Пятое Правило Волшебника, или Дух Огня - Гудкайнд Терри - Страница 52

Угощаясь, гости поглядывали на головной стол, где сидел министр, двое богатых пекарей, которых он пригласил за свой стол, и представитель Имперского Ордена. Стейн прибыл под всеобщие приглушенные охи и ахи, вызванные его военным облачением и плащом из человеческих скальпов. Стейн был сенсацией для многих женщин, у которых колени подгибались от перспективы заполучить в постель такого мужчину, и они одаривали его весьма недвусмысленными взглядами.

Бертран Шанбор являл собой полную противоположность воину из Древнего мира. На пир министр облачился в обтягивающий пурпурный дублет без рукавов, украшенный великолепной вышивкой, золотой нитью и серебряной канвой, надетый поверх простого короткого камзола. Этот наряд придавал его довольно-таки округлой фигуре более подтянутый мужественный вид. Белый стоячий кружевной воротник выглядывал из-под низкого ворота дублета. Такие же кружева украшали грудь и рукава.

Поверх дублета с плеч свисал великолепный темно-пурпурный, отороченный по вороту и груди мехом охабень. Рукава украшали полосы красного шелка с нашитыми между полосками рядами жемчуга.

Ясноглазый, улыбчивый – его улыбка всегда казалась предназначенной собеседнику, – с копной темных седеющих волос, Бертран Шанбор представлял собой внушительную фигуру. Все это и личность Шанбора – точнее, власть, которой он был облечен как министр культуры, – вызывало восхищение мужчин и страстное желание женщин.

Гости, если не глазели на стол министра, исподволь поглядывали на соседний с министерским, где сидел Суверен с супругой, тремя взрослыми сыновьями и двумя взрослыми дочерьми. Смотреть открыто на Суверена не осмеливался никто. Ведь в конце концов Суверен – наместник самого Создателя в мире живых, не только правитель страны, но и святейший религиозный вождь. Многие в Андерите – и андерцы, и хакенцы – боготворили Суверена до такой степени, что, когда проезжала его карета, с рыданиями падали на землю и каялись в грехах.

Суверен, жизнерадостный и внимательный, несмотря на ухудшающееся здоровье, был облачен в сверкающие золотом одежды. Красный камзол подчеркивал круглые рукава одеяния. Ярко-желтые чулки, пришитые разноцветными шнурами на середине бедер к бриджам. Перстни с каменьями на каждом пальце. Голова Суверена безвольно поникла, будто золотой медальон с инкрустированными бриллиантовыми горами стал со временем настолько тяжел, что под его тяжестью у Суверена согнулась спина. Руки владыки были усыпаны не уступающими по размеру перстням старческими пятнами.

Суверен пережил четырех жен. Нынешняя с любовной заботой стерла платочком остатки еды с подбородка мужа. Далтон сомневался, что она перешагнула двадцатилетний рубеж.

К счастью, сыновья и дочери Суверена, хоть и прихватили с собой своих супругов, детей оставили дома. Внуки Суверена были совершенно невыносимы. Никто не осмеливался сказать милым крошкам ничего, кроме ласковых поощрительных слов, когда они носились без присмотра. Некоторые из них были значительно старше нынешней бабушки.

Далтон сидел по одну руку от министра, по другую восседала госпожа Хильдемара Шанбор в элегантном серебряном платье с вырезом столь же низким, как у прочих присутствующих дам. Она шевельнула пальцем, и арфистка, сидящая перед головным столом, но ниже платформы, перестала играть. Жена министра правила пиром.

На самом деле ни в каком управлении пир не нуждался, однако Хильдемара настаивала, чтобы ее считали истинной хозяйкой величественного действа, и в этой связи время от времени принимала участие в процессе, воздевая палец, чтобы в нужное время остановить арфистку. И многие искренне полагали, будто весь пир вертится по мановению пальчика госпожи Шанбор.

Арфистка, безусловно, знала, когда ей следует прекратить играть, но тем не менее ждала, пока возденется благородный перст, не осмеливаясь сама прекратить игру. Пот выступил у нее над бровью, пока она не сводила глаз с госпожи Шанбор, опасаясь пропустить повелительный жест.

