Непротивление - Бондарев Юрий Васильевич - Страница 51

— И простил немцам?

— Не то чтобы простил. Их танки тоже горели, как спички. А я целый год провалялся по госпиталям. Операция за операцией. Вспоминать не хочу, потому что сплошная боль. Помогали морфий и сердобольные сестры. Их помню…

Роман круто прервал свою возбужденную речь, глянул на Нинель опомнившимися глазами и померк, начал подергивать бородку, опять пряча за потупленными голыми веками волнение.

— Милые, о чем вы все говорите? Разве это оправдание? — послышался среди молчания голос Нинель. — Я умоляю вас, оставьте в покое заповедь! — попросила она жалобно. — Лучше подумайте, что будет со всеми вами!

В течение всего разговора она замкнуто стояла у стены, касаясь затылком паласа, где с отвратительной нарочитостью висели охотничьи двустволки, и эти ружья, лишние в мирно обставленной комнате, вроде случайные здесь меж книг, статуэток и фотографий, вызвали в памяти Александра вкус пороха во рту, беглые конусообразные вспышки звезд, ослепившие лунную ночь, тупой удар в руку, чей-то вскрик у сарая: «Ой! Ранило!» И во всем этом хаосе осталось ощущение пальца, преодолевающего упругость спускового крючка.

«Она не верит, что я мог. Яблочков как-то сказал: от любви до ненависти один шаг. Она поймет все — и возненавидит меня. Я ведь для нее тоже странная случайность».

— В Книге Судеб не должно быть записано наше несчастье, о любящая одного из нас женщина с глазами лани, затронувшая у всех нас место восхищения своей красотой! — с задушевной утешительностью, без шутовства, певуче отозвался Эльдар. — Не верьте, Нинель, в несчастье, забудьте окаянное уныние. Какие чудесные христианские слова я вспомнил! «Вот я повелеваю тебе: будь тверд и мужествен, ибо с тобой Господь Бог твой — везде, куда ни пойдешь». Можете взять из этой формулы только начало. Вы можете. Вы сильная. Вы красивая. А красота спасет мир.

«Это он говорит и Нинель, и мне. Ободряет меня, считает, что я спас ему жизнь. „Ты мне как отец“. Но что же произошло со мной? Как будто слезы душат, застряли комком в горле — не проглотить…»

— Перестаньте, Эльдар! Оставьте в покое Достоевского и все ваши пошлости о красоте! — взмолилась Нинель, по-прежнему стоя с руками за спиной у стены, придавливаясь затылком к паласу. — Вы, как и Роман, лишились разума. Говорите о Боге и молчите о самом ужасном! Как будто вы и Роман преклоняетесь перед тем, что сделал Александр и все вы! Но что тогда делать мне, если я понимаю, что произошло страшное, которое вам никто не простит?.. И это назовут — убийство бандой Кирюшкина? Лучше спросите у Бога, Эльдар, зачем же случилось такое безумие?

Была минута, когда Александр почувствовал, как его окатил леденящий холод, тупо забивший грудь, как тоска. Он с преодолением взглянул на Нинель, она поймала его взгляд и отвернулась, прижимаясь щекой к паласу. А он, не найдя решимости возразить, объяснить то, что не поддается объяснению, сознавал, что рушится что-то и нет сил сдержать это разрушение. Он опять подумал о случайности в своей и чужой жизни, о чем думал прошлой ночью, хотел сказать ей спасительную расхожую фразу: «От судьбы не уйдешь, Нинель», — но не сказал ничего, так как фраза эта показалась ему никчемной, оглупляющей все, что было и могло быть.

«Что же будет дальше между нами? — подумал он и едва не застонал от жаркой боли в висках. — Что бы со мной ни было, это кончится ничем… почти то, что было с Вероникой».

— Нинель, я могу вам помочь, — тускло проговорил Эльдар. — Я живу на Лужниковской, рядом с заводом. У нас одна комната в полуподвале, тридцать метров. Большая. Отец работает дворником. Ему дали жилплощадь на пять человек. У меня две сестры. Заранее скажу: отец и мать согласятся принять в семью шестого человека. Отец любит, когда за столом сидит много родных. И если Саша…

— Нет! — вскрикнула Нинель и метнула осерженный взгляд на мигом погасшего Эльдара. — Замолчите, провокатор несчастный, или я запущу в вас туфлей! Замолчите сейчас же с вашими дурацкими намеками!

