Осада Азова - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 5

– Пожаловано нам знамя за наше мужество, храбрость и верную службу Руси. Не выроним сего знамени из рук своих. Приумножим славу великому Дону. И впредь, не кривя душой, будем служить земле русской.

Сняв шлем, Татаринов опустился на колени, и войско в полной тишине опустилось на колени. И бабы, и малые дети, и старики, стоявшие в стороне, опустились на колени.

– Целую сие знамя, клянусь войску исполнять в великой святости его волю.

В ответ он услышал громкое, сильное и твердое:

– Войско целует знамя и клянется своему атаману исполнять в великой святости его волю.

Атаман встал, и войско встало. Встало и пошло рядами к знамени. Подойдя к нему, каждый снимал шапку, опускался на колени, целовал его и отходил в сторону.

Бабы, дети и старики, поднимаясь с земли, крестились.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Казалось, все улеглось в крепости, успокоилось. Дробно отзвонили колокола на высокой и белой как снег просторной церкви Иоанна Предтечи и на широкой колокольнице Николы Чудотворца. Люди валом пошли в эти древнейшие русские церкви, поставили свечи воску ярого, упали на колени. Они благодарили господа, царя, молились за князя Пожарского и за атамана Татаринова. Они молились за то, что ныне Азов-город с таким большим пушечным нарядом получит порох, свинец и что казакам будет чем встретить теперь врага.

Попы по-особому строго и важно отслужили службу по новым церковным книгам, которые доставил на Дон Татаринов. Все люди, и старые, и малые, молились в этот день, как никогда, смиренно и степенно. Молились Ульяна Гнатьевна, подросший, шустрый и быстроглазый Якунька, старый атаман Черкашенин, Тимофей Разя, Стенька с Татьянкой. Молились казаки и прославленные атаманы. Татаринов отбивал поклоны, благодаренье господу за счастливое возвращение на Дон, а Варвара, крестясь, низко кланялась господу за то, что ей довелось снова увидеть ненаглядного и молиться рядом с ним в такой светлый и радостный день в церкви заступника – Николы Чудотворца.

Сотворив молитву, люди медленно вышли из храма и троекратно проследовали крестным ходом под перезвон колоколов, неся царское знамя. Потом его торжественно «навечно» поставили в атаманской избе, под караулом двух сменяемых двенадцать раз в день дежурных казаков с обнаженными саблями.

Татаринов только теперь пошел к себе в замок и стал вести беседу с желанной Варварушкой да с Татьянкой. Он поведал им о Москве то, что не довелось ему, да и не следовало, открывать войску.

Постовые казаки в этот день на всех четырех крепостных стенах особо бодро несли сторожевую службу. Несли службу исправно во всех наугольных каменных башнях и за городом: конные разъезды у Азовского моря, засадники по курганам и придонской степи. Трудно было турку, или татарину, или иному какому врагу пройти, проехать или подползти ближе к крепости.

Глянешь вперед – зеленое море, трава дышит густая, покачивается тонкими стебельками. И кажется, нигде ни души. Стоят безмолвные курганы. Парят орлы, степные коршуны. Колышется сизоватый, знойный, пьянящий воздух, да щедро греет донскую землю неутомимое солнце.

Тихо и, кажется, удивительно спокойно и безмятежно проходит степная жизнь под Азовом. Забавно и любопытно глядеть в синеватое небо и удивляться, как птицы кричат и кружатся, где стаями, а где в одиночку. Одни камнем падают с высоты на землю, другие скользят на крыльях, третьи, не шевелясь, парят, зорко высматривают добычу. Сколько их здесь? Тысячи!

Через конные дороги и пыльные пешие тропинки то и дело переползают всяких размеров змеи – черные, серые, черно-бронзовые. И опять же: одни ползут, другие, свернувшись клубочками, греются на солнце, подняв головы тюльпанами. Гляди, казак, будь осторожен! У каждой степной змеи свои повадки. Одна укусит человека и сама тут же сдыхает. Другая укусит, клубком совьется и прыгает с подскоками в аршин от земли. Подпрыгнет – упадет, зашипит – снова прыгнет. Такая змея, с серыми крапушками, опасна не только человеку. Чаще же всего здесь встречается змея-кольцо. Длинная, черноголовая, спина горит что бронза, ярко отчищенная. Завидит змея издали казачью телегу – свернется кольцом, как обруч с бочки, и катит следом. Догонит, ударит хвостом по доскам – и в сторону.

