Лесные были и небылицы - Бианки Виталий Валентинович - Страница 36

Удивляюсь я на певчих пташек: как только они на свете живут?

Ни силы в них, ни весу, - пух да перо. В костях и то у них воздух. Прутиком хлестнешь, - и дух вон.

А ведь долгие годы здравствуют, еще и песни поют - радуются. Гляди-ка, какие веселые!

Гусь - тот вон как по земле ступает. В соколе или, все равно, в ястребе - в тех опять сила большая. Силой и берут.

Добро бы еще соловей: тот в роще живет, в кустах, Этому есть где схорониться от ястреба. Чуть что - он в чащу, - и был таков.

Ну, в зять, к примеру, жаворонка.

Этому куда деваться, когда кругом чистое поле?

Хорошо там, если трава или рожь стоит в поле, - человека за ней не видать. А вот как я нынче полем шел, - хлеб-то машиной сжат весь подчистую. Мыши схорониться и то негде.

И бежит впереди меня по дороге жавороночек, по-нашему сказать: пахарек.

Люблю я эту пташку, хоть и всего-то в ней ничего - песня одна. А уж как по весне обрадует, когда в лесу еще зима полная, а он уже, пахарек-то, над полем, над первой проталиной вьется, - песни своей серебро с поднебесья рассыпает.

ОИду я, конечно, по дороге по проселочной - и он впереди меня бежит. Пробежит-пробежит - и станет. Подойду - он дальше.

И слетел. Слетел и ввысь забирает. Крылышками, гляжу, мелко-мелко затрепетал, - вот-вот запоет.

"А почему, - думаю, - ему и не запеть? День-то, гляди, какой теплый да ласковый. На небе ни соринки, солнышко славно припекает, - даже пыль у меня из-под ног. Так, может, он лето вспомнил, гнездышко свое теплое во ржи".

Пахарек и вправду запел.

да на свою голову. Лучше б по сторонам глядел.

Я-то еще издали приметил: мчится на него лютый враг, - крылья серпом - соколок-белогорлик. Я даже крикнул пахарьку-то:

- Глянь, летит!..

Будто он человеческие слова понимтаь может.

Увидел, конечно, и он врага своего, да уж поздно: куда в чистом поле от быстрокрылого сокола денешься?

Камнем пал мой парарек с высоты - и прямо на дорогу, в тележную колею. А крылышками так и трепещет, сучит, как птенчик.

"Лихорадка, - думаю, - его с перепугу бьет"

А он исчез, - как сквозь землю провалился.

Рассматривать тут некогда было, куда он девался: как раз тут и соколик подоспел. С лету вниз, над самым тем местом, где сейчас пахарек был, вихрем промчался - и опять жвзмыл.

А унес чо-нибудь в когтях или нет, - я не приметил.

Подошел я к тому моесту, где пахарек был, и каждый комочек земли оглядываю. Коли сокол не унес, должен ведь он утт быть,не мог же в самом деле под землю уйти.

Однако нет пахарька.

Вдруг вижу: будто глазок на меня из земли гдядит.

Один глазок, а пташки нет.

Я еще шаг шагнул, - получше рассмотреть.

тут пахарек вскочил на ножки, встряхнулся, - пыль с него так облачком и поднялась, - да полетел себе тихонько в сторону, в поле.

Что ты скажешь! Ведь это он от сокола прятался, крылышками на себя пыль накидал, в один миг под ней схоронился.

А соколок-белогорлик, гляжу, вон уж где - и за ласточкой погнался.

Пропала, думаешь, ласточка?

Обожди, не спеши. Сила, конечно, на его стороне, на соколиной, и полет у него из всех птиц, пожалуй, самый сто ни на есть быстрый. А вот не всякая же ласточка ему дается, - тоже сам видел.

Такой же вот белогорлик - может, даже этот и был, - в деревне у нас за ласточками метнулся. Соколо вэтих - чеглока-белогорлика, кобчика, дербника - сразу от ястреба отличишь: крылья у них очень длинные, узкие и серпом загнуты.

Отбил белогорлик одну из стаи - и за ней.

Ласточка туда-сюда зигзагами. Да не тут-то было: изворотлив соколок, не хуже ее.

А в колхозе у нас силосная башня вот уже пятый год как сложена из кирпича. Высокая, круглая.

Гляжу: ласточка - к ней. Да тем же ходом вокруг башни.

Он, конечно, за ней: схорониться-то ей там восе равно негде.

Она у самой что ни на есть стенки круг дает. Крылышки-то у нее коротенькие, так чуть не в притирочку к стенке.

Он так не может: крылья у него долгие.

Соколок вокруг башни круг дает большой, а ласточка - малый. Ей скорей обернуться.

На втором кругу, гляжу, она уж от него за бешней. Ну, где ж ему тут ее догнать?

Отлетел, несолоно хлебавши.

И спалсась касаточка.

туть сила не берет.

Еще вот про боровььишку одного скажу, - как на него ястреб кинулся.

У меня в палисаднике случай был.

Целый выводок воробьишек на улице за моей изгородью прыгал. А ястреб через два двора в елке прятался, с них глаз не спускал - караулил минуту.

Ястреб ведь не то что сокол. Соколу что шире кругом, то лучше. Он как волк свою добычу ловит - догоном. И все больше не лету птиц берет. А ястреб - этот, как кошка: схоронится в засаду да вот из прикрытия-то и кидается. От него куда ни схоронишьося, - он вытащит: ноги долгие, когти хваткие.

Вот ястреб сидел на елке и ждал, когда людей на улице не будет. Меня не видал, потому что я в избе сидел, за окном.

Улцсил минутку, снялся да по-за избам неприметно - да шасть на воробьишек!

Те, конечно, горохом врассыпную!

А один не успел.

Ястреб уж над ним и ноги вперед вытянул, - вот скогтит!

А воробьмишка, не будь дурак, скок - и за изгородь. Он маленький, ему между кольями как раз проскочить.

Ястребу, конечно, так нельзя: крылья не дадут, - они у него широки. Ему через изгородь надо.

ОН взмыл - и ко мне в палисадник.

А воробьишка назад - сквозь прутья - на улицу.

Ястреб повернул да за ним - через изгородь.

Ну, да ведь не поспеть же ему никак:, воробьишка-то давно уж опять у меня в палисаднике.

А тут на улице люди показались, - колхозники наши.

Пришлось ястребу убираться подобру-поздорову: так и так не его добыча!

Провел его воробьишка. Хоть целый день за ним гоняйся - не поймаешь.

РЯБЧИКИ

Рябчики - вот у кого поучиться надо в прятки играть.

Уж кому-кому, а нам-то, охотникам, доподлинно известно, какие они ловкачи по этой части.

По теретевиным или там глухариным выводкам умудрился - вывел человек легавых собак, разных там сеттеров да пойнтеров. Таких собак, что стойку на дичь делают.

Легавая собака носится впереди хозяина туда-сюда: дичь разыскивает. А как нашла, так на полном ходу - стоп! - и ни сместа.

тетеревята, конечно, от нее в траве прячутся, под кочками. Прирпадут к земле, - не шелохнутся.

Каждый тетеревенок думает: "Она не на меня глядит. Она меня не заметит".

А собаке видеть их совсем и не надо: она носом точно знает, где они сидят, - чутьем.

Охотник, конечно, подходит, посылает собаку вперед. Тетеревята все разом - фырр! - срываются, летят кто куда. Тут уж, ясно, разве только слепой их не увидит: в воздухе да совсем близко.

которые в траву опукстятся, - тех живо опять собака носом разыщет. А которые на деревья усядутся, - те перед тобой как на ладошке: рыженькие-то на зеленом.

Бери палочку-стукалочку, стучи: "Вижу! Вижу!".

А вот на рябчиков никакая собака не может.

Те, как ее заслышат, сразу - фырр! - и всем выводком по деревьям. Ружья поднять не успеешь.

А рябчик на дерево - и кончено: пропал из глаз.

Такое у него перо - неидимка. Самого защитного цвета в лесу пестрого. Все в серых, да черных, да рыжих рябинах., В лесу-то ведь все кругом в глазах так пестрит.

Только я придумал все-таки, как их на ветках высматривать.

Вспорхнет выводок с земли, и слышно: "Стук, стук, стук!" - по веткам расселись; я сейчас становлюсь на колено, голову к плечу нагибаю - и так гляжу.

Этак тебе все по-другому видится.

Лес будто набок приляжет. Ветки все слоями на небе, слоями. И сцчочки все торчат прямо от них или вниз. И уже не важно тебе, что листва пестрит: ты только сучочки эти и примечай.