Синеокая Тиверь - Мищенко Дмитрий Алексеевич - Страница 2

– Поглядите, девоньки, – слышалось из толпы, – и наша Миловидка здесь. Эй, Миловидка, ты слышишь?..

Девушка оглянулась на оклик, но сначала увидела парней, а затем и девушек из Выпала.

– Ой! – притворно удивилась мать Миловиды. – Откуда Бог послал?

– А все оттуда, тетушка Купава, из Выпала, – вежливо поклонились молодцы, поснимав шапки. – Добрый день вам!

– Добрый день, добрый день. И куда путь держите?

– А так, на людей поглядеть, представлением потешиться.

– А родители позволили?

– А почему бы и нет?

– Вам – путь… А девкам? Слышите, Добромира, и ты, Мирослава? Вам тоже, спрашиваю, разрешили?

– А как же? Ей-богу, тетенька. Мы же не одни, а с хлопцами с нашей улицы. Миловидку пустите с нами. Слышали, у князя праздник пострижения княжича будет?

– Нет уж! Вам дозволено, вы и идите себе. Миловидка не пойдет.

– Матуся! – чуть не плакала Миловидка. – Сжальтесь, пожалейте, зозуленька моя. Это ж так интересно, это ж раз в жизни.

– И не проси, и не умоляй! – стояла на своем мать. – Вот-вот отец вернется, что я ему скажу? Это же не в гончарном ряду. Это ж Черн!

– Так мы тогда подождем отца Миловиды! – решили молодцы. – Дождемся и уговорим, чтобы разрешил. Миловидка не одна же, а с нами. Или на нас нельзя положиться, тетушка Купава?.. Ведь не куда-нибудь – на праздник идем. Князь Волот не разрешит, чтобы у него на празднике обижали кого-нибудь.

Мать Купава гневалась. Ну что она может сделать, когда все на нее насели: и соседские девчата, и парни, и собственное дитя? Единственное, о чем попросила: подождать мужа Ярослава. Как он скажет, так и будет. А как же?.. Он глава семьи, его слово – закон.

II

От княжеского терема до соборной площади чуть не треть поприща, а величальников и просто любопытных на пострижинах хватало. По обе стороны вышитой дорожки стояли толпы народа. Однако больше всего людей и охранников порядка на самой площади, ближе к месту торжества.

То ли точно знали, то ли предчувствовали, что вот-вот начнется праздник – притихли все, и гости, и горожане, смотрели в ту сторону, откуда должен выйти отрок. Двери в терем были открыты настежь, величальницы уже у порога, а это точная примета: сейчас появится княжич… И предчувствие не обмануло тиверцев. Первыми вышли к людям князь Волот и княгиня Малка, за ними шел княжич Богданко в паре со своей нареченной Зориной Вепровой, за княжичем и Вепровой шествовали, взявшись за руки, сестры Богданковы, княжны Злата и Миланка. Все такие красивые и такие праздничные, что не привыкшему к роскоши поселянину ничего не оставалось, как сказать про себя «ой!» и затаить дыхание… Князь и княжич были одеты в светло-синие, богато расшитые на полах и по подолу капоти, обуты в червленые чедыги, в белые, из заморской ткани туники, поверх туник – яркие, цвета распустившейся розы, корзна. На княжнах Злате и Миланке такие же роскошные, но другого цвета наряды. Голову каждой женщины покрывала парчовая шапочка с меховой оторочкой. Князь с княжичем шли под солнцем простоволосые. И неудивительно: князь-отец должен совершить посвящение, сын-княжич – стать перед присутствующими людьми таким, каким его знали все двенадцать лет – с непокорными кудрями, которых до сегодняшнего дня никто не касался. Бог Сварог! Они такие шелковисто-мягкие, буйные и золотистые в этот погожий день, что жаль к ним и притрагиваться.

Как вышли из терема, так и направились прямо к помосту – пара за парой, этим доказывая свое кровное родство.

