Преторианец - Большаков Валерий Петрович - Страница 51

Мир-Арзал, бледный от ярости и унижения, выскочил из кубикулы. И вовремя. Из таблина как раз выходил Гай Авидий Нигрин.

Сенатор и консуляр выглядел усталым, но в то же время его переполняла жизненная сила и бодрость, хотя и слегка нервическая. Глаза Гая Нигрина были красными от постоянного недосыпания, однако блестели молодо, он шаркал сандалиями по полу, едва отрывая ноги, но держался прямо и сохранял выправку военного. Увидев Мир-Арзала, сиятельный сказал, властно и глухо:

– В триклиний!

Мир-Арзал молча повиновался, прошмыгнув в здешнюю трапезную, – продолговатый обширный зал, разделенный на две части шестью колоннами тиволийского мрамора. На полу из драгоценной мозаики сплетались в группен-сексе нимфы и фавны. В глубине зала за колоннадой стоял круглый стол из мрамора, а вокруг него разместились высокие ложа, аккуратно уложенные пуховыми подушками в пурпурных наволочках.

Лампы из алебастра и позолоченной коринфской бронзы были потушены, но запах ароматного нарда еще витал в воздухе.

Шавкат, Тураб, Исмат и Даврон топтались у колонн, перед ними с важным видом, сложа руки за спиной, прохаживался Радамист. Леонтиск, под утро прискакавший из Могонтиака,[94] дремал в деревянном кресле, свесив голову на грудь. Притомился.

Четверо консуляров строем вошли в триклиний, и Леонтиск живо поднялся, наскоро протирая глаза.

– Как съездил, Афинянин? – спросил Гай Нигрин с неожиданной мягкостью.

– Второй Августов легион не пойдет за нами, – ответил Леонтиск.

– Это плохо… – нахмурился Цельс. – А я так рассчитывал на Луцилия!

– В том-то и вопрос! – сказал Леонтиск весомо. – Сняли Луцилия! Адриан снял, еще зимой, и поставил своего!

– Орк его дери… – проворчал Нигрин.

– Но! – Леонтиск поднял палец. – Когда я проезжал через Лугдун, то остановился в одной харчевне и встретил… Лукия Геллия Попликоллу!

– Старину Лукия?! – обрадовался Пальма.

– Его!

– Ну-ну! – заерзал Нигрин. Лузий Квиет за его спиной оскалился.

– Доверили ему кастру, где-то севернее Толозы,[95] семь когорт. Ну вот… Стал я ему намекать, а он сразу: «Авл в деле?» Я киваю, и он так, осторожненько: «Ждите говорит, писем!» Пришлю, мол, свое согласие, а вы тогда и отпишите, куда мне, когда, кого и как!

– Надо попробовать этот вариант! – решительно сказал Нигрин.

– Обязательно! – кивнул Пальма.

– Все, Леонтиск, свободен! – сказал Нигрин. – Иди отсыпайся…

– Да я… – вякнул эллин.

– Ступай! – повторил Нигрин командирским голосом.

Леонтиск улыбнулся и отправился исполнять приказ.

– Та-ак… – сказал Лузий Квиет. – Продолжим наш разговор. Радамист!

– Я! – гаркнул младший питиахши.

– Отправишься сегодня же в Вителлию, это за Альбанской горой, по Тускульской дороге, потом свернешь на Лабикскую. В Вителлин стоит вилла сенатора и консула Гая Уммидия Квадрата. Передашь ему вот это, – Квиет протянул Радамисту две вощеные церы, сложенные вместе и скрепленные печатью. – Все понял?

– Абсолютно! – горячо заверил его Радамист.

Корнелий Пальма подошел к Мир-Арзалу.

– Это правда, – спросил он, – что ты знаешь арабский?

– Правда, сиятельный, – ответил Джуманиязов с поклоном.

– Тогда так… – Пальма снял с себя цепочку, на которой висел серебряный полумесяц. – Знаешь, что это такое?

– Символ ислама, сиятельный.

– Чего-чего? – удивился Пальма. – Нет, это символ бога Луны Аль-Иляха. Теперь слушай. Отправишься в Капую. Мои арабские алы помаленьку прибывают из Александрии, сейчас они все в капуанской школе гладиаторов…

– А гладиаторов куда? – удивился Мир-Арзал.

– Гладиаторов там уже нет, – тут же вмешался Радамист, показывая свою осведомленность, – они выступают в Пренесте, в Байях, в Медиолане!

