Пожарный кран No 1 - Соломко Наталья Зоревна - Страница 19

- Ты чего тут делаешь? - с укором спросил Балабанчик.

- Думаю. Иди, не мешай мне.

Балабанчик обиженно засопел: пропала, сидит и думает, а с другом даже разговаривать не хочет!

- Нет, ты расскажи! - потребовал он. - Чего вы с Вовкой поцапались? Я его спрашивал, спрашивал, а он молчит.

Анька исподлобья взглянула на Балабанчика, подумала и сказала:

- Ты, наверно, тоже в кого-нибудь влюблен...

Балабанчик моргнул.

- Чокнулась ты, да? - пробормотал он. - В кого это я...

- Не знаю, - вздохнула Анька. - А я - в Кузю.

- Че-го? - потрясенно переспрашивает Балабанчик. - У тебя что, температура?

Анька не ответила. Они сидели и молчали, а за окном кончался зимний день. Не то чтобы там стемнело уже, но чувствовалось, что уже собирается темнеть.

- А я в Верку, - вдруг сознался Балабанчик. - Я давно хотел сказать. Только боязно было, мы ж клялись.

- Разве мы тогда знали? - печально спросила Анька. - Мы же маленькие были. А почему в Верку? Она воображала.

Балабанчик засопел обиженно:

- На себя погляди - в Кузю! Нашла в кого! Уж лучше бы в Айрапетяна втюрилась. Это хотя бы справедливо: он из-за тебя ракетостроение бросил.

- Почему это - из-за меня?

- Потому! Все знают, что он в тебя втрескался. Потому и к нам перешел!

- Неправда!

- Очень даже правда!

Анька возмущенно сверкнула глазами:

- Ну я ему надаю! Какое он имеет право! Спрашивал он у меня? Может, я не хочу!

Балабанчик грустно покачал головой:

- Наивная ты, Аньк! Кто ж об этом спрашивает. Все равно от тебя ничегошеньки не зависит, спрашивай не спрашивай... Думаешь, мне очень нравится, что Верка в Вадика влюблена?

- Вот зараза! - гневно ахнула Анька. - А почему не в тебя?

Балабанчик не ответил, он не знал, почему Верка Вадика любит, а его, Ваську, нет. Уж, видно, так несправедливо все устроено.

Анька несправедливость не терпит. С несправедливостью надо бороться! Что это такое: он ее любит, а она его нет!

- Безобразие, неправильно это! Надо, если ты кого любишь, чтоб и он тоже тебя любил, неужели неясно?

- Тогда и тебе надо любить не Кузю, а Яшку, - вздохнул Балабанчик.

Анька задумалась.

- Нет! - наконец сообщила она. - У меня не получится.

Все-таки мир устроен вовсе не так просто, как нам это поначалу кажется. Взять бы и навести в нем порядок, чтоб все было правильно и справедливо.

Если ты хороший, то пусть тебе будет хорошо. А если плохой - пусть тебе будет плохо. А не так, чтоб, если ты добрый, так сердце болит. Не так, чтоб ты любишь, а тебя нет!

Надо что-то придумать!

И вдруг Анька замерла...

Вот она, рядом, Великая Машина, изобретенная Кузей как раз для того, чтобы навести на всей земле порядок и заставить людей жить правильно!

Черный ящик был по-прежнему недвижим и тих, только огонь горел недремлюще, но Аньке показалось, что Машина изо всех сил сдерживается, чтоб не засмеяться с торжествующим лязгом и скрежетом: ведь оказывается, вовсе не из-за чего Аньке с ней воевать! Ведь оказывается, и Анька хочет навести в жизни порядок! Железный. Чтоб раз и навсегда все стало справедливо и правильно.

- Васька, - шепотом позвала Анька. - А если бы... Ну, если бы тебе можно было взять и разлюбить Верку. Ну, позабыть и не мучаться? Хочешь?

- Ни за что! - помотал рыжей головой Балабанчик, и глаза у него стали упрямые. - Лучше буду мучаться.

РЕЖИССЕР ЕРЕМУШКИН ПРИНИМАЕТ ПО ПЕДАГОГИЧЕСКИМ ВОПРОСАМ

О Михаиле Павловиче Еремушкине Наталья Игоревна слышала много странного и, скажем прямо, настораживающего.

- Ужасный человек! - жаловалась одна учительница. - Ничего не смыслит в педагогике. Я пришла к нему на Балабанова жаловаться, а он знаете что мне сказал?! "Детей надо любить, а если вы этого не можете, какой черт вас в учителя понес!" Грубиян!