Она оттолкнулась от стены, упала в кресло, вызывающе заложила ногу за ногу, помотала на весу остренькой туфелькой.

— И все же буду сказочно благодарна, если вы договорите, Эльдар. Я слышала: «и если Саша»… А дальше? Пожалуйста, продолжайте! — потребовала она, наслаждаясь едкостью своего ласкового коварства. — Я — вся внимание, о альтруист правоверный!

И Эльдар, розовея скулами, тоже поспешил сказать не без вразумительного яда:

— И побритому ежу ясно — вам было бы спокойнее и безопаснее находиться подальше от банды Кирюшкина, как вы нашли нужным сказать, о царица очей моих! Саша, прости меня, длинноязыкого! Слово «банда» вызывает у меня сплошной хохот! Меня просто разносит от смеха! Нас хотят превратить в куриный помет даже прекрасные женщины!

— Останови грубый треп и верхоглядство, Эльдар, — пробормотал Роман, мрачно копаясь в бородке. — Ты далеко зашел в болтливом непотребстве, иронист. После войны мужчины не имеют права наносить обиды женщинам, иначе они взбунтуются против нашей озверелости… А может, действительно нас считают бандой?

И Эльдар рискнул сказать в горячности несогласия:

— Хорошо, что тебя не слышит Аркаша, мой добрый христианин! Он нарушил бы всякое благоприличие в словах! Мы — не банда! Мы — фронтовое товарищество! Нам Господь знамение подал достойно судить нечестивцев!

— Что-то я устал, — проговорил Александр, уже не слушая обоих, правой рукой поглаживая теплый бинт, стягивающий левое предплечье; этим поглаживанием раны он унимал внутреннюю дрожь от расползавшейся по всему телу глухой боли, от этой неопределенной тоски, незнакомой раньше. «Да, все с Нинель кончится ничем…» Выпитая водка подействовала только сейчас, стало жарче, капельки пота защекотали лоб. — Попрошу тебя, Эльдар, немедля зайди к моей матери на Монетчиков, — заговорил он, намеренно выделяя слова не то мягким приказом, не то просьбой. — А потом в госпиталь на Чистые пруды. Найди там доктора Яблочкова Михал Михалыча и скажи ему, что я огнестрельно ранен в драке, о чем Анна Павловна не должна знать. И попроси прийти его сегодня по адресу Нинель, пока я здесь.

Он сказал «пока я здесь» и увидел: Нинель перестала покачивать ногой, поматывать остроносой туфелькой; замороженная улыбка стыла на ее лице, пугая его своей загадочной неопределенностью. И он договорил:

— Пока, ребята. Спасибо, что пришли. Без вас мне не связаться ни с врачом, ни с матерью. Привет Аркадию.

— Дома он не ночует. Эльдар наведывался к нему два раза. Квартира закрыта. И телефон молчит. В последний раз, когда мы виделись, он сказал, что всем надо уйти на дно, затихнуть и подождать.

— Я провожу вас до двери, — проговорила независимо Нинель и поднялась с кресла быстрым движением, застучала по паркету каблуками следом за неуклюже выходившими Эльдаром и Романом. Они на ходу оглядывались, ощущая себя как бы чужеродными, случайными гостями среди богатства, удобства, обжитости большого кабинета, среди бархатных кресел, фотографий, изящных шкафчиков. Такое же мучающее чувство случайности не проходило и в душе Александра с того момента, как он очнулся в незнакомой обстановке этой комнаты.

«Сейчас бы заснуть и не думать ни о чем, — стал он внушать себе, с тревогой отсчитывая стук каблуков Нинель, возвращающейся в комнату. — Мы слишком открыто говорили при ней. Она войдет сейчас и будет задавать вопросы, на которые у меня нет нормальных ответов. Но почему она остановилась в той комнате и не входит?»

Она постояла с минуту в другой комнате и вошла, и, войдя, прислонилась спиной к двери, долго смотрела на него, не произнося ни слова, и он видел, как еле заметно двигалось ее нежное горло, как будто она сдерживала и глотала слезы.

— Если с тобой что-нибудь случится, то я умру, — сказала она сбивающимся шепотом. — Так и знай — я умру, — повторила она, слабо шевеля губами, и брови ее вдруг изломались горьким выражением случившейся беды. — Я, наверно, люблю тебя, Саша. Я не хочу ничего знать про вашу драку. Я знаю только, что ты — это ты, больше ничего мне не надо!