Дежа вю - Болучевский Владимир - Страница 10

— Конечно.

— Ну вот… Извини, мне позвонить должны, а телефон я в машине оставил. Пошли? Там и поговорим.

Парень с уважением посмотрел на стоящий вдалеке черный джип и покатил к нему на своих роликах. Гурский не спеша пошел следом.

На одном из окон второго этажа изящная рука чуть отдернула занавеску.

— Забирайся, — Александр поддержал под локоть цепляющегося за высокий порог роликами Андрея, помогая ему забраться на заднее сиденье, где уже сидел в углу салона строгий Волков, и захлопнул дверь. Сам сел спереди.

— Андрюша, прости Бога ради, но, собственно, это вот у моего друга, он — следователь из прокуратуры, несколько вопросов к тебе. Я его сюда специально привез, чтобы он тебя к себе не таскал.

— Волков, Петр Сергеевич. Советник юстиции. — Петр переложил из одного кармана в другой хромированные наручники и вопросительно поднял брови. — А?…

— Андрей. Смуров.

— Смуров. Так… Ну что, Андрюша, плохо тебе на воле жилось?

— А что… — Мальчишка потянулся рукой к двери, но Волков, нажав кнопку на брелоке ключей, заблокировал дверные замки.

— Это что? — откинув у видеокамеры сбоку небольшой экран и включив воспроизведение, спросил Петр.

Лоб у парня моментально покрылся испариной, дыхание перехватило. Он заерзал на сиденьи и, как кролик в глаза удава, уставился в маленький экран.

— Это, дружок, изнасилование беззащитной жертвы, совершаемое группой лиц, причем в извращенной форме, одним из которых являешься ты. А еще один твой сообщник снимает все это на видеопленку. С особым цинизмом. А это — изготовление видео продукции порнографического содержания. Явно с целью дальнейшего распространения и с «целью извлечения материальной прибыли».

— С особым цинизмом, — сказал Гурский, не поворачиваясь.

Андрей молча пыхтел и таращился на экран.

— Потерпевшая подала заявление. Заведено уголовное дело, оно в производстве. Вот тебя лично мы уже изобличили. Мысль ясна? В связи с изменениями, внесенными в последнюю редакцию нового Процессуального кодекса Российской Федерации, под подписку о невыезде я тебя, поскольку ты несовершеннолетний, отпустить не могу. Значит, мерой пресечения будет арест.

Волков вынул наручники и защелкнул браслет на запястье мальчишки.

— Ты имеешь право хранить молчание, все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя в суде…

— Дак ж… Ё-моё…— прорвало наконец пацана. — Дак это потерпевшая… кто?! Ходит голая и загорает, и вообще… Она нас с Витькой достала! Она же ненормальная! А Невеля еще и пугал. «На помойке, — говорит, — сдохнете». Таблетки сует, а потом кино свое снимает. И Ленку возил постоянно, и Катьку, и

Дашку. А нас с Витькой всего два раза к бабе одной… Так она же сама. И Невеле она бабаки за это…

— Что за баба? Где? Когда возил? Быстро!

— Да в Комарове, еще прошлым летом, там дача такая с забором.

— Сможешь найти?

— Ну, забор там такой, не как у всех. А эта, она что ~ потерпевшая?! Ну, ё-моё… Да она сумасшедшая, вольтанутая просто, она ведь, когда это… так синяки неделю не проходят, и хочет, чтобы ее тоже… Она ж глаза закатит и сознание теряет, а Невеля все кино свое снимает, а потом камеру бросает — и на нее, это ж… ё-моё…

— Стоп. Вольтанутая — кто?

— Да Невельская — Анна Петровна. Волков с Гурским уставились друг на друга.

— Так это он жену свою?.. — тихо сказал Александр.

— Да какую жену? Она племянница его. У него, когда сестра старшая в Москве умерла, он ее сюда и привез. Она нам с Витькой рассказывала, когда подлизывалась. Он ее когда отлупит, она — к нам: «Пожалейте, — говорит, — меня, я тоже сирота. У меня и отца-то никогда не было, и вообще у меня никого нет…» Племянница, это все знают.

Гурский и Петр продолжали смотреть друг на друга.

— Петя?..

— О-ох-.. — глубоко вздохнул Волков. — Значится, так… В связи с изменившимися обстоятельствами, Андрей, дело переквалифицируется. Ты переходишь в разряд свидетелей и потерпевших. Сейчас ты вот сюда, в объектив, спокойно и подробно рассказываешь все, все эпизоды, все имена, какие по ним помнишь, короче — вообще все. Идея понятна? Давай.

