Отходная молитва - Боукер Дэвид - Страница 6

Линн положила на стол перед Менестрелем четкий снимок убитого парня. Для нее это была обычная фотография мертвого тела. Все трупы казались ей одинаковыми. Однако оставался пусть крохотный, но шанс, что сидящий перед ней бродяга узнает за застывшей маской смерти человека, который еще недавно был живым, во плоти и крови.

Оба полицейских пристально наблюдали за реакцией Менестреля. Тот взял в руки фотографию и принялся рассматривать с какой-то тошнотворной тщательностью. Затем положил на стол изображением вниз, словно это была неудачная карта, попавшая ему в руки во время игры.

— Он, — хрипло произнес Менестрель.

В ту же секунду совершенно не к месту раздался стук в дверь, и в кабинет с хохотом ворвался один из констеблей. Увидев, что допрос в самом разгаре, он тотчас попятился назад и вышел, бормоча какие-то извинения.

— Он — это кто? — резко спросила Сэвидж. — Кто этот человек?

Менестрель поник головой.

— Тедди…

— Тедди? Ты сказал Тедди? — переспросил Лоулесс.

— Терри! — резко оборвал его бродяга. — Глухня!

Лоулесс собрался было одернуть оборванца, но Линн остановила его взглядом.

— Питер, ты хорошо знал этого человека?

Последовала продолжительная пауза, прежде чем Менестрель снизошел да ответа.

— У меня это уже вот где сидит, — произнес он, скорчив гримасу, — буду говорить с настоящим полицейским сержантом, а не с бабой.

Линн ничего не оставалось, кроме как вздохнуть.

— Я инспектор. Кстати, это выше по званию, чем сержант. Чем я вам не подхожу?

— Тем, что ты баба. Буду говорить только с инспектором-мужиком. Мне нужен мужик.

— Хороший пинок в задницу — вот что тебе нужно, — поспешил высказать свое мнение Лоулесс.

И снова возникла пауза. Не иначе, как Менестрель взвешивал последнее предложение. Затем он нервно кашлянул и заявил:

— Не скажу больше ни одного слова, пока не принесут печенья. И шоколадку.

Лоулесс отправился со столь важным поручением в кафетерий, а Линн тем временем воспользовалась возможностью получше рассмотреть Менестреля Питера. Подобно многим людям, долго живущим в нужде, он производил впечатление человека, у которого явно не все в порядке с головой. А еще бродяга умел ловко избегать чужого взгляда. Оборванец то и дело моргал, как будто окружающий мир вызывал у него отвращение.

Лоулесс вернулся, и Менестрель с жадностью приступил к уничтожению шоколадных вафель. Линн же снова включила магнитофон.

— Вы со всей ответственностью утверждаете, что человека на фотографии зовут Терри? — задала она вопрос.

Менестрель осторожно кивнул.

— Вам известно, откуда он? Я имею в виду, из какой части страны он родом?

— Да англичанин он, — ответил Менестрель с какой-то воинственной гордостью, словно сообщая факт огромной значимости.

— И вы близко его знали?

— Болен был Терри. Еле нога таскал. Я присматривал за ним.

— Почему вы это делали?

— Говорю же, он еле ноги таскал, — повторил оборванец, явно удивленный вопросом.

— Вам известно его полное имя? Его фамилия?

Менестрель кивнул и макнул очередным печеньем в чашку с остывшим кофе. Возникла — уже в который раз — долгая пауза. Было слышно, как электронные часы на стене негромкими щелчками отсчитывают секунды.

— Ну так что?

— Что — что?

— Как его полное имя?

— Терри Томас.[2]

Лоулесс фыркнул.

— Терри Томас, — скептически повторила Линн. — Как у актера?

Вид у бродяги сделался сконфуженным. Сэвидж потянулась за ручкой, впрочем, без особой надежды на успех допроса, и записала названное имя на чистом листке бумаги.

— Так оно пишется?

— Угу.

— Откуда вы знаете? — спросил Лоулесс. — Вы ведь даже не посмотрели, что там написано.

До Линн вдруг дошло, что бродяга не умеет читать, и она решила отказаться от дальнейших попыток что-либо выведать у него.

— Вы сказали, что Терри не мог ходить. Почему?

