Дон Карлос. Том 2 - Борн Георг Фюльборн - Страница 13

Претендент не мог не ценить за это свою невестку и часто даже ставил ее мужество и решимость в пример офицерам.

Вообще он всегда старался обратить на нее всеобщее внимание и не пропускал случая похвалить за смелость и сказать, что она отличная наездница.

Завидев ее, дон Карлос поспешил навстречу и приветствовал ее на крыльце.

Бланка соскочила с лошади, бросила поводья кому-то из своей свиты и с доном Карлосом вошла в дом.

— От души приветствую вас, моя дорогая невестка, — заговорил претендент, входя с Бланкой Марией в комнату. Надеюсь, вы не будете слишком взыскательны; здесь у меня всего несколько стульев, которые я с трудом мог набрать.

— Мы на войне, ваше величество, — отвечала Бланка Мария, — и лучшее место для меня днем — на коне, а ночью — в палатке.

— Кто бы мог подумать, — продолжал дон Карлос, — что так будет говорить принцесса, избалованная роскошью и довольством! Примите мою сердечную благодарность, моя дорогая сестра! Я надеюсь, что скоро буду в состоянии вознаградить по достоинству всех близких и преданных мне людей!

— Сначала, ваше величество, мы должны ближе подойти к цели! В наш лагерь дошла весть о поражении, и я поспешила приехать доложить вам, что дон Альфонс уже выступил с арьергардом, чтобы помочь Лоцано и Фустеру разбить врага.

— Примите мою благодарность за это известие, моя дорогая невестка! Поражением этим мы обязаны неприятельской артиллерии, поскольку у Лоцано было всего два орудия. Я все больше убеждаюсь в необходимости увеличить число пушек, тогда мы сможем противостоять неприятелю или просто приобретем над ним перевес.

— Что касается мужества, то солдаты вашего величества далеко превосходят регулярные войска, пушки появятся со временем, вот жаль только, что у меня нет больше драгоценностей, которые я могла бы положить к вашим стопам…

— Поверьте, что я высоко ценю принесенные вами жертвы!

— Однако я ясно понимаю, что издержки на эту войну растут с каждым днем! Вчера представлялся мне сеньор Виналет, он горит нетерпением поступить к вам на службу, — продолжала Бланка, — и показался мне полезным человеком, но главное, он знает какую-то тайну и хочет сообщить ее вам, чтобы доказать свою преданность. Тайна эта, как мне кажется, состоит в том, что он хочет вашему величеству предложить довольно значительную сумму денег для дальнейшего ведения войны.

— Пусть он" обратится с этим к моим казначеям.

— Вы извините, ваше величество, но Виналет соглашается доверить свою тайну лишь вам одному.

— Где же он?

— Я привела его с собой и надеюсь, ваше величество, что вы найдете в нем верного, усердного слугу. Он умеет говорить на нескольких языках, так как довольно долго кочевал с цыганами по Италии и Франции.

— Да, такие люди бывают полезны, — заметил дон Карлос. — Благодарю вас, дорогая сестрица, за то, что вы его привели. Я рад принять его.

Она подошла к двери, раскрыла ее и подала кому-то знак рукой.

В двери показался молодой человек и низко поклонился претенденту. Он был очень подвижен, но вместе с тем в нем было и достоинство. Одежда его была чем-то средним между городской и цыганской, поверх пестрого платья — плащ.

Незнакомцу было около двадцати пяти лет, он был высок, строен и, судя по всему, отличался крепким здоровьем, какое присуще людям, постоянно находящимся на воздухе. Лицо было темное, загорелое, а в чертах что-то цыганское, приобретенное за время долгих странствий с этим племенем.

Представив молодого сеньора дону Карлосу, Бланка вышла. Но дон Карлос на несколько минут оставил Виналета одного, занявшись пленными, которых еще раньше приказал привести к себе.

