Путь мертвеца - Борисенко Игорь Викторович - Страница 43

В быстро редеющих сумерках, под разливающимся в небе розовом свечением, обтекающем темную громаду облачного замка, войска Черных начали выступать из лагеря. Ргол спешил, не давая солдатам как следует выспаться, из-за страха быть обойденным во всем, поэтому торопился хотя бы не быть застигнутым врасплох. Несмотря на то, что любые тактические ухищрения князь считал излишними, построение войск не отличалось простотой. Тсуланцы были поделены на три неравных отряда: самый мощный, десять тысяч закованных в броню пехотинцев, стоял слева, напротив северного холма. Если забыть обо всем остальном, они просто сомнут противостоящие силы Белых… Впрочем, правый фланг тоже получался более сильным, чем у врага. Там находились пять тысяч пеших тсуланцев и шесть тысяч дружинников во главе с одиннадцатью удельными князьями. Пять тысяч тсуланских конников составляли резерв, а остальные наличные войска были поставлены в центр. Кочевники, вайборнцы, грязнули Земала и еще какое-то количество наемников без роду и племени, примкнувших к армии за зиму. Как надеялся Ргол, эти разношерстные и бросовые, по его мнению, отряды станут пушечным мясом для имперской гвардии. Князь, кусая губы, в сотый раз задавал себе вопрос: а может ли он твердо надеяться, что гвардейцы ударят в центр? Должны, обязаны ударить! Энгоард не воевал толком уже много лет, а с давних пор закосневшее тактическое искусство привыкло считать центральную позицию ключевой для армии и всего сражения в целом. Проломить, уничтожить ядро, разбить врага на части и громить! Они сделают именно так. Не могут не сделать!

Дро и саламандры, необычайно нервные (огненные ящерицы спалили нескольких человек, прежде чем Хойрада сумела унять их) были оттянуты чуть назад по сравнению с остальными центральными отрядами. Ргол не обольщался и на их счет: кочевникам и прочему сброду не удержаться и получаса, а потом магические создания смогут дать еще немного времени. Рассчитывать здесь на людей глупо… да и кого поставить? Ведь не бросать же туда конницу, последний, драгоценный и самый подвижный резерв?

Сзади, за позициями сосредотачивающейся армии раздавался многоголосый клекот, визг и вой. Немногочисленные селер ормани, прежде чем отправиться в первые ряды сражающихся, вызывали демонов. Муэланы, эзбансы, суйсы и даже несколько громадных брра медленно кружили в небе, дожидаясь приказов.

Не прошло и полутора часов с тех пор, как воинство пришло в движение. Не вполне просохшая почва содрогалась от поступи тысяч и тысяч существ, идущих навстречу собственной гибели с оружием в руках. Кочевники отдохнули немного меньше других и теперь взялись было за старое – отказывались выступать, бранились, потрясали оружием и поносили начальников. Сначала Ргол хотел было показательно казнить десяток-другой зачинщиков и самых горластых заводил – но потом передумал. Вместо экзекуций он раздал степнякам все запасы отличного пейсондского вина, крепкого и бодрящего. После этого простые воины получили по десять золотых, сотники по сотне, тысячники – по тысяче. Ргол раздавал деньги, не скупясь – ведь он соберет их потом с мертвых тел, или же потеряет вместе с головой. После таких щедрых вливаний кочевники взбодрились и послушно отправились на убой.

Среди огромной, нестройной и безликой толпы лихорадочно-оживленных степняков ехал и безразличный ко всему бледный всадник, от которого хмельные и развеселые кочевники старались держаться подальше. Его конь, украшенный густой сединой в гриве, понуро шагал и боялся поднять голову, словно опасаясь увидеть впереди нечто ужасное.

Черный, тяжелый плащ изредка шевелил ветер, с трудом отгибающий полы. Под ними тускло блестела в свете встающего солнца отливающая синевой кираса; на голову был надет шлем, оставлявший открытым только нижнюю часть лица. Черные, тонкие губы были плотно сжаты, а прорезь в забрале казалась провалом в какие-то чудовищные глубины, никогда не знавшие света. Лишь изредка шальной отблеск света от факела отражался в прятавшихся там, в этом страшном провале, глазах.

