Наследница Единорогов - Маккефри Энн - Страница 8

– Это нарушение установления о невозможности рассылки протоколов компании, не предназначенных для всеобщего доступа, по незащищенным каналам связи.

– У древних американцев было присловие на этот счет, – еле заметно улыбнулся Рафик. – Что-то насчет “поправки двадцать два”.

– А где Джонни Грин?

– Сочтен излишним.

– Это еще что такое?..

Голос Гилла звучал все громче, эхом отдаваясь в гулких коридорах. К нему уже спешила молодая женщина в бледно-голубом комбинезоне: ее светлые волосы были зачесаны назад и забраны в пучок на затылке.

– Эва Глатт, – представилась она, протягивая маленькую руку для рукопожатия. – ТТиА – я имею в виду, отдел Тестирования, Терапии и Адаптации. Слияние КРИ и “Объединенных Производителей” повлекло за собой некоторое количество организационных изменений, имеющих целью оптимизацию работы. Мистер… Гилоглы, не так ли? Я пришла для того, чтобы взять под опеку ребенка.

– Она находится под нашей опекой, – возразил Гилл.

– О, я уверена, вы не захотите, чтобы она обременяла вас, пока вы будете заполнять формы протоколов прибытия и перерегистрировать “Кхедайв” как корабль “Объединенных Производителей. Я все подготовила, несмотря на то, что вы дали нам на это не слишком много времени.

Рафик и Калум убедили Гилла в том, что правильнее будет сообщить Базе о той загадке, которую они везли с собой из последней экспедиции, однако они сделали это только на обратном пути от “Дельфиниума” – на всякий случай: вдруг кому-нибудь на Базе пришло бы в голову немедленно отозвать их с места работ.

– Доктор Форелль лично хочет осмотреть капсулу, в которой была обнаружена девочка, а также изучить записи начальной стадии контакта, – продолжала Эва. – Пока вы будете регистрироваться, я отдам распоряжение о доставке материалов с борта корабля; согласны? А ты, бедное дитя, можешь пойти со мной, – она опустилась на колени и протянула Акорне руку; та спрятала руки за спину и отступила на шаг. Ее зрачки сжались, превратившись в две вертикальных черточки.

– Не , – решительно заявила девочка.

– Говори полными предложениями, Акорна акушла, – вздохнул Гилл.

– Ну же, дорогая, – жизнерадостно проговорила Эва, – тебе будет очень скучно, если ты останешься со своими милями дядюшками, пока они будут заполнять все эти утомительные бумаги. Разве тебе не хочется пойти в детский садик и поиграть в разные интересные игры?

Акорна посмотрела на Рафика. Он еле заметно кивнул; девочка немного расслабилась. Теперь она выглядела не такой настороженной.

– Пойду, – объявила она. – Недолго!

– Вот видите, – поднимаясь, заметила Эва Глатт, – немного элементарной психологии – и вопрос решен. Я уверена, она окажется вполне понятливой и послушной.

– Эта девица, – проговорил Гилл, глядя вслед Эве, уводившей Акорну, – полная идиотка.

– Она что-то говорила о детском садике, – заметил Рафик. – Может быть, ради разнообразия Акорне понравится общение с другими детишками. А у меня есть предчувствие, что ближайший час действительно окажется неимоверно скучным…

Пока Гилл, Рафик и Калум с трудом продирались сквозь список вопросов (они, надо сказать, оказались самыми разнообразными, и включали, например, вопрос о девичьих фамилиях бабушек и предпочтениях в области базовых групп продуктов), доктор Альтон Форелль успел с дюжину раз прослушать запись первых слов Акорны.

– Еще раз! – резко бросил он, и его ассистент, Джудит Кендоро, послушно включила запись снова.

– Идиоты, – жизнерадостно заявил Форелль. – Почему они не могли записать все, что она говорила? Зачем нужно было вмешиваться и обучать ее Универсальному языку? Здесь совершенно недостаточно данных для анализа!

– Достаточно для того, чтобы понять, что это одинокий ребенок, зовущий кого-то, кто был ему дорог, – мягко проговорила Джудит. Ей подумалось, что, если она еще немного послушает этот плач и повторяющееся жалобное: “Авви, авви!” – то сама не сможет сдержать слез.

