Хранительница Грез - Бондс Пэррис Эфтон - Страница 54

— Ей не лучше, как я надеялся. Дэн поспешил следом за доктором и опередил того на лестнице.

— Роды — это было слишком для нее, — сказал ему вдогонку старый врач. — Она зовет вас.

Дэн распахнул дверь. Шевонна лежала в постели. Негромкий звук, похожий на кошачье мяуканье, исходил с ее потрескавшихся сухих губ. Глаза были широко раскрыты.

Дэн хотел было окликнуть, прежде чем она произнесла: «Папа». Это прозвучало скорее как стон.

— Я здесь, Шевонна.

— Дитя… Девочка в порядке?

— Колин в порядке! — Говоря по правде, он был не в состоянии заставить себя посмотреть на ребенка. Минни качала на руках верещавшего малыша.

— Ты должен любить ее! Он взял дочь за руку. Какой тонкой она была! И какой холодной!

— Конечно, я буду любить ее!

— Нет. Теперь это не имеет значения. Люби ее. Она — дочь Брендона. Папа, я хочу его. Я хочу его увидеть прежде, чем умру.

Волосы на его затылке встали дыбом.

— Умереть? Ты не умрешь, ты слышишь меня? Не умирай!

— Пожалуйста, я хочу видеть Брендона! Дэн был удивлен, заметив, что плачет.

Слезы падали на его руки и руки дочери, переплетенные между собой.

— Шевонна, не сдавайся, ты будешь жить! Ты нужна мне!

— Я… хочу… Брендона… — С каждым словом ее голос терял силу. Слова Шевонны едва достигали его ушей.

— Ты не можешь умереть. Ты — все, что у меня осталось.

— У тебя… есть Колин. Ярость и гнев закипели в нем.

— Она… это не ты! Она — дочь Брендона. Это он виноват, что ты сейчас умираешь. Этот инцест — его вина.

— Инцест… О чем ты говоришь? Дэн наклонил голову. Он хранил свою тайну и вражду слишком долго. Душевная боль переполняла его.

— Брендон — твой первый кузен. Его мать и я — близнецы.

Некоторое время Шевонна смотрела на отца широко раскрытыми глазами. Затем слабо засмеялась.

— О Господи! О Господи! — Смех стал маниакальным, и Шевонна уже не могла остановиться.

— Прекрати! — приказал Дэн. Он был напуган.

Она сразу же остановилась и посмотрела на него пронизывающим взглядом.

— Ты должен научиться… научиться прощать, папа, только в этом случае у нас будет мир. Будет шанс на счастье. Теперь же слушай меня. Я не твоя кровная дочь. Мама любила тебя… сильнее всех.

Она замолчала, пытаясь восстановить слабеющее дыхание.

— Но она также заботилась и обо мне. Ты должен простить ее. Простить Энни… и простить себя.

Пораженный, Дэн смотрел на дочь. Она всегда была его дочерью, несмотря на то, что сейчас сказала. За одно мгновение, когда, казалось, перед глазами пролетела вся его жизнь, он осознал вдруг всю тяжесть своего греха: нежелание даже попытаться понять Энни, его собственная непреодолимая вера в свою непогрешимость, желание сохранить старые обиды как щит, способный предохранить от новых.

— Я найду Брендона, обещаю тебе, только пообещай, что ты будешь жить!

Ребенок мирно спал, тщательно завернутый во фланелевую пеленку. Дэн наклонился и прикоснулся к курчавившимся черным волосикам. Девочка была такой маленькой… Он мог разглядеть голубеющие вены на ее ручке, которая была не больше фартинга (старинная английская мелкая монета.).

— Колин, — прошептал он, пробуя имя на вкус. Да, вполне подходящее имя для этого драгоценного живого комочка.

В этот момент Дэн понял, что никогда не сможет почить в мире, пока не искоренит свое желание мести, свои злость и горечь и не пойдет на мировую с Энни и Брендоном.

Где его гордая сестра научилась смирению перед своим ребенком, он не знал. Теперь наступило время изменить это. Он слишком многих потерял, кого любил. Нана, Луиза, Фрэнк… Он не должен из-за своей гордыни разрушить еще чью-то жизнь.

Шагами мужчины, помолодевшего на двадцать лет, он вернулся к себе в спальню и начал одеваться. Сегодня же утром он пойдет к Брендону Трэмейн. Скажет ему, о чем просила Шевонна, расскажет о его дочери Колин и попросит у него прощения.