Девлик был равнодушен – потому, что больше не ведал смятения, страха или сомнений. Даже Сорген, притаившийся в самом далеком уголке их общего разума, застыл в полном спокойствии. Он медленно и тщательно перекатывал в себе доступные мысли, все то, что было отринуто от Девлика и заперто вместе с его "старшим братом". Предчувствие великих и ужасных событий, аромат близких смертей, которые наполнят воздух, подобно испарениям обильной росы под жарким солнцем, не волновал его. Он просто смотрел и констатировал, как человек, собирающийся наблюдать за схваткой муравьев. Люди, окружавшие его, уже были мертвыми. Осталось совсем немного времени. Они упадут из седел, обливаясь кровью, теряя конечности и головы, разбрасывая вокруг кишки… Никто не в силах помочь им; сосуды жизни прохудились и стремительно теряют свое содержимое. Смерть медленно опускалась сверху и окутывала каждого в свое одеяло. Всех, кроме Девлика. Его она тоже сторонилась.

Вокруг еще царствовала светлая ночь, позволяющая с пригорков видеть блеск огней в лагере императорской гвардии. Как оказалось, Белые не выставили постов на поле рядом со своими позициями, не было даже демонов. Стоило подивиться их беспечности – тем, кто имел способность удивляться. Девлик с прищуром вглядывался в разгоравшийся впереди рассвет. В его разуме, какой-то частью занятом сейчас удержанием над кочевниками маскирующих чар, из глубин куцей памяти вдруг всплывали странные мысли. Ему казалось, что когда-то он уже выезжал вместе с гудящей многотысячной толпой кочевых варваров навстречу солнцу, но дальше смутных, полузабытых и бестолковых теней его прошлое не уходило. Отвлекшись, Девлик подумал о том, что атаковать навстречу яркому весеннему солнцу – задумка не очень здравая. Какими соображениями руководствовался Ргол? Наверное, что-то заставляло его поступать подобным образом. Быть может, надежда на расслабленность Белых – они, читавшие в юности разные военные трактаты, тоже знают, как плохо атаковать с бьющим в глаза светом, они ведь, возможно, и устроили лагерь таким образом для того, чтобы избежать атаки в ранний утренний час!

Орда ехала неспешно, выслав впереди себя несколько небольших летучих отрядов, разведывавших путь. Никаких магических ловушек не встречалось; большое поле было наполнено покоем и тишиной, такой обычной перед самым восходом солнца. Лишь несколько птиц вспорхнуло из-под копыт коней, устремившись ввысь. Желая похвалиться меткостью, некоторые воины выстрелили в них из луков. Один или два жаворонка – а это были именно они – упали пронзенные стрелами. Чуть погодя впереди, словно погребальной песней погибшим пичугам, зазвенела песня их выжившего товарища: звонкая, пронзительная и отчаянная трель. В повсеместной тишине, посреди этого поля, грозящего стать могилой многим тысячам людей, песня звучала особенно зловеще и угнетающе. Тем не менее, кочевники, которые по обыкновению подбодрились изрядными дозами вина, не обращали на нее внимания. Он продолжали неумолимо двигаться навстречу року.

Выдвижение происходило без неувязок, гладко и ровно. Может быть, поэтому на сердце у Ргола было неспокойно. Его глодали страшные предчувствия, от которых в горле словно застревал камень размером с кулак. Непрестанно разгоняя чары, наложенные Низгуриком и Земалом, князь смотрел на разворачивающиеся полки с высоты в десяток саженей. Лимеро получились на загляденье – сходили с трудом и ненадолго, обнажая покрытые рябью, нереальные картины многотысячных отрядов конницы и пехоты. Земал – очень опытный и сильный колдун, а Низгурик ничем ему не уступает. Хороший ученик, с прекрасным будущим… но ему далеко до того, кто бросил блестящие перспективы в выгребную яму. Ах, Сорген! Каждый раз, когда Ргол вспоминал его, Перстеньку становилось еще хуже. Странное дело… непонятные ощущения он испытывал, когда воскрешал в памяти этого человека. С пылким и непостоянным характером Ргола просто было влюбиться в него, даже тогда, когда Сорген был всего лишь худощавым юнцом, едва вступившим на путь Теракет Таце. Что-то такое привлекало даже тогда, и сучья дочь Хейла не зря впилась в него с хваткой голодной лисы. Затем последовал впечатляющий взлет – хотя, как раз Ргол ожидал подобного, и это не стало для него неожиданностью. Он был потрясен только тогда, когда юноша со столь завидными способностями вдруг прекратил свое победоносное восхождение на вершину и добровольно шагнул в пропасть. Скривившись в болезненной гримасе, князь медленно поднес руку к лицу, чтобы в отчаянии вцепиться зубами в один из перстней, но вовремя опомнился. Мерзкая привычка, овладевшая им с недавней поры. Не годится, чтобы кто-то из ближайшего окружения видел это: сейчас рядом с главнокомандующим, сидевшим в напряженной позе на груде летающих подушек, парили в воздухе несколько порученцев и селер ормани. Еще раз страдальчески перекосившись, Ргол постарался отбросить лишние мысли.