– Да, – нетерпеливо сказал Пальма. – Скажешь пароль – «Заид Аллахи!» – и найдешь в школе Нахара ибн-Унфуву по прозвищу Раххаль, он там главный, он – шериф. Покажешь ему вот это, – консуляр мотнул полумесяцем, – и передашь на словах: «Желтое и белое за красное!»[96]Назовешь срок – когда дважды народится молодая луна. Спросишь у Раххаля, сколько мечей собрал он, и пообещаешь ему столько же седел. Запомнил?

– Так точно, сиятельный! Когда мне отправляться?

– Сейчас же! – сказал Корнелий Пальма, протягивая Мир-Арзалу медальон. – И возьми с собой товарища!

– Я возьму Даврона, – решил Джуманиязов.

– Нет! – тут же высказался Радамист, ревниво зыркавший на Мир-Арзала. – Даврон мне нужен здесь, возьми Тураба!

– Хорошо, младший питиахши! – усмехнулся Джуманиязов. – Как скажешь!

Сборы были недолги. Часа не прошло, а Мир-Арзал и Тураб уже выезжали через Аппиевы ворота. Мирзаев был на диво молчалив, и это вполне устраивало Мир-Арзала, ему было о чем подумать.

Гладкая мощеная дорога стелилась перед ними до самой Капуи. Иногда деревья бросали на виа свою тень, а чаще яркое солнце грело камни. В мансионах[97] Мир-Арзал и Тураб меняли лошадей и мчались дальше на юг, минуя Бовиллы, Арицию, Ланувий, Таррацину… И вдоль всей виа Аппиа тянулись бесконечной чередой памятники на могилах, придвинутые зачем-то к самой дороге, богатые виллы, роскошные храмы, тучные поля, оливковые рощи, виноградники, пастбища… Селения нанизывались на дорогу, как бусины на нить, одно к другому, и чудилось Мир-Арзалу, что он и не покидал стены Рима, а все едет и едет длиннющей улицей великого Города.

Джуманиязов и Мирзаев проехали под сводами Флувиальских ворот и выбрались на Албанскую улицу, «центральный проспект» Капуи. Свернули на улицу Сепласия, углубились в переулки и вышли на окраину, где, примыкая к крепостной стене, расположилась школа гладиаторов, – десятка два облупленных домишек, замкнутых в периметре высоченной стены уж никак не ниже четырех этажей. Когда-то именно отсюда Спартак начал свою войну, но у Джуманиязова имя это ассоциировалось лишь с футбольной командой. Отыскав в стене Фортунатские ворота, Мир-Арзал стал к ним спиной и затарабанил по доскам ногою.

– Спят, что ли… – проворчал он. – Не, проснулись!

Тураб промолчал, косясь в сторону.

Лязгнул ржавый засов, отпирая калитку, и наружу выглянул мрачного облика человек с голым загорелым торсом, в синих шелковых шароварах, спадающих на расшитые сапоги. В руках мрачный товарищ держал кривой кинжал джамбию и недвусмысленно поигрывал им.

– Заид Аллахи! – сказал Мир-Арзал.

Мрачный чуть посветлел и сделал приглашающий жест. Во дворе школы было людно, повсюду бродили лица арабской национальности. Они сходились парами, рассыпались, кружили, орали, пели, молились, мочились на стенку, соревнуясь, кто выше разведет мокроту.

– Мне нужен Нахар ибн-Унфува! – четко выговорил Джуманиязов.

– Это я! – сказал мрачный неожиданно тонким голосом. – Клянусь ночью темной и волком смелым, ты назвал мое имя!

– Я верю тебе! – торжественно вымолвил Мир-Арзал.

– Зови меня Раххаль!

– А я – Мир-Арзал!

– Тураб! – обронил Мирзаев.

Вокруг Раххаля и прибывшей парочки быстро собралась толпа. Мир-Арзал достал из загашника медальон с полумесяцем и протянул Раххалю.

– Тебе просили передать следующее: «Желтое и белое за красное!»

– Когда?! – жадно спросил Раххаль.

– Когда дважды народится луна!

– Клянусь дочерьми Аль-Иляха, – вскричал Раххаль, – всемогущей Аль-Уззой, милостивой Манат и благословенной Аль-Лат! Это хорошая весть!

И вдруг Тураб проревел, скаля зубы:

– Не касайся имени Милостивого своим поганым языком, сын свиньи и внук шакала! Аллах – не бог луны! Нет бога, кроме Аллаха!

Мир-Арзал обалдел. Ему никогда даже в голову не приходило, что в душе грубого и ленивого Тураба живет защитник веры.

– Успокойся, слышишь?! – зашипел Джуманиязов, пихая Тураба. – Нашел время для богословия, придурок!