Белая лошадь - горе не мое - Соломко Наталья Зоревна - Страница 13

Юля взглянула на него темными своими строгими глазами, улыбнулась и сказала:

- Вы очень хороший... И добрый... Только вы еще совсем ребенок...

От этих слов обидно стало Сане и счастливо, и, чтоб Юля, Боря и Кукарека этого не заметили, он иронически улыбнулся и сообщил Юле, что она сама еще очень юная и глупая особа. А Юля ему ответила, что женщина внутренне взрослеет раньше мужчины, и поэтому внутренне она значительно старше...

- Ну да, - сказал остроумный Саня, - вы мне внутренне в бабушки годитесь, да?

А потом Боря уснул прямо у костра, лес стоял тихо-тихо.

- Я вас помню, когда вы еще в школе учились... Вы с нами на концерт ходили. Зимой, в пятом классе... Тогда снег шел такой пушистый, мы его ртом ловили, пока Аристотеля на остановке ждали. Мы на конечной договорились встретиться и ехать вместе, а он опаздывал. Мы уже хотели за ним бежать, а тут вы вместе пришли... Помните?

Саня помотал головой.

- Вы были без шапки, весь в снегу, а Аристотель сказал: "Это мой друг Саня, прошу любить и жаловать", а мы сразу стали вас разглядывать... Так интересно было!

- Почему это? - насторожился Саня.

- Ну, вы ведь были сын Арсения Александровича, мы так близко в первый раз вас видели, вы на другом этаже учились. Я все пыталась себе представить, как вы приходите домой, а там - Сень Саныч... Думаю, как же вы с ним разговариваете и не боитесь?.. Еще думала, "ты" или "вы" вы ему говорите?.. А на концерте вы сидели рядом с Машкой Матвеевой, она тогда в вас сразу втрескалась, а мы дразнились...

- А эта Матвеева, видно, прозорливая девушка, - серьезно отозвался Саня. - Сразу поняла, какой прекрасный молодой человек сидит с ней рядом. Это такая черненькая, в очках, да? На втором ряду в прошлом году сидела?.. Очень славная девушка...

- А вы совсем не помните про концерт?

- Совсем... Ну, а дальше что было?

- В антракте вы побежали за мороженкой, а мы...

И Саня все вспомнил!.. Это в филармонии было, зима, десятый класс. Он даже вспомнил, как залихватски подмигивал в зал старенький балалаечник... А в зале, в девятнадцатом ряду (и ряд помнил!), сидела Кондратьева из десятого "Г", и Сане все время хотелось оглянуться, поглядеть туда, но он не смел... Вот как это было. А потом они встретились в антракте. "Как, и ты здесь?.." - неискренне удивился Саня (он и с Аристотелевыми пятиклассниками-то напросился только потому, что услышал случайно на перемене: Кондратьева сегодня идет в филармонию), и они встали в очередь за мороженым. Нужно было говорить что-то, остроумное, непринужденное, а Саня смотрел в сторону и молчал как дурак... И все, все - и Кондратьева, и тетка, продающая мороженое, и вся длинная очередь, наверно, понимали, что Саня влюблен в Кондратьеву по уши...

- Вы в нее были влюблены? - спросила проницательная и бестактная Юля.

- В кого?

- Ну в девочку, с которой вы стояли за мороженым...

А Саня ответил:

- Много будете знать - скоро состаритесь.

- Вы ее тогда спасали?

- А как же! - хмыкнул Саня. - Я всех девочек, в которых влюблен, обязательно спасаю...

- Нет, правда...

- Она не из нашего класса была, - он вздохнул. - А я спасаю девочек исключительно из своего класса, Юля...

Саня не очень любил вспоминать этот случай... Глупый, нелепый случай, имевший место наутро после выпускного. Потом в газетной заметке Саня именовался не иначе как "герой", который, "рискуя жизнью, спас своих товарищей"...

Не любил же Саня об этом вспоминать по целому ряду причин. Во-первых, потому, что героическому Сане было сначала очень страшно, а потом - очень больно, вспоминать об этом не очень-то приятно. А во-вторых, потому, что если сказать кому, в чем заключался "героический поступок", так ведь это один смех... Даже в газете постарались обойтись возвышенной лексикой, конкретно ничего не называя. Потому что, ну, как тут сказать?.. "Бросился под велосипед"?.. Это же просто обхохочешься!..