Форелль отключил запись.

– Вы антропоморфизируете ее, Джудит, – заметил он. – Можем ли мы пытаться перевести нечеловеческую речь, исходя только из ситуации и эмоций ребенка? Нам придется провести тщательный синтаксический и семантический анализ, прежде чем сможем сделать какие-либо обоснованные выводы.

– Но как мы собираемся это сделать, – поинтересовалась Джудит, – если она жила с этими людьми больше года, а за это время усвоила основы Универсального и совершенно забыла собственный язык?

– Мы проведем регрессию и вернем ее в то время, когда ее только что обнаружили, разумеется, – ответил Форелль таким тоном, словно эта процедура была чем-то само собой разумеющимся. – Техника этого процесса довольно проста; если правильно подобрать наркотические вещества, никто не сможет сопротивляться процессу регрессии. Судя по количеству и последовательности издаваемых ею звуков, в тот момент, когда ее нашли, она уже в определенной степени владела своим родным языком. Информация все еще хранится в ее мозгу под наслоениями недавнего опыта. Нам нужно всего-навсего убрать эти наслоения.

Джудит невольно вздрогнула. Даже взрослые, добровольно соглашавшиеся на этот процесс, находили полную регрессию ужасающей. А что будет, если процессу подвергнется маленький ребенок?

– Но вы, разумеется, остановите процесс, если увидите, что он травмирует девочку?

– Разумеется, – уверил ее Форелль. – Но вы, однако, слишком уж чувствительны и сентиментальны. Для того, чтобы должным образом подтвердить сделанное открытие, нам нужно собрать как можно больше фактов. Если она – разумное инопланетное существо, говорящее на языке, принципиально отличающемся от любых человеческих языков, то все, что нам удастся узнать об этом языке, будет представлять невероятную научную ценность. Мы не можем позволить нашим эмоциям стоять на пути Науки…

– И публикаций, – сухо закончила Джудит.

– О, об этом можете не беспокоиться, – ответил Форелль. – Если вы поможете мне в работе с этим ребенком, я, разумеется, упомяну вас как моего соавтора. Однако вы не должны забывать и о другой возможности. Если она – результат какой-то мутации, и издаваемые ею звуки – всего-навсего искаженные слова одного из земных языков, которые мы не сумели распознать в записи, представьте себе, как глупо мы будем выглядеть, объявив во всеуслышанье об открытии первого внеземного языка! Ведь мы же не можем так рисковать, верно? – он улыбнулся в пространство и продолжил, обращаясь скорее к себе самому, чем к Джудит: – Пришло время, когда лингвистика должна занять свое место среди научных дисциплин. Все это время мы вели себя до смешного глупо, мы проявляли нелепую щепетильность, отказываясь проводить эксперименты на людях. Теория критического периода в освоении языка могла быть проверена и подтверждена много лет назад, если бы у кого-нибудь хватило решимости изолировать несколько десятков младенцев на срок от десяти до двадцати лет, лишив их постоянного контакта с другими людьми. Это был бы прекрасно контролируемый эксперимент: представьте себе, что каждые шесть месяцев одного ребенка помещали бы на время в нормальную языковую среду; как только дети перестали бы усваивать язык, мы поняли бы, что критический период окончился. Разумеется, никто не стал бы портить исследовательский материал, возвращая детей, уже побывавших в языковой среде, в подопытную группу; не следует забывать возможности заболеваний и о том, что требуется тщательная проверка результатов, включающая повторные опыты, так что нам нужна была бы большая группа испытуемых. Я уверен, именно это и послужило причиной отказа в моей просьбе о финансировании этого проекта. Правительственные чиновники крайне близоруки в вопросах научных исследований. Однако на этот раз мне не нужно ждать разрешения. Объект исследования уже здесь – по крайней мере, я заполучу его, как только эта девица Глатт покончит со своими дурацкими бесполезными тестами. Психосоциализационная лаборатория “Объединенных Производителей” прекрасно оснащена для такого рода опытов.