Родственники - Бондарев Юрий Васильевич - Страница 15

Валерий сказал это, извинительно улыбаясь Дине, но тут узкие брови ее брезгливо дрогнули; темные волосы мотнулись по щекам, и, не замечая его улыбки, она гневно сказала своим хрупким голоском:

— Перестань говорить гадости, Валерий! Перестань!

— Ди-иночка! Я материалист, — певуче сказал Валерий, пожимая плечами. — Виноват. Не думал шокировать.

Алексей как бы с неохотой посмотрел на бледное лицо жены, проговорил:

— Ты, кажется, нездорова, Дина. Успокойся, пожалуйста.

Он смотрел на нее с жалостью, и она, как-то неестественно торопясь, выбежала из комнаты, и, когда бежала к двери, Никите было больно видеть ее тоненькую, нагнутую спину, ее новую белую блузку, ее модные синие брючки, обтянутые на узких бедрах. Алексей закурил, пересел от стола в кресло, утомленно вытянул ноги, откинув голову, и расслабил все тело, квадратные плечи опущены, сигарета дымилась в руке у самого пола. И от всей позы его, от плеч, от его крепкой загорелой шеи веяло жесткой и прочной силой, вызывая какую-то смутную неприязнь к нему. Алексей молчал. Валерий, тоже молчавший после ухода Дины, удрученно произнес: «А, черт!» — и, махнув рукой, вышел из комнаты вслед за ней. За дверью было тихо, и было тихо в комнате.

Зной вливался в окна, жаром веяло со двора — пахло нагретым железом сараев, теплой травой; залетевший из палисадника золотистый шмель тяжело гудел, бился о низкий потолок, потом в жаркую тишину комнаты проникли сдавленные звуки, словно кто-то стонал, давился в кухне, и Никита, замерев, внятно услышал из-за двери приглушенный голос Валерия:

— Диночка! Не надо, милая, там посторонний человек. Неудобно ведь!

«Посторонний человек… — подумал Никита, весь внутренне, как от несчастья, съеживаясь и чувствуя острое и горькое напряжение в горле. — Да, он прав. Мы совершенно чужие. Да, я посторонний человек».

И, только что готовый помочь и точно кем-то обманутый, Никита, испытывая едкий приступ одиночества, встал, перевел глаза на Алексея. Алексей, не двигаясь, сидел в кресле, смотрел в окно; узкий лучик солнца, покачиваясь на тополиной листве, падал в комнату, иглой скользил по нежной белизне незагорелой кожи на его груди, видной в расстегнутом вороте рубашки.

— Не буду мешать, — глухо сказал Никита. — Наверное, я приехал не вовремя.

Алексей пошевелился, его смуглое в зеленом полусумраке лицо приобрело незнакомое выражение, и, будто преодолевая боль, он снизу вверх посмотрел на Никиту.

— Хочешь, поедем в Крым, брат? Через две недели сядем в машину, баранку в руки, шоссе, ветер — и пошел. Только отщелкивает спидометр. В Крыму у меня дочь. Маленькое белоголовое существо. Она ждет. Мы не видели ее год. Хочешь со мной на неделю в Ялту?

— Нет, — ответил Никита. — Никуда не поеду. Даже в Ялту.

— У тебя каникулы, — сказал Алексей. — А я в Крыму обкатываю машину.

Он сидел неподвижно, сжимая пальцами погасшую сигарету, глядел на Никиту с ожиданием.

— Скажи, брат, зачем ты приехал в Москву? Мать умерла, и ты приехал к родственникам?

— Я привез письмо матери к Георгию Лаврентьевичу. Она написала перед смертью. И просила передать, — ответил Никита. — Только поэтому.

— Понятно, — проговорил Алексей и досадливо обернулся к скрипнувшей в кухне двери.

В комнату вошел Валерий, вскинул и опустил плечи с видом бессилия, выдохнув, как после бега, воздух, произнес изнеможенно:

— Дина рассердилась на меня и куда-то ушла. Я виноват. И, по-моему, к тебе, Алеша, клиент рвется. Ни к селу ни к городу. Топчется на крыльце. Инженер твой… Что его принесло?

Алексей ударил кулаком по подлокотнику кресла.

— Во-первых, у меня нет клиентов, — неприязненно сказал он. — У меня есть в автошколе только ученики. Кто там? Олег? А ну, позови его, чертов звонок! Быстро!

— Представляешь, как он командовал на войне? — развел руками Валерий. — Сплошной металл в голосе! Деваться некуда, все время воспитывает! Есть, товарищ капитан запаса, выполняю приказ.