Величальницы поспешили приветствовать княжескую семью, и прежде всего княгиню, песней:

Они присоединились к княжеской семье и пошли следом, туда, где поджидали князя тиверцы, а меж тиверцами обрядовый стол, венки-величанья, оседланный конь. При коне и дядька, среднего роста, с крепкими мускулами, в броне и убранстве ратном. Около стола просторно и свободно. Даже когда остановилась там и заняла свое место княжеская семья, выстроились величальницы, не чувствовалось ни неудобства, ни тесноты.

Князь повернулся к княгине и сказал ей, кланяясь:

– Позволь, матушка, дитя у тебя забрать…

Все ждали, каким будет поведение княгини, а она клонила к земле голову и молчала.

– Твоя воля, князь, – произнесла наконец и тихонько вздохнула. – Позволяю и говорю: в добрый путь, в счастливый час, сынок…

При этих словах подошли к Богданке два отрока, взяли его под руки и легко, ничуть не напрягаясь, посадили на стол.

И снова запели величальницы, только теперь уже не громко, а сдержанно, таинственно-грустно:

Княгиня только теперь не удержалась и дала волю слезам. Но князь не обратил на них внимания. Взял в руки ножницы, примерился и отрезал несколько локонов. Потом еще и еще. Был так тверд в своих действиях, словно и не знал, что постригает собственного, к тому же одного-единственного сына. Вроде и безразлично ему, что этот сын уйдет с сегодняшнего дня в чужие руки, не будет знать материнских ласк и защиты родителей. Так оно, наверное, и было: князь радовался, что забирает у матери сына, посылает его в достойную науку – оттачивать ум и закалять сердце для святого дела, чтобы стать мужем равным и думающим, а значит, опорой земли и народа. Поэтому и тверд, поэтому и не обращает внимания на материнские слезы. А иначе кто бы берег землю и народ тиверский от врага-супостата? Ходили бы под ярмом чужестранным.

Понимала это княгиня Малка или обязана понимать: вытерла наконец последние слезы и приблизилась к Богданковой невесте.

– Как только князь закончит пострижение, подойдешь, дитя, возьмешь вот тот венок и увенчаешь им княжича. Знаешь, что нужно говорить, венчая?

– Знаю.

– Ну и хорошо. Щит и меч поднесет ему другая – девушка из народа.

– А где та девушка?

– А действительно, где? – повернулась княгиня к слугам.

– Пошли за ней, должна сейчас быть, достойная.

Челядникам давно приказано отыскать среди присутствующих на пострижинах самую красивую девушку и втолковать ей: должна передать княжичу броню и тем самым благословить от имени народа тиверского на ратные подвиги. Да только легко сказать: отыскать лучшую из лучших. А где найдешь такую? С ног сбились, а ее нет и нет. Одни прячутся, узнав, кого ищут люди князя, другие шутят и выталкивают вперед ничем не приметных девушек и даже таких, что им ведьм и упырей только и приветствовать. Девки упираются, а то и кричат, и челядники, рассмотрев, машут на них рукой.

И все-таки нашлись и такие, что указали на наилучшую. Ею оказалась Миловидка из Выпала.

Девушка сначала удивилась, а потом смутилась и поспешила укрыться за молодцами своего городища.

– Не пугайся, красна девица, – успокаивали Миловидку княжьи люди. – Никто тебя не обидит. Вручишь княжичу именем народа броню на пострижинах, да и пойдешь себе…

Тут хлопцы из Выпала вынуждены были вступиться за девушку.

– Отец не разрешил ей отлучаться, да и мы обещали не спускать с нее глаз…

– Вон какое горе! Так идите и вы. Постоите неподалеку, подождете, пока исполнит волю князя, да и заберете себе. Потому что краше ее во всем Черне не сыщешь!

Сердце Миловиды заполонил холод, она упиралась как могла. Но ее не слушали. Взяли под руки и повели туда, где происходили пострижины. Выпальские молодцы, а с ними и девчата не оставили подругу, шли рядом и твердили: