Их было семеро (Солдаты удачи - 1) - Таманцев Андрей "Виктор Левашов" - Страница 1

Андрей Таманцев

Их было семеро...

Солдаты удачи-1

Вы все хотели жить смолоду,

Вы все хотели быть вечными, -

И вот войной перемолоты,

Ну а в церквах стали свечками.

А.Чикунов

Содержание

Пролог 2

Глава первая. Мой сын будет Президентом России, или Террорист во фраке от "Бриана" 3

Глава вторая. Пастухов и другие 12

Глава третья. Форс-мажор 33

Глава четвертая. Объект внимания 72

Глава пятая. Малый каботаж 118

Глава шестая. Сегодня в полночь 162

Глава седьмая. Объект угрозы 195

Пролог

Это я, это я, Господи!

Имя мое -- Сергей Пастухов.

Чин мой на земле -- раб Твой.

Смиренный ли? Нет. Укротивший ли гордыню свою? Нет.

Потому что я -- воин. Может ли быть смиренным воин? Может ли укротивший гордыню исполнять как подобает дело свое?

Твой ли я воин, Господи, или царя Тьмы?

Вразуми меня. Наставь на путь истинный.

Дай знак мне.

* * *

Я стоял один посреди пустого храма, скупо освещенного пробивавшимися сверху, сквозь разноцветные витражи, лучами солнца. Фольгой и позолотой мерцали оклады икон. Откуда быть злату и серебру в нашем Спас-Заулке, в бедной сельской церквушке, бревенчатый сруб которой и кресты над тремя ее куполами были для меня с самого раннего детства так же привычны, как тихие, в лилиях и кувшинках, заводи Чесны, как раскидистая ветла над нашей избой, как осенние стога и голубые разливы цветущего льна.

В этом храме двадцать шесть лет назад меня крестил отец Федор -огромный, бородатый, вечно полупьяный и жизнерадостный, как сатир. Сам я, конечно, не помню, но мать рассказывала, что он уронил меня в купель и еле успели вытащить. Опасались, что буду бояться воды, -- но нет, обошлось.

Он же венчал нас с Ольгой. Сами мы об этом и думать не думали, но мать попросила, не хотелось ее огорчать. Отец Федор и здесь отличился: мое обручальное кольцо выскользнуло у него из рук, минут десять ползали по храму, пока нашли.

Он же отпевал в этом храме отца, а через три года -- мать. У меня долго стоял в ушах его требовательный бас: "Отпусти ей грехи ея вольныя и невольныя!.."

С тех пор в Спас-Заулке я не был ни разу. И даже не знаю, почему вдруг велел водителю свернуть на развилке не налево, к Москве, а направо -- к Выселкам, к Спас-Заулку.

Утренняя служба кончилась, но дверь еще не успели запереть. Сухонькая старушка в синем халате, заканчивавшая уборку, предупредила меня:

-- Закрываем храм, сынок. Вечером приходи.

-- Да мне бы только свечку поставить. Пусть хоть немного погорит.

-- Тогда и поставишь.

-- Вечером я буду уже очень далеко отсюда, -- объяснил я.

-- Спрошу у батюшки, -- сказала она и исчезла в глубине церкви.

Минут десять я стоял наедине с ликами святых и с самим собой. Потом появился священник. Но это был не отец Федор. Видно, тот уже отбасил свое. Открестил, отвенчал, отпел и отславил. Этот был совсем молодой -- лет двадцать пять. Или тридцать. Или (почему-то подумалось мне) тридцать три.

Длинные русые волосы до плеч. Большие темные глаза. Что еще приметно: одет как-то странно. Вроде как бы ряса на нем, но не черная, и вроде бы мешковина. Рубище.

-- Ты хочешь возжечь свечу, сын мой? -- обратился он ко мне. -- Знаешь ли, пред каким образом?

Он протянул ко мне руку. Странное дело: в ней была не одна свеча, а несколько... Семь. Но почему-то я этому даже не удивился, хотя удивляться было чему: откуда он знал, что нас семеро? Я взял у него свечи. Куда поставить одну, я знал точно. И поставил -- перед иконой Николая-чудотворца. Свеча, не припаянная к подсвечнику воском, чуть наклонилась. Батюшка протянул руку и поправил ее. И свеча почему-то сразу занялась ярко, в полную силу. Куда поставить остальные шесть свечей, я не знал. Зато он знал. Подвел меня к большой иконе в глубине храма и сказал:

-- Здесь.

И снова, будто бы от одного лишь прикосновения его тонкой легкой руки, свечи взялись ярким пламенем. В их свете проступил лик святого Георгия-победоносца.

-- Верно ли возжены свечи? -- спросил он.

-- Да, -- кивнул я. -- Кто вы?

-- Называй меня отцом Андреем, -- ответил он. -- Есть ли у тебя просьба ко мне?

-- Помолитесь за меня и моих товарищей, отец Андрей. Нам предстоит очень трудное дело.

-- Чисты ли помыслы твои? -- спросил он.

-- Не знаю.

-- Веришь ли ты в праведность дела твоего?

-- Не знаю.

-- Жаждет ли душа твоя мира?

-- И даже этого я не знаю.

-- В смятении дух твой. Я буду молиться за тебя и други твоя.

Я вышел. С порога оглянулся: в полумраке храма ярко горели семь свечей

Когда мощный серебристый джип "патрол", выделенный в мое распоряжение начальником управления, пропылил по проселку и свернул на асфальтовое шоссе, ведущее к Москве, я обернулся на маковки Спас-Заулка, на золотые кресты над ними.

И подумал: "Какие же слова найдет он для молитвы за нас -- наемников и, может быть, даже убийц?.."

Было лето 1996 года. 14 июля.

Глава первая. Мой сын будет Президентом России, или Террорист во фраке от "Бриана"

В 1996 году праздник католической Троицы пришелся на воскресенье 26 мая. С самого утра ко всем кирхам и костелам Германии начали съезжаться крытые яркими разноцветными тентами грузовики, до отказа набитые березовыми ветками. Привезенные из специальных лесопитомников, они предназначены были для украшения храмов в этот день. Береза, как известно, символ Святой Троицы. Грузовики уже поджидали десятки прихожан со всеми чадами и домочадцами; они втаскивали охапки пахучих веток в притворы, а потом под руководством священнослужителей украшали ими соборные залы, где вечером должны были пройти торжественные богослужения. Работа шла споро, немного не по-немецки суматошно, но суматоха эта была какой-то особенной, праздничной -- такая царит обычно, когда наряжают рождественские елки.

Как и во всей Германии, праздничное оживление было в то утро и в одном из самых старинных соборов Гамбурга -- костеле святого Михаила, Михаэлискирхе. Построенный в стиле классического барокко, "Большой Михель" по странной исторической случайности возвышался своей статридцатиметровой башней между двумя районами Гамбурга: фешенебельным Альтштадтом и развеселым Санкт-Паули, где (как деликатно отмечалось в путеводителях и туристских проспектах) не существует никаких табу.