Азов - Мирошниченко Григорий Ильич - Страница 90

Фома, улыбнувшись, сказал, поглядывая на толмача Асана:

– Грамоты такой и в мыслях не было. Турчина и грека из своей свиты никуда я не посылал.

– И в Тамань не посылал? – сердито спросил Наум Васильев.

– Не посылал, – нагло отрицал Фома.

– А в Керчь? – спросил Татаринов.

– И в Керчь не посылал.

Но казаки все уже зашумели и закричали в ярости:

– А брешет турский посол! Иуда! Грамоты он посылал! Лазутчиков его словили ночью наши казаки.

Старой спросил тогда Тимофея Разю:

– А правда ли, что ты, Тимошка, словил яицкого есаула и тот тебе во всем винился?

– Правда! – сказал Тимофей. – Ванька Поленов со­знался, что он потайно сносился с турским послом. Он сказывал послу о наших замыслах про взятье крепости. Турчина и грека Поленов сам вывел на Дон, посадил ночью в лодку и оттолкнул лазутчиков от берега… А грамоты писал те не сам Фома, а чауш!

– Слыхали, казаки? – спросил всех Каторжный. – Слыхали, атаманы?

– Слыхали!.. Измена!..

Тогда Татаринов спросил:

– А не пожелает ли теперь московский дворянин, посла заступник, сказать свое дворянское, кривое слово?

Степан Чириков медленно заговорил:

– Поленову нет веры у царя. Он может оболгать любого. Спасая шкуру, такого наговорит, что сам диавол ужаснется!

– А не пожелает ли теперь турский посол молвить свое слово? – спросил Старой.

Фома Кантакузин, глядя куда-то в сторону, молвил:

– Ивана Поленова я не знал и никогда подле себя не видал.

– Врешь! – крикнул тогда Поленов, силясь поднять голову. – Врешь! Мне ныне один конец, не прошу пощады: весь грешен перед вами! А правду ведать вы должны. Коли солгу – жгите на костре! А коли не солгу вам, казаки, срубите голову: от сабли вашей мне помирать уж пора. Послушайте же, добрые молодцы, донские атаманы, казаки! Каюсь и принимаю смерть от вас как должную казнь за сотворенное…

– Послухайте, казаки! Послухайте, атаманы! – закричали на майдане и двинулись ближе к столу.

– Послухаем, – сказал, нахмуря брови, атаман. – Поставьте на ноги Поленова да развяжите.

Поленов рассказал, что он, затаив злобу против казаков, открыл Асану тайны: о войске, о замыслах против Азова, о складах пороха.

– А пригодилось ли – не знаю! Погреб поджег, а грамоты, которые писал Асан в Азов, в Тамань и в Керчь, составили при мне. Турчина да грека сопроводил в третью ночь к лодке, стоявшей у пристани. Сам оттолкнул ту лодку. Весь грех лежит на мне! А на «могиле» Татаринова тайно ж выкопал яму и вложил в нее деньги, которые дал мне Фома Кантакузин.

Федор Порошин метнулся от стола, а за ним Стенька с казачатами. Вернулись они с мешочком, наполненным турецкими и царскими монетами.

– Ну что, солгал? – с горькой улыбкой спросил По­ленов.

– Не солгал! – закричали казаки.

Фома побледнел, растерянно забегал глазами.

– Он лжет! – сказал посол. – И ложь его намеренна!

Вмешался Степан Чириков. Со страха поддержал посла:

– Солгал Поленов! То деньги, видно, давние. Мешок погнил!

Спросили тогда пойманных турка и грека. Они сказали:

– Поленов не солгал!

– Не рубите голову Поленову, – сказал атаман Татаринов. – Он искупил вину перед войском и богом.

Но войско возмущенно требовало:

– Рубите! Изменнику смерть!

И не дожидаясь приказа войскового атамана, вышли три казака и срубили голову бывшему есаулу Поленову. Так окончил наконец свою бесславную жизнь этот изменник и предатель.

Московский дворянин стал просить, чтобы его немедля, как царского посла, отпустили в Москву. Но Каторжный заявил:

– Теперь тебя не отпустим. Поздно просить ты стал. Досиживай до главного… А зачитай-ка, Григорий, грамоту Фомы.

Нечаев, заикаясь, читал:

– «…Посылаю грека с грамотами. Выведав умышленья казаков и расспрося о том яицкого есаула, помня, что донские воры вскоре полезут брать Азов. Заумыслили подкопы, готовят войско, сооружают стенобитные орудия. Казаки подбивают на то и мурз. Пороховую и свинцовую казну пожаловал московский царь в довольном количестве. Запасами хлеба казаки прокормятся все лето. Царскую казну доставил на Дон в бударах войсковой атаман Иван Каторжный… Немедля посылайте людей в Крым, в Тамань – ведите всех людей на выручку к Азову…»

– Писал ли такую грамоту, толмач Асан? – спросил Каторжный.