— Выполняй, — усмехнулся Алексей. — Старшины на тебя хорошего нет.

Минуту спустя Валерий ввел в комнату невысокого, средних лет, уже полнеющего человека в добротном сером летнем костюме и, несмотря на жару, в галстуке. Он вытирал носовым платком пот с залысин, глядел на Алексея виноватыми, улыбающимися глазами, топтался за порогом в замешательстве.

— Добрый день, Алексей Георгиевич, я к вам на минуту, извините, пожалуйста, что домой…

— Проходи, Олег, и знакомься, — сказал Алексей, пожимая ему руку. — Это мой двоюродный брат Никита. С Валерием знакомы. Что случилось? Правила утром сдавали? Садись. И докладывай.

— Все! Катастрофа, Алеша… Я засыпался на разводке, представь! — сказал инженер и, со вздохом сев к столу, смущенно засмеялся. — Трехсторонний перекресток, машина, трамвай, мотоциклист, смещенные пути. Не пропустил мотоциклиста, что-то напутал с трамваем, нагородил несусветную ерунду. Инспектор, мрачный такой тип, не запомнил его фамилию, глазел на меня, как на идиота. Тогда я ему говорю: «Вы видели идиота?» А он: «Кого вы имеете в виду?» — «Себя, конечно». И ушел с двойкой. Не ученик у вас, а идиот, Алексей Георгиевич!

Он говорил это, обращаясь к Алексею то на «вы», то на «ты», стесненно-весело посмеиваясь, но это было явное возбуждение расстроенного человека, и Алексей, не перебивая, строго выслушал его; Валерий же, скосив на инженера выгоревшие брови, запустил руки в карманы своих помятых брюк, снисходительно фыркнул:

— Это же примитивный вариант, господи. Главная и неглавная улица. Мотоцикл, видимо, был помехой справа…

— Ну, что же ты, в конце концов, напутал? — спросил Алексей, не обратив внимания на слова Валерия. — Начерти схему перекрестка, трамвай, мотоцикл… Как было? Нарисуй все, Олег Геннадьевич!

Никита молча смотрел на них, совершенно не понимая того, о чем они говорили.

Олег Геннадьевич, скомкав в руке носовой платок, достал с какой-то чрезмерной поспешностью записную книжку в кожаном переплетике, автоматический карандаш, начертил что-то довольно-таки нервозно и с виной и робостью поднял глаза на Алексея.

— Вот так было на перекрестке, Алеша…

— Ну? — требовательно сказал Алексей. — Разводи.

— Я пропускаю мотоциклиста, трамвай. После этого делаю левый поворот на перекрестке. Так?

— Что же ты не развел так инспектору? — спросил Алексей с укоризной. — Растерялся, что ли?

— Состояние прострации, — убито вздохнул Олег Геннадьевич и снова обтер платком влажные залысины. — Адская неуверенность, понимаешь, какая-то… Теперь не представляю, как сдам послезавтра практическую езду. Если опять будет принимать какой-нибудь мрачный тип, я пропал!..

— А если ты будешь думать об этом, — прервал Алексей, — я немедленно прекращаю обкатывать твою машину, и можешь завтра же продать ее в комиссионном магазине. Это тебе ясно?

— Да, да. — Олег Геннадьевич, искательно глядя своими виноватыми глазами на Алексея, забормотал: — Может быть, все это действительно не для меня, бог к этому делу способностями обошел…

— Чепуху говоришь, Олег! — опять заговорил Алексей. — Ты пересдашь правила и сдашь практическую езду. Ты куда? Домой сейчас? А ну-ка пойдем к машине. Пока не очень ясны причины паники. Рановато отступаешь. Слушай, Валя, ты можешь ехать. Завтра увидимся. Хватит зевать — челюсти вывихнешь! — Он повернулся к демонстративно скучающему Валерию; тот зевал, сидя на подоконнике; перевел взгляд на Никиту, добавил: — Если ты, брат, не против, поедем с Олегом Геннадьевичем, я покажу тебе новую Москву. Юго-Запад. Поехали вместе.

— Но… как это? — выговорил Олег Геннадьевич и привстал, засовывая смятый платок в карман. — Ты хочешь, чтобы я… вел машину? Н-нет, Алексей, я лучше сегодня на такси… Юго-Запад — это через весь город… Собью еще кого-нибудь, упаси боже…

Алексей настойчивым тоном оборвал его:

— Я хочу, чтобы ты довез себя домой на своей машине. Ясно? Зачем я тебя учил? Все получится. Я буду сидеть рядом. Как в учебной. Надеюсь, ты уже не в состоянии прострации?