— Охромел он.

— Почему охромел?

Оборванец покачал головой. Затем, как будто по какой-то неведомой прихоти, предпочел прибегнуть к изощренной лжи.

— Легавые его отметили. Сломали ему ходули. — С этими словами бродяга указал на Лоулесса. — Он тоже был с ними.

— Но ведь это неправда! Что на самом деле случилось? Может, расскажете нам, Питер? — вмешалась Линн.

Успокоенный ее тоном, Менестрель произнес:

— Он хворал. Потом ему стало лучше. И он улетел.

— Мне кажется, что вы играете с нами в какие-то игры. Не верю, что вы знаете этого человека, — устало вздохнула Линн.

Менестрель угрожающе уставился на ее левое ухо. Для него это, видимо, означало смотреть людям прямо в глаза.

— Я-я зна-а-аю Те-е-р-ри! — пропел он.

— Ну хорошо, хорошо. Когда вы в последний раз видели его?

— Прошлой ночью. Он пролетал тут вместе со всеми своими друзьями. Они вот так, как…

Бродяга встал и изобразил парящий в воздухе планер. Полицейские обменялись удивленными взглядами.

— Питер, — спросила Линн, — какой сегодня день недели?

— Воскресенье.

— Попробуйте еще раз.

— Вторник.

— Сегодня пятница, Питер. А знаете, что особенного в завтрашнем дне?

Оборванец задумался на какое-то мгновение, после чего радостно воскликнул:

— Наступит суббота!

— Питер, вы знаете, как называется этот город?

— Лидс, — убежденно ответил Менестрель.

— Нет, Питер. Это не Лидс, — сказала Линн и, засунув ручку в нагрудный карман, принялась спокойно складывать лежавшие на столе бумаги. — Вы находитесь в Йорке, Питер.

Брови оборванца изогнулись дугой в самом искреннем недоумении.

— А разве он раньше никогда не был Лидсом?

Лаверн вышел из магазина готового платья, расположенного в районе Лоу Питергейт, с изысканным позолоченным мешочком для подарков в руках. Он отчетливо понимал, что здорово напился, и поэтому испытывал легкое чувство стыда. После того как они с Джоном крепко выпили, Герейнт предложил отвезти Вернона на Фулфорд-роуд в своем служебном «даймлере», за рулем которого сидел его личный шофер. Лаверн отказался, сославшись на то, что ему хочется немного пройтись пешком, дабы привести в порядок мысли. На самом же деле он просто решил купить рождественские подарки.

Подарки, которые он покупал своей семье, никогда до конца не удовлетворяли его искреннего желания порадовать любимых людей. У него сделалось привычкой ходить по магазинам, скупая все подряд. Пусть уж близкие лучше усомнятся в его бережливости, в его вкусе, но никогда — в его любви к ним.

В пластиковом пакете лежал фунт шоколадных конфет-ассорти для Донны и полфунта — для Линн. Каждый из подарков в отдельной серебристой корзиночке, перевязанной голубой ленточкой. Выбирание этих двух подарков изрядно истощило воображение Лаверна, и он свернул налево по направлению к Стоунгейту в надежде на то, что ярко освещенные витрины вдохновят на покупку чего-нибудь еще.

Улица была полна людей и, для того чтобы ни с кем ни столкнуться, Лаверну пришлось делать осторожные шажки вместо того, чтобы идти обычным широким шагом. Из глубины торгового зала магазина доносилась приглушенная рождественская музыка самого что ни на есть отвратительного характера.

Перед входом с видом малопривлекательного стража стоял какой-то бродяга с чумазым лицом, уступая дорогу входящим внутрь.

Когда Лаверн прошел мимо него, бродяга опустил глаза и что-то пробормотал. Вернону послышалось нечто вроде: "Нет Бога, Бога нет".

Улица впереди была запружена кучкой юных исполнителей рождественских песенок-колядок со свечными фонариками в руках. Дети смотрелись как статисты рекламного снимка для почтового каталога "Зимняя одежда". Улыбающийся пухлый мальчишка потряс у Лаверна прямо перед носом коробочкой для сбора пожертвований.

— На что собираете?

— Собираем деньги для нашего хора, — жизнерадостно ответил юный толстячок.