Дмитрий Донской - Бородин Сергей Петрович - Страница 54

– А Мамаю нужен друг. Он поможет. Ты станешь на Руси первым…

Отрок вошел внезапно и удивленно:

– С Москвы посланец, княже.

– Впусти.

Быстро скинул ноги со скамьи, сел. Бернаба отошел к двери.

Сгибаясь в дверях, еле влез в терем Гриша Капустин.

– Благословен буди, государь Олег Иванович.

– С чем ты?

– По розыску.

– А по ком?

– Уследили в твоей земле убивца и татя, государева князя Дмитрия Ивановича раба – Кирилла прозвищем Борода, каменных дел человека, зодчего.

От казни сбег. Второй год рыщем. Приказано того человека не миловать, а тебе, государь, боярин Бренко Михайло Ондреич в том челом бьет. Пожалуй, милостивец.

Олег тихо отошел к окну, искоса глянул на высокий терем. Стены уже завершены, начали сводить своды.

Беглых выдавать было в обычае. Но мог и не дать – на рязанские земли Дмитриева рука не простиралась. Однако ж просит смиренно, да и Бернаба даже сказал: надобно до поры к Москве подходить с улыбкой.

– Погляжу – дам ли. Самому надобен.

– Ведаю – надобен. Да виноват боле, чем тароват.

– То сам обсужу…

– Прости, сударь.

Задумался: Дмитрий силен. Мамай от похода устал и занят сейчас собой, своих врагов режет.

"Пущай Дмитрий мнит, что Ольг рад дружить с Московским великим князем".

– Да, пожалуй, отдам. Дмитрий-то князь Иванович не какой-нибудь татарский хан, свой человек. От меня ему отказа не будет.

– Дозволишь взять?

– Бери.

– Может, на Москву что передать велишь?

– А вот и передашь… мастера. Дмитрию он надобен, а я себе мастеров завсегда найду.

Бернаба вышел следом за Гришей в дверь и кинулся сенями к амбарам.

Там, принимая от мужиков хлеб, стоял убеленный мукой Клим.

– Эй!

– Чего тебе?

– Спеши напрямик к Кириллу. С Москвы за ним прислано. Князь отдал.

– Погляди тут!

Кирилл, услышав тревожный от хрипоты голос Клима, огляделся: оставалось свод свести, но чело терема успел вывести, остальное достроят сами. Опережая Клима, он сбежал со стен.

– Климе, отче, прими моего вьюношка. Приюти. Укроюсь – приду за ним.

– Давай.

– Отче! Я с тобой.

– Куда?

– Всюду.

– Не, бог с тобой!

– Отче! Возьми!

Клим решил быстрее:

– Подь, Кирилле, в амбар. Под моим ключом досидишь дотемна. Князь выдал, княжьим ключом и скроем. Подь скоро, пока сюда не пришли. Там мужиков полно, меж них затеряешься. А ты скачи, Андрейша, домой. Забери ветошь, что унесешь, да ступай к пристани. Там всякой народ, приметен не будешь. А смеркнется – выходи к гостиному двору, будто возы стережешь.

Кирилл залег в длинных закромах ржи.

Ночью Клим его выпустил, вывел с конюшни гнедого Бернабова коня да своего солового в придачу. Они вышли с княжьего двора на пустырь.

– Вот те, Кирилле, каково Олегово спасибо за труды да раны!

Жесткий голос из тьмы прервал Клима:

– Не так сказал!

Клим отшатнулся, но Кирилл с яростью взглянул во тьму – перед ними стоял Олег. – Побег, Клим, сготовил?

Недобрым оком взглянул на него Клим. Но во тьме за князем могла быть стража.

– Уходишь, Кирилл? – спросил Олег по-гречески.

– Сам видишь, государь.

– А кто ж за твой труд получать будет? Терем-то едва не готов. – То прощу тебе, княже.

– Мне не надо. Прими на дорогу от меня.

Он протянул Кириллу горсть денег, но опустил руку, видя, как Кирилл отстранился. Взглянул на коней, на дрожащие руки бледного Клима, сжавшие повода. И молча ушел: не было с ним ни оружия, ни стражи.

– Эх, жаль! – рванулся Клим, но опомнился:

– Кирилл, уходи скорей. Не то людей кликнет!

– А ты?

– Подожду.

– Как знаешь…

– Слышишь?

Во тьме звякнуло чье-то оружие. Кирилл вскочил на коня и увел за собой солового.

