И опять мы в небе - Бороздин Виктор Петрович - Страница 18

– Держи-и-и!!

Дирижабль, этот шестидесятиметровый парус, метнулся в сторону. С силой ударила о землю гондола. Люди шарахнулись. Новый шквал, и, вырывая штопорные якоря, обрывая канаты, сбрасывая последние путы, дирижабль рванулся ввысь.

– Держи-и-и!! – Крики людей потонули в вое ветра.

Перед Николаем мелькнул конец пляшущего в серой мгле каната. Мгновенно решившись, он кинулся к нему и схватился. Его рвануло и понесло.

В воздухе оказалось еще два человека: милиционер и начальник аэроклуба. Они все еще надеялись удержать корабль.

– Прыгайте! Отпускайте скорее! – кричали им снизу.

А они оглянуться не успели, как были уже на десятиметровой высоте. Разжали наконец пальцы и хлопнулись на землю. К ним на помощь кинулись люди.

Николай висел на размашисто раскачивающемся канате и карабкался вверх. Ему во что бы то ни стало нужно было быть там, на корабле. В гондоле оставались три члена экипажа и мальчишки. Он в ответе за них, за корабль.

Гондола чиркнула по какой-то крыше. Николая швырнуло в сторону и тут же вынесло выше всех крыш. Дома стремительно уходили назад. А на него так же стремительно надвигалась возвышавшаяся над ними заводская труба. Ржаво-бурая, в черно-сажевых натеках, она быстро вырастала, приближаясь. Стиснув зубы, Николай лез по канату. Перехват руки… еще перехват… еще… Край трубы наступает. Дирижабль кинуло вверх, и нацеленное в небо черное жерло прошло совсем рядом. Краем глаза Николай успел увидеть его нутро, мерцание облитых черным глянцем стен.

Все тяжелее становилось тело. Руки отказывали. Николай сжимал их, собирая последние силы. Только не останавливаться! Вверх. Еще. На далекую, затянутую вихрями пыли землю он не смотрел. Сейчас земля была не для него. Он слышал испуганные ребячьи голоса в гондоле. Он напрягал все силы. Ладони горели так, словно он поднимался по раскаленному тросу. Только бы там, наверху, не убрали трап!

В гондоле было смятение. Когда шквал сорвал дирижабль со швартовых, рвануло так, что все полетели на пол, друг на друга, кто куда и как попало. Когда смогли подняться, ребята кинулись к иллюминаторам, к двери, зовя на помощь.

– От двери! – громко и решительно прозвучал девичий голос.

Штурвальный Людмила Эйхенвальд мгновенно взяла командование на себя. Решение надо было принимать немедля. Не понимая, что дирижабль летит уже выше домов, ребята могли начать выпрыгивать из гондолы.

– По местам! Поднять трап! Закрыть дверь гондолы!

Не видя никого, кто мог бы выполнить ее приказ, Люда сама бросилась к трапу. К ней на помощь подбежал какой-то паренек. Заглянув вниз, он вскрикнул. Там, раскачиваясь на канате, карабкался вверх человек.

Люда не узнала, скорее угадала, что это был командир. Затаив дыхание, боясь помешать ему, она, прильнув к косяку двери, еле слышно шептала:

– Ну давай, Коля, давай, совсем еще немножко… До трапа действительно оставалось совсем немного.

Ему надо помочь. Как?.. До каната из гондолы не дотянешься.

Еще последнее усилие.

– Коля, держись!

Николай дотянулся до трапа, схватился одной рукой. И замер. Силы были на исходе, и он копил их по крохам. С минуту висел так, потом резким броском схватился и другой рукой.

– Коля, держись, держись крепче! – сначала тихо, потом громче, чтобы он услышал, крикнула Люда. – Мы тебя вытянем!

Она, паренек и подоспевший на помощь бортмеханик быстро втянули трап, на котором висел Николай, в гондолу.

Николай тяжело дышал. Прислонившись к стене, он оглядел гондолу, ребят. Притихшие, они смотрели на него во все глаза. Тыльной стороной руки он смахнул со лба струйки пота. С ладоней капала кровь.

Неожиданно огненным всполохом гондолу осветила молния. Осветила лица невероятно ярким неестественным белым светом. И почти в то же мгновение, казалось, прямо по гондоле ударил гром.