– Нет! Не писал.

– А ведомо ли тебе, Асан, – вскипев, спросил Татаринов, – что наших людей немало уже побили под Азовом? И не посылал ли Фома с такой же грамотой еще кого?

– Не посылал!.. Теперь вы из-под Азова возите убитых казаков каюками, а станете возить их бударами!..

Степан Чириков добивался узнать:

– Подлинные ли те грамоты? Как они попали в руки казаков?

Чирикову показали грамоты – он их признал подлин­ными. Ему показали такую же грамоту, взятую у татарина, которого изловил с товарищами казачонок Стенька. И в той грамоте было ясно сказано, что Азову казаки го­товят. Атаманы насмешливо поглядели на турецкого посла… Пойманный с поличным, тот сознался, что грека и турка он действительно посылал в Азов.

– Снять головы! – потребовали казаки. – Фоме рубите первому!

Атаман Каторжный поднял булаву и сказал:

– Срубим! Да только пускай нам поведает казак, бежавший с Крыма, что там делается.

– Любо! Пускай поведает! Послушаем!..

Казак, в распахнутом синем кафтане, босой и без шапки, бойко выступил:

– Почто мне долго говорить? Бежал! Едва не уморил кобылу… Крымский хан показнил государева посланника, а он ни в чем плохом замечен ими не был…

Наум Васильев вынул саблю, подскочил к Фоме.

– Лазутчику султана смерть! – воскликнул Васильев. – Это тебе, иуда, за мое сидение в Москве. Бери, Фома, мою награду!..

Посол широко раскрыл глаза, но не успел он закрыть их, взметнулась острая сабля Васильева. Голова Фомы скатилась. Васильев оттолкнул ее ногой.

– Мне ныне уж терять нечего, донские атаманы, – сказал он и срубил голову толмачу Асану.

– Голову Фомы вздеть на копье да отослать султану! – потребовало войско.

– Шуму будет и без того много, – сказал, успокоившись, Наум Васильев, – кинем в Дон!

Войско одобрительно кричало:

– Любо! Любо!

И стали избивать на майдане всех изменников. Потом сложили убитых в кули, связали накрепко, поволокли к Дону. Чтоб всем быть в ответе за содеянное перед царем, решено было: Ивану Каторжному нести первому куль с Фомой к Дону; куль с Асаном нести Старому.

Двенадцать кулей понесли к Дону и бросили в воду с высокой кручи. Грамоты турецкого султана к царю за­брали у Фомы и тайно сунули под камышовую стреху землянки Старого. Багдадский пояс Калаш-паши атаманы взяли для продажи в Астрахани. И, чтоб не сотворилось какого-нибудь волшебства, чтоб замолить свои грехи, казаки пошли к часовенке и отслужили молебен за упокой души убиенных…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

На другой день донские казаки похоронили с почестями в Монастырском урочище головы Максима Татаринова и Панкрата Бобырева, а также все тела казаков, убитых турками. Военный лагерь окропили святой водой, под голубцами[56] оплакали храбрые головушки; поминки устроили, вина попили. Михаил Татаринов поднялся над могилой брата.

– Помните вы мое слово, казаки! – сказал он. – Медлить теперь весьма опасно. Бояться нам, окромя бога и его угодников, некого! Все равно государь наложит на нас опалу великую за казнь турского посла. Пощады ждать от царя не будем и просить ее не станем. Султан гневен на нас и хочет сбить казаков с Дона, прогнать в чужие земли. В грамотах Фомы так и сказано: «Терпеть не можно казаков-разбойников! Сгони их, государь, за Яик-реку». А сам султан, как нам доподлинно известно, завяз в войне с персидским шахом. Не скоро выберется!.. Крымский хан в большой обиде: султан не шлет ему помощи. А где ж ему прислать? Войну ведет. Хан буйствует и ходит без султанского указа под Валуйки и на Воронеж. Три тысячи татар пошло на наши украины для промысла и грабежа. Азовские турки поход готовят тоже. Так нам ли дожидаться их прихода? А ежли пойдут им на выручку с Тамани, с Терека, с Керчи и с Крыма – нам быть побитыми… В Стамбуле моровая язва. В Галате бунты. Голод у них великий. И нам бы, казаки, одним крепким ударом взять крепость. Тогда предотвратим нашествие татар и турок на наши украины и государство Русское… Перво-наперво надобно поджечь под крепостью все травы и камыши по рекам, чтобы подмога конная к бусурманам не подошла. Медлить нельзя! Помните, казаки: с жалобой в Москву на атамана Каторжного от султана уже поспешил грек Мануйло Петров. Он требует казни Ивану.