Когда мальчишка закончил, Волков убрал камеру, достал папку, вынул из нее чистый лист бумаги и ручку и протянул Андрею.

— Пиши.

— Что?

— Пиши: «Генеральному прокурору… Российской Федерации». Написал?

— Написал.

— От Смурова Андрея…

— Витальевича.

— Витальевича. И теперь посередине: «Заявление».

— А Витька твой, — спросил Гурский, — и девчонки, они дадут показания, не струсят?

— Ну, Невелю боятся, конечно, он же говорил, мол, только пикните… но всех же достало. Девчонки, когда он их «из гостей» привозит, им же сутки не встать. Но он все может…

— Не сцы… — Петр убрал исписанный лист бумаги в папку. — Ничего он теперь не может. Но, на всякий случай, пока помалкивай. Давай дуй к ребятам. Будут спрашивать, скажи, мол, про Пашку Сергеева говорили. О'кей? Ну пока.

— До свидания, — и Андрей покатился по подъездной дорожке к дому.

Глядя ему вслед, Адашев-Гурский посмотрел на задернутые занавеской окна, и то ли почудилось ему, то ли на самом деле перехватил он взгляд глубоких голубых глаз, в которых синим огнем полыхнуло безумие.

Волков сел за руль.

Минут десять до выезда на шоссе они ехали молча.

— А она меня все-таки трахнула разок, — как бы самому себе сказал наконец Гурский. — И то-то я смотрю — они в разных комнатах живут. Рядом, но в разных. А оказывается — племянница, и все знают.

— Кроме тебя.

— Ну да. Я же ее — Аня да Аня, она же молоденькая. Ну иногда, в его присутствии, Анна Петровна. А она глазищами-то ну прямо раздевает. Но я думал — жена. А ты б ее видел…

— Да видел я на кассете…

— Ну да, конечно. А он-то… Пузико, волосенки прилизанные, глазки водянистые, и руки вечно потные. А поди ж ты…

— Гнида.

— Ну хорошо, я понимаю, ребят, девчонок он по подвалам насобирал, ему на них плевать. Но ведь Анна — родная кровь. А он ее мало того, что сам, это хоть как-то понять можно, инцест — дело известное, но он же ее за «бабаки», как Андрей говорит, первому встречному подкладывает. Петя, разве можно так деньги любить?

— Ты от меня ответа ждешь? — Петр выразительно посмотрел на друга.

— Чудны дела Твои, Господи. Ну, с мальчишками ясно. Ты, что ли, в четырнадцать лет не дрочил?

— Я с ума просто сходил.

— А тут — такая баба.

— Но за девчонок ответит. Да еще «экстази»… Сегодня же успею слить по своим каналам — к вечеру упакуют. Вот бля буду.

Волков опустил солнцезащитный козырек.

Шоссе плавилось от жары. Над асфальтом прозрачными лужами висели миражи-обманки трепещущего марева, мгновенно исчезающие при приближении.

— Козел! — Петр чуть вильнул вправо, увернувшись от обогнавшей его белой «восьмерки», которая неожиданно возникла сзади, умудрилась втиснуться между ним и встречным КамАЗом и теперь, не сбрасывая скорости, улетала по расплавленной солнцем дороге. — Ты видел?

— А ты — видел?!

— Что?

— Да это же — она!

— Она?

— Ну да! Бешеная…

— Просекла. И тут же все просчитала. Сваливает.

— Сваливает…— Гурский вспомнил розовый сосок. — А может, и пусть, а? Тоже ведь существо, Богом обиженное.

— Как карта ляжет.

А карта в этом одному Господу известно кем раскладываемом пасьянсе в этот день легла так, что минут через пятнадцать их машина попала в громадную пробку.

Где объезжая по обочине вытянувшиеся гуськом автомобили, где встраиваясь в плотную цепочку, которая недовольно квакала клаксонами на наглый джип, но покорно уступала ему дорогу, они, продвигаясь со скоростью улитки, наконец проползли мимо пяти разбитых машин, которые, влетев друг в друга, перегородили все шоссе.

Ни милиции, ни «скорой» еще не было. Петр съехал на обочину, взял телефон и набрал номер.

— Едут уже, — сказал он Гурскому, стоя рядом с ним возле джипа и всматриваясь в самую середину чудовищной груды мятого железа, клочьев резины и битого стекла.