо? И, захватив полную грудь воздуха, они закричали:

– Эге-е-е-ей!!

Вначале получилось недружно и негромко, голос не слушался. Но потом он окреп, и их «эге-е-е-ей» ветер уносил далеко. Все же они не были уверены, что их слышат. Они вернулись к костру, стали распалять огонь, поднимая его как можно выше.

Прошло еще много времени, на востоке засветилась заря, только тогда внизу, но уже ближе и ярче, замелькали огни и послышались голоса:

– Эге-е-ей! Эге-е-й!!

Это кричали им. Значит, видели их костер. К ним шли на помощь.

XI

…Они уже три дня в Кандалакше, в больнице. Врачи, да и все кандалакшцы оказывают им бесконечно много внимания, помощи. Постепенно они начали приходить в себя, но от этого еще острее сжимала болью мысль о непоправимости того, что случилось на Небло-горе.

Они не смогут смириться с тем, что оборвался их путь к гренландским льдам, к папанинцам. Что оборвались тринадцать прекрасных жизней их товарищей.

Завтра траурный поезд отправится в Москву. Но еще здесь, до отъезда, они должны сказать свое слово.

Они сгрудились вокруг стола, все пятеро – Кости Новикова с ними нет, как только оленья упряжка примчала его к ближайшей станции «Белое море», с первым же поездом его отправили в Мурманск, в госпиталь. Но они знают, что Костины мысли, желания те же, что и у них.

За окном сумрачно. В палате неярко горит единственная, без абажура лампочка. Поскрипывая, скользит по телеграфному бланку перо.

Они не смогли прийти на помощь папанинцам. Ледяной обломок, на котором находилась научная станция, все еще гнало со всей массой льда по Гренландскому морю. Четверо исследователей в пятидесятиградусный гренландский мороз, на лютом ветру, под пушечной канонадой ломающегося льда, не прерывая ни на один день, продолжали вести научную работу. Кое-как обогревались у керосиновой лампы, заползая в снежную нору, вырытую ими в плотном, почти как лед, снегу.

Они знали, что не забыты, что сквозь все преграды с Большой земли спешат к ним на помощь люди. Но только через две недели после гибели дирижабля В-6, невероятно долгие две недели, смогли пробиться к ним сквозь тяжелые льды ледокольные пароходы «Таймыр» и «Мурман».