Красный шторм поднимается - Бонд Ларри - Страница 37

Одна из матерей, которую отеческим жестом обнял генеральный секретарь, упав на колени, закрыла лицо руками. Генеральный секретарь опустился рядом с ней еще до того, как это успел сделать ее муж, и прижал голову женщины к своей груди. Мгновение спустя он поднял ее на ноги и осторожно подвел к мужу, капитану советской армии, на лице которого застыла неподвижная маска ярости.

Боже, подумал Тоуленд. Они не сумели бы организовать похороны лучше, даже если бы режиссером траурной церемонии был сам Эйзенштейн.

Бессердечный подонок, подумал Сергетов. Он стоял вместе с остальными членами Политбюро слева от гробов. Лицо его было повернуто в сторону погибших, но он отвел взгляд и тут же заметил четыре телевизионные камеры, снимающие происходящее. Весь мир следил сейчас за траурной церемонией, заверили его телевизионщики. Подумать только, как умели все организовать. Это был заключительный этап прикрытия. Почетный караул солдат Советской Армии вместе с мальчиками и девочками московской пионерской организации замер у гробов погибших детей. Жалобный плач скрипок. Какой спектакль сказал себе Сергетов. Весь мир видит, с какой добротой мы относимся к семьям тех, кого сами убили. За тридцать пять лет пребывания в партии он был свидетелем самой разной лжи, да и сам не всегда говорил правду — но еще никогда не был свидетелем чего-либо подобного. Хорошо, подумал он, что сегодня я ничего не ел.

Невольно его взгляд словно притянуло магнитом к восковому лицу ребенка в ближнем гробу. Сергетов вспомнил лица собственных спящих детей, сейчас уже взрослых. Часто, возвращаясь поздно вечером домой после партийного собрания, он заглядывал в их спальню, смотрел на мирно спящих, прислушивался к их дыханию, стараясь различить признаки простуды или слова, произносимые во сне. Как часто он говорил себе, что вместе с партией стремится сделать их будущее счастливым! У вас не будет больше простуд, малыши, говорили его глаза, устремленные на ближайшего к нему мертвого ребенка. И не будет снов. Смотрите, как много сделала партия для вашего счастливого будущего. Его глаза наполнились слезами, а душу охватило чувство ненависти к себе. Его товарищи по Политбюро истолкуют такое поведение, как часть спектакля. Ему хотелось оглянуться по сторонам, увидеть, что испытывают остальные члены Политбюро, глядя на дело собственных рук. Интересно, промелькнуло у него в голове, о чем думают сейчас те сотрудники КГБ, которые организовали этот взрыв. Если, конечно, они все еще живы. Ведь как просто усадить их в самолет и устроить авиационную катастрофу, причем так, что ничего не успеют понять даже те палачи, которые устранили других палачей. Все документы, касающиеся заговора, уже уничтожены, а из тридцати человек, знавших правду, больше половины находились сейчас здесь, стоя рядом с ним. Сергетов едва не пожалел, что не вошел в здание дворца пятью минутами раньше. Уж лучше быть мертвецом, чем невольным участником такого подлого убийства, но он понимал, что в таком случае сыграл бы в этом жестоком фарсе еще более видную роль.

— Товарищи, граждане. Перед нами невинные дети нашего народа, — начал генеральный секретарь. Он говорил спокойно и размеренно, что немного упростило работу Тоуленда как переводчика. Рядом с ним сидел начальник разведывательного управления Атлантического флота. — Невинные дети, жертвы адской машины государственного терроризма, убитые государством, которое уже дважды осквернило нашу родину своими дьявольскими замыслами, направленными на завоевание и порабощение советского народа. Перед нами погибшие представители нашей молодежи, которая преданно служит Коммунистической партии, ставшие жертвами иностранного заговора, направленного на подрыв безопасности советского государства. Перед нами жертвы агрессивной политики фашистов.

Товарищи, обращаясь к семьям этих невинных детей и к семьям трех преданных коммунистов, я обещаю, что наступит день расплаты. Я обещаю, что их гибель не будет напрасной. Я обещаю, что виновные в этом отвратительном преступлении будут наказаны…

— Боже милостивый… — Тоуленд прекратил перевод и взглянул на начальника разведывательного управления.