Было так: бродили до рассвета, не хотели расходиться. Да признаться, и боязно было расходиться: вот мы еще вместе, мы еще класс, но это уже в последний раз... Сегодня утром они разойдутся навсегда. Где-то совсем рядом каждого караулит уже своя судьба, какая-то новая, неведомая жизнь... Школа кончилась. Долго они ждали этого, мечтая о свободе, но вот сбылось, и теперь каждому было не по себе: а что там, впереди?..

Хохотали, пели, что-то кричали весело, бродя по пустынным светлеющим улицам, а тревожно было, потому и цеплялись друг за друга, не хотели расходиться. И, когда Тюля сказал, что дома у родителей припрятана бутылка шампанского, все шумно обрадовались, появилась причина еще побыть вместе: как же можно разойтись, не выпив Тюлино шампанское?! И пошли, гомоня, по улицам.

Тюля жил в узком крутом переулке, в деревянном одноэтажном доме. Кто-то вошел во двор, кто-то остался у ворот, и, пока Тюля на цыпочках крался к холодильнику, бывшие одноклассники развлекались как могли. В частности, выкачен был со двора старенький Тюлин велик "Орленок" без цепи и без педалей. В младые лета Тюля ездил на нем в школу, а на переменах мальчишки лихо гоняли на нем по школьному двору... Теперь-то уж не погоняешь: коленки в руль упираются.

Ветерана приветствовали радостными криками. Костик Зубов посадил на раму Оленьку Клевако, сел сам и, неуклюже загребая длиннющими ногами, выкатил на дорогу. Велик облепили со всех сторон, и Костю с Оленькой покатили с жизнерадостными воплями по улочке вверх, а там развернули и толкнули под горку. Костя и Оленька хохоча летели вниз, за ними, тоже хохоча, бежало полкласса, еще полкласса с интересом наблюдало, стоя у Тюлиных ворот, а внизу, из переулка, выезжала поливальная машина... И все еще хохотали и кричали что-то, но произошло уже некое общее замирание, некое тягостное замедление, как во сне или в кино, когда бегущего героя сейчас убьют выстрелом в спину и режиссер дает зрителю возможность наглядеться и проститься... Замерли те, что бежали за велосипедом, замерли те, что стояли и наблюдали, замер в воротах своего дома Тюля с поднятой над головой бутылкой шампанского, и только медленно-медленно катили друг другу навстречу старенький велик без педалей и поливальная машина.

Саня видел все это очень отчетливо, ярко и, будто его толкнули, вдруг стал продираться сквозь пространство, ставшее плотным и тягучим. Он продирался не прямо к накатывающему велосипеду, а к некоей точке перед ним, потому что ясно осознавал, что он, Саня, слишком легок, не удержать ему разогнанный велосипед с двумя седоками и, значит, надо оказаться чуть впереди, чтобы столкнуться и так погасить скорость...

...Какой-то бес напал вдруг на Саню: дурачась, он описал Юле свое "попадание под велосипед", и можно было понять по его рассказу, что все это было очень смешно и занимательно...

- Ощущаете, Юля, трепет? - спрашивал. - Чувствуете, какой человек рядом с вами сидит? Всем героям герой!..

А Юля сидела у костра, молчала, не улыбалась и глядела так, будто знала, как все было на самом деле: как сгрудились над Саней испуганные одноклассники, как хлопали его по щекам, пытаясь привести в себя, как поливали Тюлиным шампанским, а потом тащили на руках в больницу, так и не поняв, живой он еще или уже нет...

- Очень больно было?.. - с жалостью спросила она. - Глупый, а если б насмерть?.. - и она, как маленького, погладила учителя географии по голове...

Во вторник утром пришла телеграмма: "родили сына ваську будем вторник ждем крестины михо".

Солнечно, тихо было в квартире: Арсений Александрович уже ушел руководить вверенной ему школой, Елена Николаевна - учить мальчиков и девочек прекрасному и могучему русскому языку, а у Сани во вторник уроков не было, и он валялся в постели и пытался понять, отчего это проснулся он нынче такой счастливый? Сон, что ли, хороший был? И вдруг припомнилась зеленая далеко внизу земля, ветер, бьющий в лицо... Несмотря на свой солидный возраст, учитель географии все еще летал во сне...