Зимняя гонка Фрэнки Машины - Уинслоу Дон - Страница 1

Дон Уинслоу

Зимняя гонка Фрэнки Машины

1

Трудновато мне живется.

Это первое, что приходит в голову Фрэнку Макьяно, когда в три сорок пять утра его будит трезвонящий будильник и он, скатившись с матраса, встает голыми ногами на холодный деревянный пол.

Так и есть. Трудновато ему живется.

Не надев тапочек, Фрэнк шлепает по деревянному полу, который собственными руками отдраил песком и отлакировал, в направлении душевой кабинки. В ней он задерживается всего на пару минут, а дольше и не нужно: затем-то Фрэнк и стрижет свои седые волосы «под ежик».

– Возни меньше, – говорит он Донне, когда она сетует на его прическу.

За тридцать секунд Фрэнк успевает высушить голову; потом затягивает полотенце на талии, ставшей шире, чем ему хотелось бы, бреется и чистит зубы. Его путь в кухню проходит через гостиную, где он берет пульт, нажимает на кнопку – и во всю мощь звучит: «Che gelida manina».[1] Одно из преимуществ одинокой жизни – возможно, единственное преимущество одинокой жизни, думает Фрэнк, – состоит в том, что можно слушать оперу в четыре часа утра, и никто тебе слова не скажет. К тому же дом построен на славу, с толстыми стенами, как было принято в старые добрые времена, поэтому даже на рассвете соседей не беспокоят любимые оперные арии Фрэнка.

Фрэнк покупал абонемент на двоих в оперный театр Сан-Диего, и Донна по доброте своей прикидывалась, будто получает большое удовольствие, сопровождая его туда. Она даже делала вид, что не замечает, как он плачет в конце «Богемы», когда умирает Мими.

Вот и теперь по пути в кухню он поет вместе с Викторией де Лос Анхелес:[2]

Фрэнк любит свою кухню.

Он сам выложил пол классической черно-белой плиткой и с помощью приятеля-столяра сколотил стол и шкафы. В антикварном магазинчике Маленькой Италии ему посчастливилось найти колоду для рубки мяса. Когда он купил ее, она ни на что не годилась – высохла и начала трескаться, – и ему потребовалось несколько месяцев, чтобы привести ее в первоначальное состояние. Однако он любит ее за трещины, за старые щербинки и шрамы – «знаки отличия», как он их называет, оставшиеся после многих-многих лет верной службы.

– Послушай, люди пользовались ею, – отвечал он на вопрос Донны, почему бы не купить новую, которая ему вполне по карману. – Подойди поближе и понюхай, вот здесь крошили чеснок.

– Итальянские мужчины и их матери, – заметила Донна.

– Моя мать замечательно готовила, – отвечал Фрэнк, – но настоящим поваром был мой старик. Он-то меня и научил.

И еще как научил, подумала Донна. Что бы ни говорили о Фрэнке Макьяно – а он может быть настоящей занозой в заднице, – но готовить он умеет. И еще он знает, как надо обходиться с женщиной. Эти два достоинства, наверное, между собой связаны. Так или иначе, но эту мысль Донне внушил Фрэнк.

– Заниматься любовью все равно что готовить хороший соус, – сказал он как-то в постели, отдыхая от ласк.

– Фрэнк, умолкни, пока не поздно, – ответила она.

Но он не умолк.

– Надо выделить время, взять роено столько нужных компонентов, сколько требуется, посмаковать каждый, а потом медленно нагревать до кипения.

Особый шарм Фрэнка Макьяно, размышляла, лежа с ним рядом, Донна, заключается в том, что он сравнивает твое тело с соусом болоньезе и ты при этом не спихиваешь его с кровати. Вероятно, потому, что его очень волнует и то и другое. Она сидела в его автомобиле, когда он гонял туда-сюда по городу и в пяти разных магазинах покупал необходимые ингредиенты для одного-единственного блюда. («У „Кристафаро“, Донна, колбаса лучше».) Точно так же он внимателен к деталям и в спальне, отчего умеет, скажем так, довести соус до кипения.

