Огонь подобный солнцу - Бонд (1) Майкл - Страница 6

Словно мотыльки в пламени, опять вспыхнули воспоминания.

– Не пропадай, – выразительно взглянув на Коэна, сказал Элиот во время их встречи как-то ранним весенним вечером.

– Никуда я не пропадаю, – парировал он, раздраженный явно требовательной интонацией.

– Через пару недель нас ждет одно путешествие, – сказал Стил, как всегда изобразив подобие улыбки. – Возможно, нам понадобится помощь. За хорошую плату.

– В Непале пять миллионов непальцев. Все, за исключением какой-нибудь сотни, голодают, – попытался уйти от разговора Коэн.

– Речь идет об опытных, проверенных проводниках, знающих все ходы и выходы, их дурацкий язык, умеющих подобрать носильщиков из шерпов.

– Югославы только что вернулись с Канченджунги. Спросите их.

Аккуратно подстриженным ногтем Стил поковырял в зубах.

– Мы предпочитаем своих, – сказал он.

– Что значит своих?

– Тех, кому мы можем доверять.

– Лучше полагаться на непальцев, чем на приехавших с Запада. – Коэн отвернулся.

С тех пор, казалось, прошли не недели, а всего лишь несколько дней. Он смутно чувствовал, что его хотят использовать, и все-таки ему было интересно узнать об их намерениях. Тогда он ушел от разговора, но вскоре они появились в его двухкомнатной лачуге недалеко от Кингз Пэлис Роуд. На этот раз Элиот был менее уклончив:

– Нам срочно нужны два американца, которые проводили бы нас до Мустанга, где мы хотим поснимать. Времени у нас мало, а у тех парней, на которых мы рассчитывали, неприятности. Хотите пойти?

– Туда же нельзя без пропуска.

– Мы как раз этим сейчас и занимаемся. Нам, возможно, захочется дойти до границы.

– Тибетской?

– Какой же еще?

– А дальше?

– Там посмотрим.

– И смотреть нечего, я знаю, что там без пропуска никуда нельзя.

– Пять кусков тебе, пять – твоему приятелю, – вмешался Стил. – А пропуск – наша забота.

– Какому приятелю?

– Твоему напарнику – как его? Власик, кажется?

– Алекс Власик. Это один из моих напарников. А другой – Пол Стинсон.

– Стинсон? Это тот, у которого белая подруга, да? Коэн кивнул, улавливая насмешку в нарочитом растягивании слов.

– Ну и как он переносит здешний холод?

– Лучше, чем мы с вами. – Коэн посмотрел на открытую дверь. – По-моему, мы не те, кто вам нужен.

– Мы ошиблись, – Стил вышел стряхнуть пепел. – Мы не учли, что вы работаете втроем. В таком случае Стинсону тоже надо идти.

– И ему пять?

Стил помедлил.

– Мы могли бы сойтись на двенадцати на троих. По четыре каждому.

– Подозрительно большие деньги.

– Мы с этого хорошо поимеем. Публикации фотографий, статей в журналах, книги, – Стил попыхивал сигарой.

В тот же вечер Коэн пришел в обнесенный стеной сад и постучал в резную дверь под сандаловыми деревьями. Пол дал ему рисовой водки и тибетского хаша. Ким, сидя на подушках за козлоногим столиком, вязала свитер для своей племянницы в Орегоне.

– Как мне здешние холода? – Пол усмехнулся. – А кто этот парень?

– Техасец, – улыбнулся Коэн.

Когда они обсуждали это следующим утром в Глобе, Алекс выразился, более определенно:

– Не нравится мне этот сукин сын.

– Который из них?

– Оба. – Алекс поднес ко рту кусочек ранго. – Но четыре куска мне бы не помешали.

– Я тоже не богат, – рассмеялся Пол.

Облизав пальцы, Алекс расправил лацканы своего домотканого шерпского жилета.

– Весь секрет в том, как лучше распорядиться богатством.

– Тогда я за то, чтобы мы согласились, – сказал Пол. – Чтобы мне тоже было чем распорядиться.

Коэн дрожал. Сырость расползалась вверх по горам; спина, колени и ноги замерзли. Звук шаркающих шагов, доносясь откуда-то с востока, становился все слышнее. Показался силуэт носильщика, согнувшегося под ношей. С рассветом их становилось больше, с тугими повязками у самых бровей, с поклажей, возвышающейся над головами.

До восхода кроме носильщиков и нескольких женщин, торопившихся на соседние рисовые поля, больше никто не проходил. Он соскреб ногтем засохшую на ранах кровь, встал, размял ноющие ноги и, спустившись на тропу, пустился бежать. Разогревшись, он побежал быстрее, представляя, как каждый из тех, мимо кого он пробегал, будет описывать его позже тибетцам, преследовавшим его на лошадях: «Хоу, один босой сагиб бежал на восток».