– Заводить моторы! – громко отдал команду Николай и, чуть качнувшись, оторвался от стены. Прошел в рубку управления. Бортмеханик мгновенно кинулся к мотору. А Люда, схватив в аптечке бинты, бросилась в рубку.

Дирижабль летел неуправляемый, по воле ветра. И продолжал подниматься. Высота уже восемьсот метров. С минуты на минуту появится угроза повышенного сверхдавления в оболочке. Вспышки молний продолжались. Случись молнии пронзить оболочку, и шесть тысяч кубометров водорода вспыхнут огненным факелом. От грозы надо было уходить как можно скорее.

Снова прокатился гром. Ливень гулко зашумел, ударяясь о зонтичные водоотводы гондолы. Задержись Николай хотя бы на минуту там, на канате, и отяжелевшая от дождя одежда не дала бы ему подняться.

Негромко, словно не решаясь заглушать шум дождя, заработал мотор. Вскоре был запущен и второй. Николай взял забинтованными руками штурвал глубины.

– Курс норд-норд-вест!

– Есть норд-норд-вест!

Люда уже стояла у штурвала направления.

Скоро внизу стала видна желто-серая стерня уже убранных хлебов. Вспышки молний были уже не такими яркими, и раскаты грома доходили с большим опозданием. От грозы они уходили. Хотя серые клубы туч висели сплошной пеленой, ливневого дождя уже не было. Моросил лишь мелкий дождик.

Быстро темнело. На земле сизо сгущались сумерки. В окнах домов загорались светлячки. Корабль проплывал над поселками. Что это были за поселки, они не знали. А карты в планшете у штурмана, там, на земле.

– Товарищ командир!

Николай обернулся. Перед ним стоял веснушчатый, с выгоревшими на солнце волосами паренек и вопросительно, с надеждой смотрел на него.

– Товарищ командир, если нужно что сделать, вы только скажите.

– А что ты умеешь? – улыбнулся Николай. Парнишка весь зарделся:

– Все. Почти все. Я в кружке Осоавиахима занимаюсь.

– Вон как? – Николай заинтересованно глянул на него. – Тебя как звать-то?

– Ваня. Ваня Ветренко.

Мальчик замер, ожидая, что скажет командир.

– Ты здешний? – немного подумав, спросил Николай.

– Ага.

– Ну тогда давай, помогай нам. Становись к окну и, как только увидишь знакомую местность, поселок, городок, тут же докладывай. Ясно?

Глаза парнишки заблестели.

– Есть смотреть, узнавать местность, докладывать, – очень серьезно отчеканил он.

Все ребята, намаявшись, приткнулись друг к другу прямо на полу, уже спали.

Ваня не отходил от окна. Всматривался.

Они пересекли железную дорогу. Рельсы, поблескивая в темноте, уходили вправо. Слева показалось множество огней. Город. Николай повел корабль к нему.

Вдруг Ваня радостно вскрикнул:

– Товарищ командир, это Макеевка, точно, Макеевка! Я узнал. Вон две трубы и еще одна… Это мартеновские печи.

– Не ошибаешься?

– Нет, мы летали здесь. Макеевка это.

– Тогда все в порядке, – обрадованно сказал Николай. – От Макеевки по компасу дойдем.

В три часа ночи, прокружив над полями и долами пять часов, на последних литрах бензина подошли они к Донецкому аэродрому.

Их там ждали. Вовсю светили прожекторы. Когда луч ударил в окно гондолы и осветил все очень ярко, проснулись разом все ребята, бросились к окнам.

– Где мы?

– Домой прилетели.

– Ну, Ваня, – Николай крепко обнял мальчишку. Так по сердцу ему он пришелся, даже расставаться жалко было. – Что я тебе скажу: глаз у тебя приметливый, смелость есть, в беде не теряешься. Будешь летчиком. От души желаю[12].

…Каких только полетов не бывает у дирижаблистов! На дирижаблях, на аэростатах… Но разве это все? Тут еще шары-лилипуты или, как их еще зовут, шары-прыгуны, появились. Зачем их только придумали?! Когда Анна Федоровна видит в воздухе эти маленькие, словно игрушечные, шары и под каждым сидящего просто на дощечке, свесив ноги, как на качелях, аэронавта, у нее сердце совсем обмирает. Иной раз они летят прямо над домом, и Коля кричит ей оттуда:

– Мама, готовь наши, сибирские, пельмени, скоро придем впятером!..

Махнет ей рукой, и ветер унесет его.