Наталья Игоревна понимала, что разговаривать с Еремушкиным будет сложно, и, признаться, нервничала. Но другого выхода у нее не было: Мотя Новиков катился по наклонной плоскости. Она не сомневалась, что, если Мотю немедленно не остановить, он погибнет!

Можете себе представить: на полугодовой контрольной по алгебре Мотя Новиков написал одной девочке записку! И не просто записку, а объяснение в любви! Наталья Игоревна еще поняла бы, если бы Мотя просил у той девочки списать, но объясняться в любви на ответственнейшей контрольной! Позор и безобразие! О том ли Моте надо думать?! Был бы он отличником, тогда ладно. Но ведь троечник!

Записку Моти Новикова Наталья Игоревна несла с собой: пусть режиссер Еремушкин полюбуется, чем занимается его питомец! Если в пятнадцать лет он пишет этакое, бессовестный, то что же дальше-то будет?

Спасать, спасать надо было распоясавшегося ученика, и пусть только режиссер Еремушкин попробует не понять этого - Наталья Игоревна найдет на него управу! Она до директора Дома пионеров дойдет! Пусть принимают меры.

Но напрасно она кипятилась, напрасно готовилась к бою: режиссер Еремушкин оказался милейшим человеком.

- Здравствуйте, многоуважаемая Наталья Игоревна! - приятно улыбаясь, сказал он. - Верите ли, сам давно мечтал с вами познакомиться. В кабинете у меня, к сожалению, сейчас идет ремонт, пройдемте в нашу репетиционную.

И режиссер Еремушкин самым галантным образом распахнул перед Мотиной учительницей дверь. На двери висело писанное от руки объявление:

Режиссер Еремушкин М. П.

Принимает по педагогическим вопросам

в среду и пятницу с 10 до 12 ч.

Наталья Игоревна, признаться, прочитав такое, оробела.

- Ничего-ничего... - подбодрил Еремушкин. - С вами я готов поговорить в любое время. Много, много о вас наслышан!

Слова эти Наталью Игоревну приятно удивили, она перестала хмуриться.

- Присаживайтесь! - кивнул Еремушкин. - Нам есть о чем поговорить, не так ли? Вы пришли ко мне, чтобы посоветоваться по ряду сложных вопросов, насколько я понимаю.

- Да! - подтвердила Наталья Игоревна. - Я хочу...

- Вы хотите, - опередил Еремушкин, - рассказать мне о возмутительном поведении Моти Новикова, я угадал?

Наталья Игоревна молчала, пораженная его чудовищной наблюдательностью. А Еремушкин продолжал:

- О, я вполне понимаю вашу озабоченность. Мы обязаны принять меры! Этого мальчика надо спасать, и никто, кроме нас с вами, этого не сделает!

Несмотря на черные очки, скрывающие глаза режиссера Еремушкина, Наталья Игоревна почувствовала его строгий пронзительный взгляд.

- Я велел его позвать, - предупредительно сказал он. - Сейчас этот оболтус явится. Умоляю вас - построже! Жалость в нашей работе неуместна, надеюсь, вы понимаете это.

Наталья Игоревна благоговейно кивнула. Несмотря на то что Еремушкин был молод, Наталья Игоревна почувствовала к нему почтение: судьба Моти Новикова была в надежных руках, в этом не приходилось сомневаться!

В дверь постучали, и на пороге возник Мотя. Весь вид его выражал испуг.

"То-то! - удовлетворенно подумала Наталья Игоревна. - Боится!"

- Михаил Павлович, вы меня вызывали? - пролепетал Мотя.

- Вызывал! - грозно кивнул Еремушкин. - Зайди и закрой за собой дверь. Так что ты там натворил?! Отвечай!

Мотя виновато опустил голову и молчал убито.

- Тогда, может быть, вы, многоуважаемая Наталья Игоревна, расскажете мне?

Наталья Игоревна с готовностью достала из сумки сложенный вчетверо листок из тетрадки в линеечку и зачитала:

- "Таня! Ты мне сегодня приснилась. Мы с тобой шли по улице, и я держал тебя за руку. Когда я проснулся, то расстроился, что это только сон и он уже кончился. Мне хочется, чтоб ты всегда была рядом и чтоб я держал тебя за руку..."

- Странные у тебя, Новиков, желания! - с осуждением покачал головой режиссер Еремушкин.

- Не понимаю, чего тут странного! - раздалось с порога.

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

На пороге, сунув руки в карманы, стоял высокий седой человек и с интересом разглядывал Еремушкина и Наталью Игоревну. При виде его режиссер Еремушкин и ученик Мотя Новиков отчего-то окаменели... При этом Мотя побелел как мел, а режиссер Еремушкин напротив принялся медленно краснеть.