День выдался жарким, струйки пота, стекая, проделывали бороздки в грязи, прилипшей к груди. Он то и дело перебегал с тропки на тропку, выбирая наименее хоженные и стараясь сбить с толку тех немногих непальцев, которые кричали ему: «Ката джанахунча?» – «Куда направляешься?» – бросая им на ходу: «Индияма джанчу».

День клонился к закату, когда он, перейдя вброд Мристи Кхола, не сбавляя темпа, поднялся вверх по зигзагообразной тропе на восточной стороне каньона, остановившись спустя полчаса на его вершине, чтобы перевести дух. Сквозь раскаленный низким солнцем пыльный горный воздух краски казались размытыми, терялось ощущение глубины, однако было видно, как вдали, на противоположной стороне каньона, три всадника рысцой спускались по тропке, ведущей к реке. Как только они скрылись в каньоне, он свернул с тропинки и помчался вверх по каменистой дорожке в горы.

Когда оранжевый блин солнца опускался за низкие вершины Дхаулагири, он жадно пил чай, заваренный с молоком яка, в бутти на развилке дороги.

– Солнце садится, сагиб, – сказал хозяин бутти.

– Хоу.

– Ты останешься?

– Хуэна.

– Лучше не путешествовать в тот час, когда леопард выходит на охоту.

Коэн дал ему десять пенсов.

– К черту леопардов.

– Этот охотится не за козами, а за теми, кто их пасет.

– Далеко ли до следующей бутти?

– Тенсан Базар. Часа два.

Резкая боль пронзала мышцы ног. Он бежал по пружинящей земле между террасами рисовых полей, изумрудно поблескивавших в красных отблесках заката. На вершине заросшего деревьями холма он оглянулся назад. Сквозь мелькающие на фоне красного неба листья уходящий на запад пейзаж предстал перед ним розовато-серыми грядами гор и зелено-бордовыми долинами. Прохладный ветерок шелестел в ветвях, то доносился, то стихал звук плещущейся воды. Вдалеке на западе что-то двигалось: то ли возвращающийся домой крестьянин с двумя буйволами, то ли два всадника. Протерев рубашкой очки, он прищурился, тряхнул головой и посмотрел вокруг на покрытые кустарником горы, погружающиеся в темноту.

Вдруг внизу, в двух футах от него, мягко соскользнула на тропу самка леопарда и посмотрела на него своими зелеными глазами. Взмахнув хвостом, она грациозно потянулась, когти вонзились в землю, по спине пробежала дрожь. Она по-собачьи потрясла головой и, оглядевшись, рысцой направилась вверх.

Он стал лихорадочно искать дерево. Вокруг росли только низкорослые тощие рододендроны. Он бросился вниз по пологому склону холма, но тропинка затерялась в заросшем магнолиями овраге. «Мертв – и сам не понимаю». Он упал в ручей, разодрал руку, продираясь сквозь магнолии, и вскарабкался вверх, на другую сторону оврага. Шипы впивались в колени, огромный камень, вывернувшись из-под ноги, загремел вниз по склону. Прыжками миновав холм, леопард устремился в овраг.

Забравшись круче, он ринулся по уступу, пока тот не сузился до нескольких дюймов. Проскользнув между деревьев, леопард припал брюхом к земле на краю уступа, оскалился и облизал нос. Обнажились его огромные желтоватые зубы со сломанным верхним клыком. С прижатыми ушами и напружиненными мускулами, хищница, скользя, приближалась к Коэну, слюна шелковой ленточкой стекала из ее пасти. Он вдруг упал, защемив руку в трещине. Поджав брюхо, скребя желтыми когтями о камни, хищница мягко подползла ближе, почуяв запах крови, и бросилась на него, обдав горячим дыханием ногу.

Коэн никак не мог высвободить руку. Крадучись и сохраняя равновесие, леопард сделал еще шаг вперед. Теперь зверь был почти над ним, и сквозь шерсть на брюхе ему даже были видны розовые соски. Мелькнула когтистая лапа – он отпрянул, пытаясь увернуться, ноги судорожно искали опору. Она урчала, издавая отвратительные звуки где-то глубоко в утробе, в предвкушении удовольствия. Он сползал назад вниз; она вновь попыталась достать его когтями. Дернувшись в сторону, он свободной рукой нащупал трещину и подтянулся, выдернув руку из расселины. Выше оказалась еще одна трещина, потом наклонный выступ, перебирая руками по которому, он поднялся вверх по скале и выбрался на поросшую травой площадку. Хищница, оставшись внизу на краю обрыва, встала на задние лапы в поисках пути наверх.