И опять мы в небе - Бороздин Виктор Петрович - Страница 13

Строить начали сразу всё: дирижабельную верфь, порт, эллинги, газовый завод, жилые дома. Кругом громоздились навалы труб, балок, горы кирпича и цемента, штабеля бревен, досок. Корчевали деревья, рыли котлованы. Без устали махали ковшами экскаваторы, увязая в грязи на разбитых дорогах, рычали грузовики.

А в это время Осоавиахим продолжал строить новые дирижабли: В-2 («Смольный»), В-3 («Ударник»). Собирали эти корабли уже не в Кунцевском овраге, а под Ленинградом, в поселке Салези, где находился построенный еще до империалистической войны эллинг. Потом перегоняли в Москву. Оболочки этих кораблей вмещали уже по пять-шесть тысяч кубометров газа, на них стояло по два мотора. И все же корабли эти, еще не очень большой мощности, могли служить только в учебно-тренировочных целях, для подготовки летного состава. Летая на них, дирижаблисты овладевали искусством пилотирования, осваивали воздушные трассы, конечно, в то же время не прерывая занятий в институте.

Когда строительство дирижабельной верфи в Долгопрудном было закончено, на ней были заложены первые более крупные корабли полужесткой конструкции: В-6, В-7, В-8. Если у кораблей мягкой конструкции, таких, как «Комсомольская правда», гондола крепилась прямо к оболочке, то у полужестких оболочка и гондола крепились к идущему вдоль всего корабля металлическому килю. Три мотора самого большого из них – В-6 – могли придать кораблю скорость более ста километров в час. Эти корабли, сравнительно недорого стоящие, обладающие намного большей по сравнению с мягкими дирижаблями грузоподъемностью и надежные в эксплуатации, могли покрывать без посадки огромные расстояния. Они сразу же оправдали все ожидания.

В эллингах готовили к пуску новые корабли. Все верили, что скоро уже не единицы, а десятки дирижаблей уйдут в далекие рейсы по всей стране – над таежными просторами Сибири, над почти еще не освоенными просторами Крайнего Севера, где на тысячи километров нет ни железных, ни шоссейных дорог, станут завозить в самые недоступные «медвежьи» углы строителей и грузы для новостроек.

И это только начало. Идут поиски новых, более совершенных конструкций. Испытываются новые материалы. Каждый следующий построенный корабль будет лучше, надежнее, послушнее в полете. Возможности улучшения качества кораблей велики.

Неуклонно веривший в большое будущее советских дирижаблей основоположник дирижаблестроения Константин Эдуардович Циолковский еще в 1892 году предложил систему цельнометаллического безбаллонетного дирижабля с изменяемым при помощи специальных тяг объемом. Этот корабль сможет поднимать в воздух 1300 тонн груза!

В Дирижабльстрое было создано специальное конструкторское бюро, консультантом которого стал Циолковский. Был построен цех, в котором изготовлялись летающие модели цельнометаллического дирижабля и где велась подготовительная работа по строительству дирижабля «Правда» конструкции К. Э. Циолковского.

К сожалению, тяжело больной ученый не мог бывать в Долгопрудном. Дирижаблестроители сами ездили к нему в Калугу за консультациями, держали с ним тесную связь. Трудно давалась подготовительная работа, ведь корабль Циолковского – это корабль будущего. Мысль ученого опережала возможности времени. Для постройки таких мощных кораблей пока еще не было нужных материалов, мало было опыта да и средств.

«К моим дирижаблям можно подойти путем долгой и трудной выучки, – говорил о своей конструкции дирижабля Константин Эдуардович, – зато и результаты будут отличные».

Впоследствии постановлением ВЦИК и Совета Народных Комиссаров СССР дирижабельному учебному комбинату было присвоено имя Константина Эдуардовича Циолковского.

V

После трудной ночи и изнурительной болтанки к утру, к позднему северному рассвету, погода дала передышку. Ветер умерил свой норов, должно быть, и ему пришла пора угомониться. До новой его «вахты».