Там суслик пробежит, там заяц… Тихо, но удивительно неспокойно в степи. Вот над крайним курганом что-то черное высоко взметнулось и упало. Тотчас такое же чер­ное взметнулось и упало на соседнем кургане, потом на самом дальнем. На всех курганах. Это в условленный час, почти совсем незаметно, казаки сторожевого поста и засады переговариваются между собой шапками – проверяют друг друга. И если шапка взметнется над курганом дважды, наблюдающий в крепости заметит и доложит атаману: на кургане заметили конных татар в две сотни. Если три раза взметнется шапка, тогда из крепости выезжают конные казаки по наряду и полным галопом мчатся туда, откуда подавался сигнал. Там непременно татары. Их не меньше тысячи. Вот и пойдет в степи жаркая сеча. Степь наполняется далеким ратным звоном сабель, облака порохового дыма клубятся в воздухе и стелются по густой траве, лошадиное ржанье не смолкает долго, татарское гиканье слышно далеко-далеко. А если еще там же три раза взметнется над курганом казачья шапка, – к татарам подошло подкрепление. В крепости наскоро седлают коней и мчатся к своим на помощь. Пыль поднимается над дорогами от конских копыт, слов­но от налетевшего урагана. Пыль взвивается над полем битвы, схватывается в стороне, несется густой серой полосой и оседает над Доном. В ходу все: и волосяные арканы, которыми ловко владеют и те, и другие, стаскивая ими противника с коня, и сабли острые, и длинные пики, пистоли и самопалы, острые железные набалдашники с рукоятками, и просто грудь коня, приученного к тому, чтобы свалить врага на землю и раздавить копытами.

И в такие жаркие битвы, которых иной день бывает более десятка, донская степь живет особой жизнью. Тогда она и страшная, и грозная, и коварная…

Солнце опустилось за морем. Густая ночь озарилась звездами. В камышовых заводях за Доном изредка покрякивали дикие селезни. Над крепостью, посвистывая крыльями, проносились стаями утки. Кругом – в степи, над Доном, над морем и в крепости – было прохладно и спокойно.

Но вот, уже в глухой ночи, сторожевой казак – видно, по злому уговору и умыслу и не без корысти – тайно пропустил через главные крепостные ворота неведомо ка­кого человека. Человек тот был слепой, ростом средний, волосом черен, борода светло-русая, продолговатая. Платье на нем – лосиный рудо-желтый кожан. Принес он недобрые вести из Черкасска-города да неведомо как шмыгнул в задние дворы к Яковлевым. С ним же пропущены были в крепость еще два человека: один – ростом высок, волосом светло-рус, бородка не велика; другой – ростом невысок, нос с горбиной, волосом черен, бородка кругленька, не велика, платье на них – кафтаны суконные, серые с белью.

Тимошка да Корнилий приняли тех людей, взобрались на чердак подворья и при свече тайно вели беседу. Тимошка тихо сказал слепому:

– Приплелся в крепость вовремя. Дело начнем!

– Вы тоже, – сказал Корнилий двоим в серых каф­танах, – тоже к месту будете!1 Великому ладу будем рады. Служите нам и впредь верно.

– Уж не впервой, и не вчера родились, – ответил тоненьким голоском один из них. Это был ближний родственник Яковлевых – Трофимка. А второй был казак Нехорошко Клоков. Оба ездили с Татариновым в Москву. Из Воронежа Татаринов поехал в Азов с третью казаков конно, а есаула Петра Щадеева оставил с казаками стеречь добро и плыть в судах вниз по Дону к Азову-крепости. Слепой казак не был слепым – прикидывался. Это был давнишний скрытый враг Татаринова Санька Дементьев.

Тимошка спросил:

– Плывут ли будары с хлебом и с царским доб­ром?

– Плывут, – быстро ответил Нехорошко Клоков.

– Много ли?

– Пятнадцать.

– Стало быть, не солгал Мишка. Много ли добра?

– Полно!

– То все будет в прибыль славы Татаринову, – сказал Корнилий.