Вот и этим утром он берет кофейные зерна «Кона» из банки с притертой крышкой и ложкой перекладывает их в маленькую сушилку, купленную по одному из специальных поварских каталогов, которые ему присылают по электронной почте.

Донна вечно несет какую-то чушь про кофе.

– Купи автоматическую сушилку с таймером, – говорит она. – Тогда кофе будет готов, пока ты принимаешь душ, и ты даже сможешь поспать несколько лишних минут.

– Вкус не тот.

– Трудновато тебе живется, – заметила Донна.

Что сказать на это? – задумывается Фрэнк. Так оно и есть.

– Ты слышала выражение – «качество жизни»? – спрашивает он.

– Слышала, – отвечает Донна. – Обычно его употребляют, когда речь идет о состоянии неизлечимо больных людей.

– Так вот для меня это вопрос качества жизни.

Правильно, думает он утром, с наслаждением вдыхая аромат свежеподжаренных кофейных зерен и ставя на огонь воду. Качество жизни состоит из мелочей – подбирать их надо хорошо и правильно. Фрэнк снимает маленькую сковородку с крючка над колодой мясника и ставит ее на плиту. Кладет на сковородку тонкий кусочек масла и, когда оно начинает шипеть, разбивает в сковородку яйцо, а пока оно поджаривается, режет пополам рогалик с луком. Потом аккуратно вынимает яичницу пластиковой лопаткой (исключительно пластиковой – металл может поцарапать дно, о чем Донна вечно забывает, и потому ей запрещено готовить в cucina Фрэнка), кладет ее на одну половинку рогалика, сверху кладет другую половинку и заворачивает сэндвич в льняную салфетку, чтобы он не остыл.

Донна, естественно, пилит его за то, что он каждый день потребляет яйца.

– Это яичница, – говорит Фрэнк, – а не ручная граната.

– Фрэнк, тебе уже шестьдесят два года, – отзывается Донна. – Пора подумать о холестерине.

– Да нет, уже известно, что с яйцами вышла ошибка. Обвинение было неправильным.

Его дочка Джилл тоже пристает к нему с холестерином. Она только что закончила подготовительные курсы при медицинском колледже университета Сан-Диего, так что, и говорить нечего, знает все на свете.

– Ты пока еще не врач. Вот станешь врачом, тогда и пугай меня яйцами.

Америка, думает Фрэнк, мы единственные в мире боимся еды.

Пока готовится смертоносный сэндвич, поспевают кофейные зерна. Прожаренные, они попадают в мельницу на десять секунд, ни секундой больше или меньше, после чего очередь доходит до французской кофеварки, туда же заливается кипящая вода, и остается подождать четыре минуты.

Однако и эти минуты Фрэнк не тратит понапрасну.

Обычно он в это время одевается.

– Не понимаю, как цивилизованный человек может одеться за четыре минуты, – размышляет вслух Донна.

Очень просто, мысленно отвечает ей Фрэнк, надо лишь аккуратно раскладывать веши накануне вечером, если утром собираешься в магазин. Итак, утром он надевает чистое белье, толстые шерстяные носки, фланелевую рубашку, старые джинсы, потом садится на кровать и натягивает рабочие ботинки.

Когда Фрэнк возвращается в кухню, кофе уже готов. Он наливает его в металлическую кружку – как раз на сваренную порцию – и делает первый глоток.

Фрэнку нравится вкус первого глотка. Особенно когда кофейные зерна свежеобжаренные, свежесмолотые и свежезаваренные.

Качество жизни.

Нет ничего, думает он, важнее мелочей.

Закрыв кружку крышкой, он ставит ее на стойку, снимает с вешалки на стене фуфайку с капюшоном, надевает ее, натягивает на голову черную вязаную шапочку и забирает ключи от машины и бумажник с закрепленного за ними места.

Потом приходит очередь вчерашней «Юнион трибьюн», из которой он уже вырезал кроссворд. Обычно он делает это ближе к полудню, когда торговля замирает.