Преторианец - Большаков Валерий Петрович - Страница 49

– Я Луций Мединий. Благодарю за помощь… преторианец.

Лобанов молча поклонился.

Сопящий Клодий тоже поручкался. Децим Юний потоптался и бросил:

– Vale!

Проводив глазами удалявшихся преторианцев, Искандер довольно сказал:

– Ну вот, хоть на мечах сэкономили! Тут один клинок сто двадцать пять сестерциев стоит, всего пятьсот… Пять ауреев сберегли!

– Я свой отдал, – напомнил Лобанов.

– А у меня лишний есть! – сказал Искандер и протянул Сергею новенький гладий.

– Мотаем отсюда, – проговорил Эдик, озираясь, – пока фрицы с дружками не явились!

– И правда, – поддержал Искандер. – У них тут лагерь рядом, на Целии… На помывку!

– А здорово мы им всыпали! – расплылся в улыбке Гефестай.

– Да-а… – зажмурился Эдик. – Я теперь точно знаю, что лелеять! Видали, какие плащи были у Клодия с Луцием? Я тоже хочу себе такой!

– И я! – сказал Лобанов. – Это будет нашей целью номер два!

– А номер один что тогда?

– Воля!

За створами главного входа храма Изиды и Сераписа высились шестиметровые статуи божеств, плавающие в тумане воскурений. Уровень делений на большой храмовой клепсидре показывал три часа пополудни.

– Уже можно! – сказал Искандер.

Обогнув храм, гладиаторы вышли к термам, выстроенным неброско и просто, – гладкие стены из коричнево-серого травертина держали низкие купола. Вокруг терм были разбиты аллеи, колоннады замыкали в себе просторные квадратные дворы, по которым прогуливались степенно беседовавшие римляне. В палестрах играли в мяч-гарпастум, а на поле стадиона изощрялись гимнасты. И все это были термы! Не баня, а настоящий Дворец Водных Процедур!

По аллее, обсаженной кипарисами, Лобанов прошел к дверям парадного входа, отделанным бронзой и заключенным в мраморную раму.

На ступенях он обернулся. С лестницы открывался вид на Колизей – амфитеатр расплывался совсем рядом, за склоном Оппия. На что они променяли арену? Спецслужба в любые времена была антонимом слову «покой». Ну и что? Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна, зато бойцы невидимого фронта не мрут на потеху толпе! И никто не принуждает их убивать своих товарищей и друзей! А это главное…

– Ты чего там застрял? – окликнул Сергея Эдик.

– Не мешай ему, – сказал Гефестай, – не видишь, что ли? Человек нежно прощается с любимой ареной…

– Сволочи! – ухмыльнулся Лобанов и в два прыжка догнал друзей.

Заплатив служителю по квадранту с носа – сущие копейки! – друзья прошли в первый зал, в аподитерий. По-русски говоря, это была раздевалка. Зал имел три стены, а вместо четвертой – проем, за которым плескался бассейн, площадью равный небольшому озеру. Крыша над ним отсутствовала, а стены были расписаны деревьями и кустами, сплетенными в густую чащу, в которой порхали птицы, а из ваз в форме цветочных чашечек били фонтаны.

– Это фригидарий! – просветил товарищей Искандер.

– А крыша где? – поинтересовался Гефестай.

– А римляне думают, что купаться в проточной воде под крышей вредно для здоровья!

Друзья разделись, передали одежду с оружием капсарию, рабу-сторожу, и бросились в бассейн.

– Ух, хорошо! – орал Гефестай, сопя и отфыркиваясь, как кит.

Лобанов переплыл бассейн и прошлепал по широкой мраморной лестнице в главный зал. Да-а… Восьмиэтажный дом легко бы уместился под этими сводами, украшенными лепниной, – тут и купидоны с луками, и амурчики на дельфинчиках, львы в квадратах, в ромбах, в кругах – по фиолетовому, белому, светло-голубому фону. В бронзовые переплеты огромных полукруглых окон были вставлены толстые мутные стекла, на солнце они светились, как морская волна, и заливали зал зеленоватым светом. Стены из полированного мрамора возносились вверх и словно растворялись в светящейся дымке, не достигая гигантского купола. Теплый пол был дивно изукрашен мозаикой, а в нишах стен белели прекрасные статуи, раскрашенные по эллинскому обычаю. Лобанов узнал только одну, изображавшую Лаокоона с сыновьями.

– О, Митра Многопастбищный! – воскликнул Гефестай потрясенио. – И это баня?!

Искандер засмеялся и повел друзей за собой. Узким изогнутым проходом они вышли в кальдарий, своего рода парную. Это был зал, круглый в плане, повторяющий форму бассейна с горячей водой. Вокруг этой колоссальной лохани, как лепестки цветка, стояли полные ванны, вода в них парила. Симметрию продолжали мраморные ложа с приступками в нишах стен.

Половина скамей была занята голыми римлянами, стенающими и вякающими под руками рабов-массажистов. Было жарко, но горячий воздух оставался сухим – пар уходил через круглое отверстие в центре купола.

– Мойте руки перед едой! – сказал Гефестай и ухнул в ванну. – Нормальненько!

Через пару секунд все четверо расселись по ваннам и яростно заскребли себя шершавыми александрийскими губками, щедро поливаясь густыми травяными настоями. Они словно стирали с тел всю ту грязь, что пристала к ним за год, всю кровь, «весь липкий страх и прах надежд разбитых». Мыла, правда, не было – римляне мылись уратом – отстоявшейся мочой. Такое моющее средство друзьям как-то не глянулось. Пришлось подзывать толстого парфянского купца в одном тюрбане и покупать у него пару комков мыльной глины кил.

Лобанов отмылся первым. Сполоснувшись в бассейне, он прошлепал в комнату для отдыха, украшенную барельефами, а выше – фресками.

– Не желаете ли новую тунику? – подкатился торговец готовым платьем. – Большой выбор!

– Одна шерсть небось? – спросил Лобанов.

За минувший год суконные одежды ему опроклятели – чуть взопреешь, и все, вони полный дом. И кожа зудит постоянно…

– Отчего же?! – оскорбился торговец. – Есть одежды из тончайшего египетского виссона, есть шелк, есть лен…

– Лен?! – обрадовался Лобанов. – А ну-ка, покажь!

– Не уверен, правда, что тебе подойдет фасон… – засомневался торговец.

– Тащи!

Торговец смотался на улицу и принес длинную тунику приятного оранжевого цвета. Похоже на женскую… Да какая разница? Подол укоротим, и все…

– Почем? – спросил Лобанов, пробуя ткань пальцами.

– Один денарий!

Лобанов сунул торговцу серебряную монету, и тот малость выпучил глаза – наверное, не ожидал такой суммы. Поскорее, пока Лобанов не передумал, торговец удалился, кланяясь и расточая улыбки.

– Займемся кройкой и шитьем, – бодро сказал Лобанов.

Он аккуратно оторвал низ, укоротив обновку до середины бедра. И натянул на себя. Прелесть!

Благодушествуя, Сергей вышел на свежий воздух. Пахло жасмином и олеандром. Просторный прямоугольный двор, окруженный колоннадой, был порезан на газоны и клумбы. По мощеным дорожкам прогуливались полуголые римляне, и все как один пялились на Сергея.

Странные взгляды мужчин он игнорировал. Смешки подавлял в зародыше – зыркал на любителей хиханек так, что у тех язык к нёбу присыхал. Но все равно непонятно… Остановившись у фонтана, Сергей почесал мокрую голову. Что он делает не так? Все вокруг щеголяют в туниках! Что же их смешит тогда? Выбор ткани? Или то, что он босиком? Лобанов украдкой оглянулся. Да нет, половина выходящих из терм необута…

– Ты что ж это творишь, подлец?! – возгремел за его спиной гневный голос.

Лобанов обернулся и предстал перед матроной в столе, подпоясанной под могучей грудью и ниже неразличимой талии. Волосы матроны были распущены, и вились, аки змейки Медузы Горгоны.

– Как тебе только не стыдно?! – поддержала товарку ее подруга со сложной прической на голове. Она аж заикалась от негодования.

– Да что на него слова тратить?! – закричала третья.

– Наглость какая! – завопила четвертая, согнутая старостью в три погибели, и огрела Лобанова палкой.

Первая матрона завизжала басом и вцепилась Лобанову в волосы, мотыляя его голову туда и сюда, а прочие накинулись, и давай мутузить гладиатора – кулаками, палками, полотняными вифинскими зонтиками, ногами…

– Да вы что, сдурели?! – заорал Лобанов, теряясь и отмахиваясь от озверелого бабья.