Приняв это решение, Дэн внезапно оценил, какие чувства восхищения и радости испытывали его бабушка, родители и Энни, видя эту страну, Австралию. А Колин и ее потомки будут плодами и наследниками этих радостных чувств.

Час был ранний, всего половина восьмого, когда он выбрался из «Форта Т» и поднял медный дверной молоток у двери на Элизабет-Бэй. Сонный старый слуга отпер дверь.

— Я хотел бы видеть мистера Трэмейна, — взволнованно сказал Дэн.

— Мистер Трэмейн, сэр? Он вступил в Анзак и отплыл еще в прошлом ноябре.

Брендон научился замечательно рыть окопы с тех пор, как вступил в Анзак, специальный корпус из австралийцев и новозеландцев. Анзаки завоевали репутацию отчаянно смелых солдат, но рытье траншей было не самым подходящим местом, чтобы продемонстрировать выдающиеся качества.

— Вперед! В атаку! — скомандовал британский боевой офицер.

Он и другие диггеры, австралийские солдаты, вместе с томми, их британскими товарищами по оружию, начали выбираться из траншей и ринулись через нейтральную зону.

Он полагал, что это был тот самый момент, когда нужно проявлять смелость. Траншеи соединялись между собою ходами, поэтому солдаты из подкрепления могли подходить открыто. Дождь наполнял ямы водой, туда же по утрам спускался туман. Крысы шныряли по окопам, кишащим паразитами и нечистотами.

Эти почти невыносимые условия объясняли отчасти, почему он согласился участвовать в предприятии, которое держали в строжайшем секрете. И еще тем, что он не ценил собственную жизнь и не заботился о безопасности. До такого состояния Брендона довели постоянные угрызения совести. Как он мог совершить это, будто спаривающееся животное? Шевонна заслуживала большего.

Брендон выбрал самую захудалую пивную, какую только сумел найти, что было совсем нетрудно сделать во время войны 1915 года. Старый Город Каира с его зубчатыми крышами и высокими минаретами, куда он приходил ради женщин, был его любимым местом. Неверный свет фонарей, узенькие улочки и женщины с закрытыми лицами, сидящие у занавешенных дверей, как куры.

Дом, который он выбрал, находился вдали от перенаселенных районов, на грязной и темной улице. В этом мрачном полуосвещенном месте обоняние могло улавливать веселящий душу запах гашиша, а слух — звуки музыкальных инструментов, наигрывающих странную мелодию, которую-то и мелодией толком не назовешь. Невыразимая вонь подсказала Брендону, что он все еще жив. Органы чувств реагировали нормально, чего нельзя было сказать о его сердце.

Поэтому, когда Анзакам сообщили об отправке на передовую 1 апреля, Брендон не испугался, не занервничал, он вообще ничего не почувствовал.

Британский генштаб разработал план ослабления турецких позиций с помощью пробивания бреши через Дарданеллы и бомбардировки Константинополя. Это был план для романтиков, для тех, кто верил в победу ценой страданий, жестокостей и потерь.

Ночь на двадцать четвертое апреля выдалась исключительно ясной. И если бы Брендон сумел попасть домой, то непременно бы увидел в такую ночь Южный Крест, созвездие, видимое в Южном Полушарии и которое красуется на австралийском флаге.

Перед рассветом Брендон и оставшаяся в живых часть смельчаков направились к берегу в небольших лодках. От назначенного места высадки десанта приливом их относило к крутому и труднопреодолеваемому склону.

— Наши командиры тупы, как пробки, — тихо сказал рядом сидящий, невидимый в предрассветной мгле солдат.

— Не дрейфь, парни, — отозвался другой. — Может быть, мы и доживем до конца дня.

Брендон не был в этом уверен. Наконец, когда лодки пристали к берегу и офицер скомандовал: «Вперед!», он последовал за остальными. Они шли на штурм высот изрезанного скалистого мыса с боевыми песнями и ужасающими воплями.

Как только они взобрались на утесы, огонь турок скосил сотни солдат вокруг Брендона. Но штурмующие продолжали двигаться вперед к огромным скалам под бешеным винтовочным и пулеметным огнем.

Внезапно Брендон почувствовал вспышку боли в бедре и еще одну, в плече, и закричал от гнева и боли. И снова устремился вперед, но уже не так быстро, как прежде. Наконец упал, но ему казалось, что он все еще бежит… к Шевонне, которая зовет его, манит к себе, чтобы он сохранил их Грезы.