Не доезжая гостиного, свистнул. Меж возами свистнул еще. Андрей откликнулся.

– Отче!

– Ну-ка, скорей!

Андрей тотчас приволок тяжелый узел и снова направился во мрак.

– Куда ты?

– Там еще есть.

– Ты, может быть, и самую избу приволок?

– Не. Избу оставил. А чего добро бросать? Князья мы, что ль?

– Ну, давай скорей!

Кирилл спешился и торопливо закрепил узел за седлом. Андрей снова появился, волоча поклажу.

– Как ты доволок-то?

– Я не сразу.

– Ну, давай, садись!

– Уже!

– Ты на коне-то крепко сидишь?

– Как на печке!

Объезжая улицы переулками, наткнулись на заставу. Протянув копье поперек пути, стражи окликнули:

– Кто идет?

– Кирилл Борода, зодчий великого князя.

– С богом!

Их охватила ночная прохлада, ветер потек душистый и легкий проезжали луга.

Кирилл оглянулся: позади, в Рязани, на высоком берегу горел костер.

Розовый пламень освещал каменную белую стену – терем.

– Каменщики костер жгут! – угадал Андрейша.

– И так не замерзли б! – ответил Кирилл. – Угомону им нет! Спали б, на заре им опять на работу.

И яростно хлестнул своего горячего коня.

Глава 32

ОРДА

Олег со свитой поехал в Орду.

Ночь застала их под стенами Сарая. Рязанский стан остановился в степи. Пахло мятной прохладой трав, конями. Позвякивали цепи на конях, оружием постукивала стража. Кричала ночная птица.

Из степной тьмы Олег смотрел на освещенный Сарай; шла одна из последних ночей уразы, Рамазана, месяца, когда по целым дням строго соблюдался пост – ни капли воды, ни крошки хлеба никто не брал в рот. Но теперь была ночь, и от звезды до звезды яростно утоляли утробу наголодавшиеся постники – те, которые имели еду и питье. И каждый двор, озаренный свечами, сиял в те ночи, и торговая площадь раскрывала съестной торг, засветив огни над соблазнительными грудами товаров. Город, весь в отсветах огней, костров, простирался вдаль под розовым заревом, как под княжеским одеялом. И оттуда пахло горелым маслом и мясом, оттуда гудели трубы, и дудки, и бубны. Временами долетали гулы толпы, ликовавшей и счастливой от зрелищ.

– Что они творят? – спросил Олег у Бернабы.

– Единоборствуют, обнажаясь до пояса. Либо по канату пляшут в небе. А может, шуты басни бают.

Бернаба уже побывал у Мамая, известил о приближении Олега, и Мамай с Бернабой выслал навстречу князю двух именитых мурз.

Мурзы завистливо смотрели на праздничный Сарай, но скрывали друг от друга досаду, что приходится в такую веселую ночь чинно стоять позади рязанского гостя. Они скрывали досаду на генуэзца, что он не сгинул в рязанских лесах, прибыл с князем, возвращен князем хану. Мурзы скрывали досаду, что хан одобрил Олега, сказал:

– Видно, князь не злобствует за Рязань. Моего слугу уберег, сам едет, дары везет. Встречайте Рязанского князя с честью.

Хитер Олег, что повез Мамаю Бернабу. Хитер Мамай, что встретил Олега с честью.

Утром Сарай раскрыл свои ворота перед Олегом. Улицы заполнил народ, глядя русских воинов. Но в воротах Олега не встречали, на улицах князя не привечали, никто великого князя Рязанского Олега Ивановича в Орде не почтил, кроме двух мурз, молча ехавших по городу впереди Олега.

На дворе, отведенном рязанцу, поставили стражу, и, как это понять, Олег решить не смог: для почести ли и охраны, для того ли, чтоб не смел со двора сходить. А когда сказал, что хочет сперва пойти в церковь отслужить молебен за благополучное завершение пути, долго переговаривались, спрашивались у Мамая, спрашивали и у православного епископа, должно ли идти князю в церковь.

В этот день в саду, где цвели деревья, хан снова слушал обретенного фряга. Бернаба говорил:

– Сила его не велика. Но гнев на Москву велик.

– Зависть – не гнев! – сказал Мамай.

– Завистью распален до гнева, до ярости.

– Годится? – спросил Мамай.

– Слаб. Одного его мало.

– А еще кто есть?

– Есть. Всякий Дмитриев враг – нам друг. – У Дмитрия есть и русские враги.

– Не остается. У него есть и не русские враги.