Корабль уже не бросало в воздушные ямы, когда ноги переставали чувствовать пол, не подкидывало на воздушных кручах, экипажу не надо было постоянно за что-то хвататься, удерживая равновесие. Корабль скользил мягко, как в масле, без тряски и дрожи. Если бы не доносившийся снаружи приглушенный бас моторов, можно было подумать, что они стоят на месте, окутанные липучей патокой густого серого тумана.

Но они рвались вперед. Клубясь и скручиваясь в замысловатые спирали, туман неохотно уступал им дорогу. Сережа Демин, стоя у штурвала направления, бесплодно всматривался, щуря глаза, – даже трос-визир, протянутый от носа оболочки к гондоле, был виден только вблизи окна. Как и ночью, шли по радиомаяку.

Ждали: вот-вот восходящее солнце пробьет толщу облаков и разгонит туман. Парни достали термосы, подсели к приятно-устойчивому столу, а кто-то и прямо на ящиках примостился, и вот уже потянуло по всей гондоле вкусным ароматом горячего кофе. Пили не спеша, продлевая удовольствие и похваливая Градуса, еще с вечера пообещавшего им добрую погоду. Их рыжий «ветродуй» никогда не обманывает! Додик отличный парень и, бесспорно, лучший синоптик Советского Союза!

Пристроившись на мягком тюке, с удовольствием вытянув поперек гондолы длинные ноги – ничего, никто на них не в обиде! – бортмеханики Костя Шмельков и Николай Кондрашев блаженствовали перед вахтой. Термос стоял у них прямо на полу, и его даже придерживать не надо было.

Надевая на ходу шлем, кивнув всем: «Живем!» – прошел в радиорубку Вася Чернов. Через минуту эфир стал подавать невнятную трескотню, писк.

– Не забыть мне мой первый детекторный приемничек, что сам смастерил, – подливая в кружки кофе, сказал вдруг Кондрашев. – Помнишь, Костя, какие они были? Тычешь, тычешь тоненьким волоском по кристаллику… И вдруг в наушниках: «…Говорит Москва!..» Аж мороз по коже! Ты вон где, Москва вон где, а слышишь! В деревне про радио тогда никто понятия не имел, приходили все к нам послушать. Дивились. К приемнику относились уважительно, даже побаивались… Когда мужики проходили мимо нашего дома, еще издали сдерживали матерок: Кондрашевы Москву слышат, а уж нас-то подавно.

– А я раньше от техники очень далек был, – как бы повинился перед другом Шмельков. – Рисовать любил, даже в Строгановку поступил. И сейчас иной раз за краски взяться хочется, особенно когда глянешь с высоты…

Оба невольно повернули головы к иллюминатору. Снаружи по-прежнему неповоротливо шевелился туман.

Штормовая ночь прошла для корабля благополучно. Материальная часть в полном порядке, никаких нарушений. Скорость хорошая – сто километров в час.

Об этом, словно выпуская крылатого почтаря с доброй весточкой, Вася Чернов отстучал в Дирижабельный порт. Уловив в радостной ответной морзянке почерк своей Ани и представив ее чуткую, легкую ладонь на ключе, быстро перевел связь на микрофон:

– Это здорово, что ты на дежурстве! Как Галочка? – закричал он громко, потому что слышимость по микрофону сразу стала хуже.

Она тоже закричала перехваченным от волнения голосом, и он услышал издалека, приглушенно:

– Мы с Галочкой целуем тебя… Счастливого вам плавания!

Перед самым Петрозаводском туман стал редеть. В рваных прорехах чернобыльником на белом снегу мелькали кусочки леса и тут же снова укрывались пеленой. Потом в разрывах тумана появились крыши домов.

– Под нами Петрозаводск, – громко объявил Мячков.

Сквозь туманную дымку город разглядеть было трудно. Появлялись и исчезали неясные очертания домов, трубы заводов, выныривали и снова растворялись снующие по улицам машины, неторопливые пешеходы.

Гудованцев дал приказ идти над городом по кругу. Сейчас, когда координаты города, над которым они находятся, а значит, и их координаты, точно известны, надо было устранить девиацию и уточнить курс дальнейшего следования.

Девиация. Сказалось ли на стрелке компаса влияние дополнительно взятого металлического груза или встретившихся на пути залежей в недрах земли железных руд – магнитных аномалий – только она была чуть отклонена от своего постоянного северного направления.