Хотя госпожу Шанбор повсеместно превозносили как яркую красавицу, она была женщиной довольно полной, с крупными чертами лица и всегда вызывала у Далтона ассоциации со статуей, которую ваял ремесленник, обладающий скорее рвением, нежели талантом. Далеко не то творение, которым хочется любоваться подольше.

Арфистка воспользовалась паузой, чтобы взять стоявший подле ее золотой арфы кубок. Она наклонилась, и министр тут же воспользовался случаем заглянуть ей за корсаж, одновременно подтолкнув Далтона локтем, на тот случай, если помощник вдруг упустил открывшееся зрелище.

Госпожа Шанбор заметила хищный взгляд мужа, но не выказала никакой реакции. Она никогда не реагировала. Хильдемара прекрасно знала, какой властью она обладает, и охотно соглашалась за это платить.

Впрочем, оставаясь наедине с супругом, госпожа Шанбор иногда лупила Бертрана чем ни попадя, но скорее за какой-то светский проступок в отношении нее, чем за супружескую измену. У нее не было действительных оснований возражать против его похождений, поскольку сама она тоже не являлась образцом добродетели и временами скрытно наслаждалась обществом любовников. Кэмпбелл хранил в уме их список.

Далтон сильно подозревал, что, как и любовниц ее мужа, партнеров Хильдемары тоже привлекала власть, которой она обладает, и надежда получить какие-либо привилегии. Однако подавляющее большинство понятия не имели, что происходит в поместье, и представляли ее всего лишь верной любящей женой – представление, которое она сама бережно культивировала. Народ Андерита любил Хильдемару, как в других странах любят королеву.

И во многих смыслах она и была королевой. Хитрая, владеющая информацией, целеустремленная, Хильдемара частенько издавала приказы за закрытыми дверями, пока Бертран искал развлечений. Министр зависел от ее знаний и опыта и часто обращался к ней за советом, не интересуясь, какому мерзавцу она оказывает покровительство или какой культурный разгром оставляет после себя.

Независимо от того, что она думает о своем муже, Хильдемара трудилась не покладая рук, чтобы сохранить его власть. Если он рухнет, она упадет вместе с ним. В отличие от супруга Хильдемара редко напивалась и потихоньку потягивала вино, довольствуясь одним-двумя бокалами за весь вечер.

Далтон никоим образом не мог недооценивать ее. Хильдемара плела собственную паутину.

Гости ахнули от восторга, когда из марципанового корабля выскочил «моряк», наигрывая на дудочке веселый рыбацкий мотивчик, аккомпанируя себе на прикрепленном к поясу бубне. Тереза засмеялась и радостно захлопала в ладоши.

– Ой, Далтон! – сжала она под столом колено мужа. – Ты когда-нибудь мог подумать, что мы будем жить в таком прекрасном месте, познакомимся с такими великолепными людьми и увидим дивные вещи?

– Конечно.

Она снова засмеялась и нежно толкнула его плечом. Далтон смотрел, как за столом справа аплодирует Клодина. Слева Стейн подцепил ножом кусок мяса и не церемонясь принялся есть прямо с клинка. Он жевал с открытым ртом, наблюдая за представлением. Судя по всему, развлечения были не того сорта, что предпочитал Стейн.

Слуги начали разносить подносы с рыбными блюдами, заливая их соусом и накладывая гарнир. У Суверена были собственные слуги, дегустировавшие и готовящие ему блюда. Чтобы отрезать лучшие куски Суверену и членам его семьи, они пользовались принесенными с собой ножами. Для того чтобы нарезать блюдо на тарелке, у них имелись другие ножи. В отличие от остальных тарелки Суверену меняли после каждой перемены.

Министр наклонился поближе, держа в руке кусок свинины, который он предварительно макнул в горчицу.

– До меня дошел слух о женщине, которая собирается распространить неприятную ложь. Возможно, тебе следует заняться этим делом.

Далтон двумя пальцами взял с тарелки, которую разделял с Терезой, кусок груши, вымоченной в миндальном молоке.

– Да, министр, я уже разобрался. Она не хотела проявить неуважения.

Он кинул грушу в рот.

– Ну вот и отлично, – выгнул бровь министр.