Евгения, или Тайны французского двора. Том 1 - Борн Георг Фюльборн - Страница 4

Надеемся, что книги Георга Борна, прекрасного рассказчика и мастера увлекательной интриги, займут место в этом ряду и будут доброжелательно приняты благосклонным читателем.

О. Ю. Сурова, кандидат филологических наук

Часть 1

I. ТЮИЛЬРИ

Дворец Тюильри в Париже в былое время служил только временным местопребыванием королей. Постоянной резиденцией французского двора он был избран в 1800 году Наполеоном I, когда последний навсегда поселился в нем. Затем он был официальной резиденцией Людовика XVIII, Карла X и Людовика Филиппа. Из него исходило несчастное правление императора Наполеона III, которое, как мы увидим, должно было постыдно пасть.

Господствовавшее в придворной партии высокомерие, исходившее от императрицы Евгении, возобладало в высшем обществе, и желание заглушить ропот народа кровопролитной войной, беспримерной в истории, привело виновников оной к ужасной каре. Мы покажем сейчас те неблаговидные деяния и возмездие за них.

Весной 1870 года праздник за праздником происходил в императорском дворце, который состоял из трех частей. Северная, включающая многочисленные залы, гостиные и кабинеты, называлась павильоном «Marsan», затем павильон «de l'Horloge» и, наконец, южное крыло, известное под названием павильона «de Fleurs». Между двумя последними расположены покои императорской фамилии, придворные же празднества проходили в павильоне «de l'Horloge».

В маршальском двухэтажном зале, который занимал в глубину все здание, увешанном портретами знаменитых маршалов и генералов, собирались обычно роскошно одетые гости императорской четы. Высокие двери, украшенные орлами и позолоченными коронами, вели в роскошный тронный зал и в изящно отделанную галерею Дианы.

Стоящая над бездной империя только что пережила последний министерский кризис. Сейчас мы видим в зале герцога Грамона с министрами Оливье и Лебефом в дружеском разговоре. Эти господа не подозревают, что они через несколько месяцев, оставленные своими приверженцами, проклинаемые народом и осужденные историей, только с накопленными богатствами в руках, должны будут искать спасения в бегстве. Они были опорой империи, исполнителями планов честолюбивой испанки Евгении Монтихо, графини Теба, сделавшейся императрицей.

Другие группы обширной salle de Marechaux составляли дамы, между которыми в особенности блистали брильянтами кокетливо разодетые княгиня Меттерних, принцесса Мюрат и сентиментальная герцогиня Грамон. Между тем как посланники России, Англии, принц Рейс и дон Олоцаго со своим attache, доном Олимпио Агуадо, составляли особую группу в отдаленном конце зала.

Меттерних, немного бледный, болтал с папским нунцием, стараясь скрыть свои мысли в разговоре; невдалеке от них маршал Мак-Магон и генерал Рейте обменивались военными новостями.

Тут же по паркету широкого зала расхаживало, перебрасываясь фразами, множество придворных, каждую минуту ожидая появления императорской фамилии, которая должна была открыть нынешний праздник.

Герцог Грамон воспользовался минутой, когда принц Рейс приветствовал только что вошедшего баварского посланника, чтобы вступить в разговор с доном Олоцаго. За час перед тем он получил из Мадрида от французского посланника барона Мерсье депешу, которая несколько взволновала его.

— Извините, мой дорогой дон, — заговорил почти шепотом герцог, приближаясь к испанскому дипломату, — я желал бы воспользоваться сегодняшним вечером, чтобы откровенно побеседовать с вами.

— Как и всегда, я весь к вашим услугам, но я почти уверен, что знаю содержание вашего вопроса, — отвечал дон Олоцаго, который, несмотря на свою значительную дородность, остался тем же тонким, светским придворным, каким он был два года тому назад, когда ему удалось выполнить дипломатический фокус — примирить императорское правительство с Испанской республикой.

