Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Sub specie aeternitatis - Бердяев Николай Александрович - Страница 27


27
Изменить размер шрифта:

многообразия эмпирического мира. «Социальное» признается особым качеством, эмпирически неразложимым, и в этих пределах оказывается возможным найти необходимые соотношения. Выделив общественность, «социальное», из всей совокупности мирового целого, социология начинает внутреннее расчленение, методологическую изоляцию различных рядов в общественном процессе, как, напр., экономического, правового и т. д., и таким путем устанавливает абстрактные соотношения, которые, если не сейчас, то хотя со временем получат тот общеобязательный характер, который позволит их назвать социологическими законами.

Если социология начнет искать единого, изначального и конечного в общественном процессе, то только по непоследовательности и половинчатости она может остановиться внутри явлений общественности и успокоиться на признании таким единым изначальным и конечным чего-то «социального» же. Последовательный монизм требует перехода через грань, отделяющую общество от остальной природы, он ведет социолога к мировой совокупности и погружает ученого, задавшегося целью построить науку об обществе, в волны бесконечности. Тут начинается целый ряд в высшей степени увлекательных и важных философских проблем, но социология, с ее более скромными и специальными научными задачами, забывается совершенно. Как применить материалистический монизм, который есть хоть и плохая, но во всяком случае чисто метафизическая теория, к социологии, к социальному процессу? Так как материалистический монизм учит, что единое, изначальное и конечное есть материя и из нее исходит все многообразие мира, то последовательное проведение этой точки зрения в применении к социальному процессу должно разорвать грань, отделяющую общество от природы и должно открыть во всем многообразии общества ту же единую материю, которая открывается в многообразии природы. Н. Бельтов совершенно последовательно и говорит, что в невозможности чисто механического объяснения истории заключается слабость диалектического материализма и ссылается на несовершенство других наук в этом отношении. Но сила исторического материализма целиком покоится на этой его слабости, сила его в том, что, гоняясь за решением чисто метафизической проблемы посредством материалистического монизма, он все-таки по дороге высказывает ценные социологические и исторические мысли. Все, что есть верного и жизненного в историческом материализме, прямо противоречит монистической тенденции утопить все социальные краски в бескрасочном море единой мировой материи.

Но может быть еще непоследовательное применение материалистического монизма к социальному процессу, таковы все попытки найти единую, изначальную социальную материю внутри социального процесса. Такой социальной материей признается экономика, производительные силы. Именно в этой форме проявляется монизм у большей части экономических материалистов. Но перенесение монизма в специальную науку, в частную сферу эмпирических явлений — это очевидный гносеологический абсурд, это ни то, ни се, ни наука, ни философия. Наука не доходит до единого и изначального в той группе явлений, с которой она имеет дело, она не задается конечными вопросами и не дает того понимания и объяснения, которое может дать только философия, философия же идет гораздо дальше и ищет единого и изначального не в такой частной области, как общественность, а в сущности мира, раскрывающейся во всей действительности вообще и в социальном процессе в частности.

Само понятие материи социальной жизни (экономики, производительных сил) устанавливается социологией путем изоляции, выделения известного ряда из совокупности социальных явлений, это детище «плюралистического» метода[302] в социологии, а не «монистического». Все, что есть ценного в историческом материализме, носит на себе печать научного плюрализма и с монизмом ничего общего не имеет. Это ценное заключается в том, что методологически выделяется материальная сторона общественной жизни, устанавливаются необходимые соотношения в этой сфере (законы экономические) и соотношения между этой стороной и другими сторонами общественности, развитием человеческой культуры (законы социологические). Монизма нет ни в исходном, ни в заключительном пункте социологического исследования, так как социологическое исследование берет выделенную из всей природы общественность во всем ее многообразии, путем методологической изоляции устанавливает различные ряды в общественном процессе и открывает в них и между ними необходимые абстрактные соотношения, т. е. социологические законы. Некоторые еще понимают под монизмом применение принципа причинности ко всем явлениям, т. е. последовательное проведение научного детерминизма, но это злоупотребление термином, так как монизм есть онтологическое учение. Что принцип причинности обязателен при научном исследовании всех явлений мира, это истина, которую в настоящее время не станет отрицать ни один сторонник философского дуализма. Известно также, что для психологии такие детерминисты, как, напр., Вундт, устанавливают принцип внутренней психической причинности, отличной от внешней физической[303]". К социальным явлениям физическая причинность тоже оказывается неприменимой, так что детерминизм отнюдь не ведет еще к монизму.

Монизм отвечает метафизической жажде человеческого духа, которая и удовлетворена может быть только на почве метафизики. Монистическая тенденция нашего познания по отношению к историческому процессу удовлетворяется только философией истории, которая, есть часть метафизики, а не научной социологии. И тут громко заявляет свои права идеализм. Если Маркс много дал социологии, то для философии истории гораздо больше может дать Гегель. Только на почве метафизического идеализма можно преодолеть эмпирическое многообразие, можно понять его как видимое проявление единой духовной реальности[304]. Но социология должна быть позитивна и реа-

' Даже в метафизике чистый монизм недостаточен и неудовлетворителен, так как не решает проблемы «индивидуального». Будущее, скорее, принадлежит метафизическому моно-плюрализму. ЛИСТИЧНЭ, как и всякая наука, и потому исторически материализм должен отбросить свои монистические претензии, только тогда из этого учения можно извлечь ценные данные для социологической науки.

IV.

Теперь перехожу к критике другой не менее важной основы исторического материализма. Сторонники исторического материализма считают свое учение не только самой совершенной формой монизма, но также и самой совершенной формой эволюционизма. Вот против этого социологического эволюционизма, доводящего до крайности все ошибки количественной, механической теории развития, я и думаю направить свою критику. Количественный, механический эволюционизм так же несостоятелен и так же ненаучен, как и монизм, ему должна быть противопоставлена другая, новая теория развития. Эволюционная теория второй половины XIX века, столь для него характерная, предмет гордости позитивно настроенных умов, покоится на совершенно ложных философских основаниях, и пора наконец признать, что мы не имеем еще удовлетворительной теории развития, что у нас есть только отдельные кусочки, сами по себе ценные, но объединенные ложной гипотетической теорией. А между тем факт развития есть самый крупный, самый великий факт и человеческой жизни, и жизни всего мира. В настоящее время не может быть споров между сторонниками и противниками теории развития, не быть эволюционистом невозможно, защищать эволюционизм вообще против антиэволюциониста есть анахронизм. Спор может быть только о том или другом понимании эволюции, так как могут быть разные теории развития.

Шаблонный эволюционизм, принимаемый на веру всеми экономическими материалистами в качестве непререкаемого догмата, хочет монополизировать отрицание чудес, но в сущности он допускает «чудо», как свое основное предположение. Вера в переход простого количества в сложное качество, — эта основная вера количественного механического и по существу материалистического эволюционизма, есть вера в чудо из чудес, в чудо рождения качественного духа из бескачественной материи, жизни из безжизненного, общественности из природы, в которой нет ее задатков, познания и нравственности из чего-то абсолютно от них отличного, не заключающего в себе даже намека на познание и нравственность. Тайну рождения всех качеств в мире не дано разгадать эволюционизму, оперирующему лишь с простыми количествами. Та лаборатория эволюционизма, в которой приготовляются все высшие качества, все сложнейшие проявления духа из простых количественных комбинаций есть лаборатория алхимическая и позитивные алхимики творят в ней чудеса.