Ключи к декабрю - Желязны Роджер Джозеф - Страница 2

Раздели со мной судьбу и будь моим возлюбленным - там, где нет стен... Санза."

Еще год, подумал он, и я куплю тебе мир! Надо пошевелиться со сметой на оборудование и транспортировку...

Получив результаты, Джарри заплакал холодными слезами. Сто машин, способных изменять параметры окружающей среды, плюс двадцать восемь тысяч анабиозных бункеров, плюс расходы по транспортировке этого оборудования и представителей его народа, плюс... Слишком дорого! Он быстро сделал перерасчет.

Он продиктовал в свой микрофон:

"Киска моя, пятнадцать лишних лет - это слишком долгий срок для ожидания. Поручи им рассчитать, сколько понадобится времени, если придется ограничиться только двадцатью миропреобразователями. Люблю, целую, Джарри."

Все последующие дни он ходил по своей камере из угла в угол, - сперва гордо выпрямившись, потом на четырех лапах, когда настроение стало портиться.

"Около трех тысяч лет," - пришел ответ. - "Пусть всегда твоя шерстка светится. - Санза."

"Давай поставим этот вопрос на голосование, Зеленоглазка," - ответил он.

Краткое описание мира, не больше тридцати строк! Представьте...

Всего один континент, с тремя внутренними черными на вид и солоноватыми морями; серые равнины и желтые равнины, и небо цвета сухого песка; мелколесье, где деревья - вроде вымазанных йодом грибов; гор нет, только холмы - бурые, желтые, белые, светло-лиловые; зеленые птицы с крыльями, похожими на парашюты, клювами, похожими на серпы, перьями, похожими на листья дуба, и вывернутым зонтиком вместо хвоста; шесть очень далеких лун, что днем кажутся расплывчатыми пятнами, снежными хлопьями по ночам, каплями крови в сумерках и на заре; какая-то травка вроде горчицы во влажных долинах; туманы, как белое пламя, пока утро безветренное, и как змеи-альбиносы, когда поднимается ветер; разбегающиеся ущелья, будто узоры на заиндевевшем стекле; потаенные пещеры, словно цепочки темных пузырей; семнадцать обнаруженных видов опасных хищников, от одного до шести метров в длину, чересчур мохнатых и зубастых; внезапные грозы с градом, будто удары молотом с чистого неба; полярные шапки из льда, как голубые береты на приплюснутых полюсах; подвижные двуногие ростом в полтора метра, с недоразвитым головным мозгом, которые кочуют по мелколесью и охотятся на личинок гигантских гусениц, а также на самих гигантских гусениц, на зеленых птиц, на слепых кротовидных, на ночных пожирателей падали; семнадцать полноводных рек; облака, похожие на пурпурных тучных коров, спешащих пересечь континент и улечься за горизонтом на востоке; утесы из выветренного камня, подобные застывшей музыке; ночи темные как копоть, чтобы можно было наблюдать слабые звезды; плавные изгибы долин, напоминающие женское тело или музыкальный инструмент; вечный мороз в затененных местах; звуки по утрам похожи на те, что издают ломающийся лед, звенящее олово, лопнувший стальной трос...

Они знали, что смогут превратить его в рай.

Прибыл передовой отряд, закованный в криоскафандры, установил по десять миропреобразователей в каждом полушарии, в нескольких больших пещерах начал монтаж анабиозных бункеров.

Затем прибыли члены "Декабря", спустившись с небес цвета сухого песка.

Они спустились, осмотрелись и решили, что это почти рай, после чего отправились в свои пещеры и уснули. Более двадцати восьми тысяч криопланетных кототипов (модификация Элионол) сошли в свой собственный мир, чтобы проспать до поры беззвучным сном льда и камня, чтобы получить в свое владение новый Элионол. В таком сне не бывает сновидений. Но если б они были, они напоминали бы мысли тех, кто еще не улегся спать.

- Это тяжело, Санза.

- Да, но это только на время...

- ... обрести друг друга и наш собственный мир - и лишь ненадолго выныривать туда, как ныряльщик со дна моря... Ползти, когда хочется прыгать...

- Для нас это время пройдет быстро, Джарри, мы ничего не почувствуем.

- Но на самом деле целых три тысячи лет! Пройдет ледниковый период, пока мы будем спать. Наши прежние миры изменятся так, что мы их не узнаем, вернувшись погостить, - и никто о нас не вспомнит.

- Погостить где? В наших прежних клетках? Какое нам дело до других миров? Пускай нас забудут там, где мы родились! Мы - самостоятельный народ, и мы нашли свой дом. Что еще нам нужно?

- Ты права... Пройдет совсем немного лет, и мы сможем вместе бодрствовать, и нести вахту.

- А когда в первый раз?

- Через два с половиной века - три месяца бодрствования.

- Что тогда здесь будет?

- Не знаю. Не так жарко...

- Тогда давай вернемся и ляжем спать. Завтрашний день будет лучше.

- Согласен.

- Ой! Смотри, зеленая птица! Она парит, как мечта...

Когда они впервые пробудились для вахты, они жили внутри миропреобразователя в местности, называемой Мертвой Землей. Мир уже стал прохладнее, края неба окрасились розовым. Металлические стены громадной установки почернели и покрылись инеем. Атмосфера была еще непригодной для дыхания, температура слишком высокой. Большую часть времени они проводили внутри своих специальных камер, покидая их, как правило, только для проведения особых замеров и контроля за состоянием жилых сооружений.

Мертвая Земля... Скалы и песок. Ни деревьев, ни вообще каких-либо признаков жизни.

До сих пор продолжался период ураганов, словно планета давала отпор вторжению мира машин. К ночи гигантские облака недвижимого имущества затихали, оседали на каменных утесах, и когда ветры уносились прочь, пустыня мерцала, как свежевыкрашенная, а когда приходило утро с его странными звуками, утесы возвышались над ней, как языки пламени. Солнце всходило и задерживалось на небосклоне, после чего ветер обычно поднимался вновь, день затягивался серо-бурой пеленой. Когда порывы утреннего ветра стихали, Джарри и Санза могли наблюдать через свое любимое восточное окно (единственное на третьем этаже) за Мертвой Землей, где один утес был похож на непокорного нормотипа, махавшего им рукой, могли валяться на зеленой кушетке, которую подняли с первого этажа, или заниматься любовью под звуки разгоняющегося ветра, или Санза напевала, а Джарри писал в журнале или перечитывал записи в нем - столетиями копившиеся каракули друзей и незнакомцев - и часто они мурлыкали, но никогда не улыбались, потому что не знали, как это делается.