— Вы, конечно, уже получили от военного министра Прима ноту, в которой он извещает вас о своих планах касательно испанского престола, — сказал подавленным голосом герцог Грамон, — благородный дон следует очень странному плану.

Принц Рейс был невольным свидетелем этого разговора. На лице Олоцаго появилась тонкая, почти неприметная улыбка — он слишком хорошо знал военного министра Испанской республики, чтобы не догадываться о тайных планах, которым тот следовал в последнее время. Прим прежде всего стремился найти на испанский престол такого кандидата, который был бы благосклонен к военному правлению и на которого он мог бы иметь влияние.

— Я не получил еще об этом никаких официальных известий, — возразил Олоцаго, которому хорошо было известно, кем была выдвинута кандидатура.

— Итак, дон Олоцаго, по сведениям, дошедшим до меня, испанский трон предполагают заместить немецким принцем.

— Очень странно.

— Министр Прим имеет в виду принца Леопольда Гогенцолернского!

— Вы, кажется, изумлены, герцог, — шепнул Олоцаго. Грамон, казалось, не придавал веса этому уверению.

— Ведь вы понимаете, конечно, что такой поворот политики может иметь важные последствия, — продолжал он.

— Может быть, он уже небезызвестен императору, — тихо, вопросительно глядя, заметил испанский посланник.

— Я не понимаю, что вы под этим подразумеваете! Во всяком случае, будет необходимо, мой благородный дон, чтобы мы договорились по этому вопросу и вошли бы в более близкие сношения друг с другом.

— Я весь в вашем распоряжении, герцог!

— Я знаю, что вы пользуетесь доверием регента и министра Испании, и потому надеюсь, что между нами легко последует полное соглашение.

— Будьте уверены в моей совершенной преданности, — ответил Олоцаго и обменялся многозначительным взглядом с Грамоном, который тотчас же обратился к Оливье и Лебефу. Видно было, что эти три господина откровенно разговаривали между собой.

Появление императорских пажей в тронном зале возвестило о выходе царского семейства. Между тем как присутствующих охватило легкое волнение, Грамон отвел военного министра Лебефа в сторону.

— На всякий случай готовы ли мы через несколько недель двинуться на Рейн? — спросил он тихо генерала.

— Наши арсеналы полны, оружие непобедимо, настроение войска прекрасное, — отвечал министр.

— Сколько бы вам потребовалось времени, дабы перевести полумиллионную армию на военное положение?

— Несколько недель, герцог, ибо вы знаете, что уже давно делались приготовления и что недостает только денег и повода, чтобы привести в исполнение давно обдуманный план!

— Благодарю вас, я уверен, нас ожидает славное будущее.

— Я горю нетерпением дать армии работу!

— Ее можно найти раньше, чем думает Европа, — пробормотал хвастливый герцог Грамон.

Этот разговор с Лебефом был прерван громом труб, который раздался в галерее зала при входе императорской четы. Двери тронного зала, погруженного в море света, отворились, и всюду, куда не взглянул бы глаз — на стены, на многочисленных присутствующих, которые при появлении императорской фамилии с удивлением и преданностью смотрели на нее, с лестью, которая так лицемерно была расточаема царствующему семейству, — всюду встретил бы блестящее великолепие.

Император Наполеон, как почти всегда, в партикулярном фраке, украшенном блестящими орденами, рядом со своей прекрасной, гордой супругой прошествовал в зал; возле него шел принц, красивый мальчик четырнадцати лет. Подле императора следовали принц Наполеон, несколько генералов и адъютантов, а подле императрицы — принцессы Матильда и Клотильда. Это была большая свита, отбрасывающая блестящий свет на могущество и великолепие императорского двора. Блеск, обманчивое сияние которого выказывалось так полно, во всей своей пустоте обнаружил себя спустя два месяца после описываемого придворного праздника.

Князья и герцоги унижались, принцессы ждали благосклонного взгляда, маршалы заискивали ради похвального отзыва. Все они были отуманены пышностью и величием двора и тем великолепием, которое их окружало.