— Да, мне все ясно. Будет война. У нас группа лингвистов в здании напротив делает полный перевод. Боб. Пошли к боссу.

— Вы уверены? — спросил командующий Атлантическим флотом.

— Не исключено, что они согласятся на что-то меньшее, сэр, — ответил Тоуленд. — Впрочем, тут я сомневаюсь. Все указывает на то, что операция была проведена с целью пробудить у народа России такую ненависть, как никогда раньше.

— Давайте будем называть вещи своими именами. Вы утверждаете, что русские убили этих детей, чтобы вызвать международный кризис. — Командующий посмотрел на поверхность своего стола. — В это трудно поверить, даже для русских.

— Адмирал, мы должны или поверить этому, или сделать вывод, что правительство ФРГ решило начать войну против Советского Союза в условиях, крайне выгодных для русских. Во втором случае придется признать, что немцы поголовно посходили с ума, сэр, — выпалил Тоуленд, забыв, что разговаривать таким тоном могут только адмиралы.

— Но почему?

— Этого мы не знаем. В этом недостаток разведывательной службы, сэр. Гораздо легче сказать, что происходит, чем объяснить причину.

Адмирал флота встал и прошел в угол своего кабинета. Значит, предстоит война, а он не понимает почему. Причина может оказаться очень важной.

— Мы начинаем призывать на службу резервистов. Тоуленд, за последние два месяца вы потрудились чертовски здорово. Я собираюсь обратиться с просьбой, чтобы вас повысили до звания капитана третьего ранга. Вы не на действительной службе, но я знаю, как обойти это. В штабе командующего Вторым флотом есть вакантная должность офицера разведки. Адмирал обратился ко мне с просьбой откомандировать вас в его распоряжение, если ситуация ухудшится, и похоже, что она действительно ухудшилась. Вы займете должность, третью по важности в его группе прогнозирования военной опасности, и будете находиться на авианосце. Я хочу, чтобы вы приняли это предложение.

— Было бы неплохо провести день-другой со своей семьей, сэр. Адмирал кивнул.

— Да, мы многим вам обязаны. К тому же «Нимиц» сейчас в походе. Вы встретитесь с ним у берегов Испании. Жду вас здесь в среду утром с вещами. — Командующий Атлантическим флотом обошел стол и пожал руку Тоуленду. — Отличная работа, капитан.

В двух милях от штаба флота фрегат «Фаррис» был ошвартован у борта своей плавбазы. Под внимательным взглядом Эда Морриса кран осторожно опускал на носовую палубу корабля противолодочные торпеды с ракетными ускорителями, которые затем грузили в погреб боеприпасов. Другой кран перебрасывал припасы на корму, и треть команды «Фарриса» напряженно трудилась, перенося их в положенные места хранения по всему кораблю. Моррис командовал своим противолодочным кораблем уже почти два года, и впервые за все это время на борт принимали полный боезапас. Восьмиствольная «перечница» — установка для запуска противолодочных ракетных глубинных бомб — обслуживалась береговыми техниками, устранявшими небольшой дефект. Другая группа специалистов с плавбазы вместе с обслуживающим персоналом занималась радиолокационной установкой. Этим ограничивался список технических проблем, нуждающихся в решении. Двигатели корабля работали идеально, намного лучше, чем можно было ожидать от фрегата, построенного почти двадцать лет назад. Через несколько часов большой противолодочный корабль Военно-морского флота США «Фаррис» будет полностью готов…, для чего?

— Приказа об отплытии все еще не поступило, шкипер? — спросил помощник.

— Нет. Думаю, все сейчас стараются решить, что следует предпринять, но мне кажется, что даже адмиралы, — Моррис всегда называл флагманских офицеров адмиралами, — еще не знают этого. Завтра утром командующий Атлантическим флотом собирает у себя командиров боевых кораблей. Думаю, там нам что-нибудь скажут. Наверно, — добавил он с ноткой сомнения.