Этих несчастных ожидала страшная участь. Вот что об этом рассказывает очевидец сеньор Генри О'Донован, поступивший к карлистам из человеколюбия, чтобы ухаживать за их больными и ранеными. Из его рассказа мы видим, чем карлисты отплатили ему за его самоотверженную работу: «Шесть полных месяцев провел я в темнице в Эстелле, этой страшной тюрьме, которую смело можно поставить в один ряд с самыми ужасными местами заключения, когда-либо существовавшими в истории. Только своему крепкому телосложению и необыкновенно выносливой натуре обязан я тем, что не умер в заключении. Представьте себе, что зимой я спал без одеяла на холодных промерзших кирпичах, так что утром едва мог подняться с этого ледяного ложа. Когда зима кончилась, заключенным для постелей дали сена, но так мало, что лично мне его едва хватило на подушку. Пища была так плоха, и ее давали так мало, что этого хватало только на то, чтобы не умереть с голода. Два раза в день нам давали есть, каждый раз одно и то же — унцию серых бобов, немного теплой соленой воды и кусок хлеба величиной с кулак, с виду похожий на кусок обожженной глины. Так проводили мы целые месяцы. В конце февраля я понял, что умираю. Четыре дня я лежал без сознания, не в состоянии повернуться или поднять руку. Наконец ко мне прислали военного доктора, который приказал перенести меня в госпиталь.

Во время моего беспамятства я был в самом отвратительном положении. Темница была полна всяких насекомых: блох, вшей, клопов, тараканов, муравьев, и приходилось каждый день чистить от них платье и постель, чтобы ночью можно было заснуть. Я затыкал себе уши жеваной бумагой, потому что насекомые забирались и туда. Пока я лежал в беспамятстве, миллионы этих паразитов набросились на меня и так впились в мое тело, что образовались нагноения и припухлости, от которых удалось позднее избавиться лишь мыльными ваннами и втиранием различных кислот».

Надеюсь, по этому краткому очерку можно судить, что должен был вытерпеть пленный в тюрьме у кар-листов!?

«Но что было причиной моего заключения? — продолжает О'Донован. — Я страдаю бессонницей и поэтому хранил у себя склянку лауданума, который принимал в случае надобности и который стоял у меня на окне. Падре, в доме которого я жил, спросил меня, что это за склянка, на что я ему просто отвечал, что в ней яд, опиум. Несчастный поспешил уведомить кар листов, что у меня есть яд и что я, конечно, берегу его для каких-нибудь тайных целей. Тотчас прибыл ко мне главнокомандующий Дюфур, арестовал меня и повел в Эльцондо, где Наваррская Юнта объявила торжественно, что я агент Мадридской секретной службы. Что такое секретная служба, я хорошенько не знаю, но полагаю, что под этим именем разумеют какое-нибудь общество, противостоящее карлистам. Можете представить себе мое изумление, когда меня объявили злодеем, имевшим намерение отравить Карла VII? Один из судей, остряк, спросил меня, что делает мой друг Контрерас и когда я в последний раз видел Пабло Анджена. Я вовсе не знал, кто был этот последний, и ничего не мог сказать о его соучастниках. Тогда меня отправили в Эстеллу, где я и пробыл долгие шесть месяцев, как уже сказано выше».

Вот что случилось с человеком, который, невзирая ни на какие партии, посвятил себя служению раненым и несчастным!

Что же после этого ожидало пленных, попавших в руки карлистов?

Позднее мы опишем и их судьбы.

Посмотрев пленных и произнеся приговор (очень короткий — расстрелять), дон Карлос вернулся в свою комнату, где его ждал Виналет.

Дон Карлос, согласившись выслушать этого последнего без свидетелей, подал своим адъютантам знак оставить их вдвоем.

— Как вас зовут? — спросил претендент.

— Виналет, ваше величество.

— Вы француз?

— Кажется, я сам этого не знаю, ваше величество! По имени я француз, потому что отец мой, вероятно, был французский подданный, но по своим симпатиям и убеждениям я испанец, преданный вашему величеству!

— Чем вы занимаетесь?

— Я цыган, ваше величество, и прежде играл на скрипке и на цимбале почти во всех городах Испании и Италии. Потом я был писарем у адвоката в Мадриде, после чего опять странствовал с цыганами, а теперь, с полгода тому назад, стал снова заниматься письменными работами. Я свободно говорю на трех языках, пишу четко и хорошим деловым слогом. У меня одно желание — быть секретарем вашего величества.