Клуб грязных девчонок - Валдес-Родригес Алиса - Страница 26

Потом нас простили за то, что бортанули клуб, и три уикэнда выступали здесь – до конца месяца, до самого настоящего Нового года. Сочельник! Тоже мне шуточка! Мы с Гато не склонны справлять этот праздник, потому что сочельник – торжество по календарю гринго. Я позвонила своим подругам в Бостон. Они все еще собирались вместе, чтобы справить то, что они именуют «Первой ночью», когда люди гуляют по морозу и разглядывают ледяные скульптуры клоунов на Бостон-коммон. Мой звонок застал их на Гавернмент-сентер, на лестницах вроде сталинских: оттуда они пялились в небо над бухтой и ждали фейерверка. Я напомнила им, что доиспанский Новый год начинается в Америке не раньше февраля, и мысленно увидела, как они закатили глаза. Все, кроме Элизабет, которая прислушивается ко мне, и Лорен, которая не настолько пропитана злом, чтобы смеяться надо мной. Ребекка, естественно, не пожелала со мной разговаривать. Неинтересная для нее тема. Поэтому я попросила Уснейвис дать ей названия племен, чтобы было о чем подумать. Сколько же из нас навеки канули в Лету: запотеки, микстеки, отоми, тарасканы, олмеки. Целый континент, кроме нас, немногих, кого теперь пытаются называть латинос, так что вся кровавая история этого полушария скоро забудется и мы, единственные коренные жители, будем чувствовать себя иностранцами, хотя только у нас есть право претендовать на эту землю. Вот так-то. Я здесь тащусь. В клубе черные стены и красная подсветка. Это один из ведущих клубов rock en Espanol[89] в Лонг-Бич – самом главном городе движения «рок на испанском». Хотите верьте, хотите нет. Здесь наши ведущие журналы и главные критики.

Оркестр Гато «Nieve Negra», то есть «Черный снег», только что закончил композицию, ди-джей запустил что-то из Many Чао, и все красивые смуглые люди, минуту назад не сводившие глаз с моего Гато, начали вращаться и вращаться, как колеса в календаре майя. Вы слышали, что майя создали совершенную систему учета времени – гораздо лучше той, что навязали нам гринго. Это так. И еще мой народ открыл ноль. Мексиканцы преуспели в искусствах и науках, когда европейцы таскали своих женщин за волосы в пещеры. Que padre, no?[90] Размышляя об этом, я смотрела на танцующих. И решила сочинить об этом песню. Достала из кармана блокнот и стала писать: «Вот вам моя теория,/ Заговор здесь вокруг./ Елку на Новый год/ Нас ставить заставили вдруг./ Майя знают без вас,/ Как время в февраль летит/ И тратить день в феврале —/Это для нас геноцид».

Я решила закончить песню к нашему выступлению здесь в феврале. Будет превосходный дебют.

– Я иду, – объявил Гато. – Спускаюсь в яму. – Его темно-карие глаза блестели отвагой. Он освободил волосы от резинок, и они рассыпались до ног. Тряхнул головой, закинул волосы назад и подпрыгнул. Гато – индейский принц – смуглый, могучий и гордый. Сегодня он демонстрировал слайды, а я управляла проектором из глубины помещения. Все было великолепно – эти снимки мы взяли в прошлом году в Чиапасе: черно-белые изображения мексиканских борцов за свободу, красивые лица моего народа. Еще мы включили в демонстрацию фотографии лос-анджелесской забастовки и нарочно все перемешали. Зрители должны понять, что мы хотим сказать. Лос-Анджелес не Америка. Лос-Анджелес – Мексика. Пора, мои братья и сестры, раз и навсегда объявить угнетателям к сочииайотл. Мы жили здесь десять тысяч лет до того, как сюда пришли европейцы. Испанцы для нас такие же иностранцы, как англичане. Ребята в толпе ревели. Они доперли. Они поняли. Всякий раз понимают, когда глядят на себя в зеркало.

Мои родители не понимают, а многие другие – понимают.

Мой оркестрик «Эмбер» выступал вторым номером. Гато впервые дал мне дорогу. Не знаю, что у него в голове. Гато не ответил, когда я спросила, как ему мое выступление. Как не ответил, когда позвонил менеджер клуба «Ацтек» после получения наших демонстрационных кассет (мы хотели, чтобы они пришли одновременно) и заявил, что моя значительно сильнее. Чуть-чуть сильнее, передала я Гато, чтобы смягчить удар. Гато обнял меня, сказал, что гордится мной, но я не взялась бы определить, искренне ли это. Он до сих пор борется с демонами, которые нападают на взрослеющего мужчину в Мексике. Не стоило возникать – ведь он не меньше феминист, чем я сама. Слышали, в Мексике анахуаков университеты возникли за тысячи лет до европейских? Это чистая правда. Испанцы почерпнули из культуры махистов; Гато об этом знает, но его родители принадлежат к элите Мехико-Сити, сам он вырос на ранчо с лошадьми, а у его отца большие черные усы. От того, с чем взрослел, трудно освободиться. Мне кажется, он избавился от предрассудков, но иногда меня одолевают сомнения.

В нашей семье, сколько бы ни твердили о приоритете полов, верховодит мать – множество раз она говорила мне: «Ты же знаешь, каковы они, мужчины» или «Ты же знаешь, каковы мы, женщины». И тихой сапой с самого начала руководит мужем. На людях позволяет выговориться, а наедине указывает, что сказать. Родители никогда в этом не признаются, ноя знаю, что это так. Мама до сих пор держит себя именно так. А отцу это нравится.

Воскресенье. Я приехала их навестить – родители расположились перед телевизором (или теликом, как называет его мать), устроившись на странном сиденье, со столиком между двумя подушками. Мать устала от футбольного матча и нежнейшим голосом предложила отцу:

– Дорогой, не хочешь переключить канал?

Обычно он соглашался или передавал ей пульт дистанционного управления. Понимал, что подобный вопрос супруги – это приказ. Но на этот раз отец был немного расстроен (или, как говорила мать, «куксился»), потому что с утра собирался поехать на своем горном велосипеде, но его обязали смотреть футбол: с точки зрения матери, это занятие считалось мужским. За завтраком она спросила отца о его планах.

– Хочу покататься на велосипеде. Мать одарила его ласковым взглядом:

– Но сегодня же трансляция футбола. Ты любишь его. – Отец, не в силах перечить, пожал плечами. – Я приготовлю копчушки. Хочешь пива? Ты ведь любишь смотреть футбольные матчи.

Он быстро уступил: устроился на их хитроумном сиденье и со вздохом врубил телик. День стоял прелестный, и мне было жаль отца. Видимо, чтобы насолить жене, он ответил «нет». Впервые, насколько я помню. Сказал негромко, но все-таки сказал. Мать не сразу нашлась и повела себя так, как, по ее мнению, требовала ситуация: злобно сверкнув на мужа глазами, выхватила у него из рук пульт управления.

– Да кто тебя спрашивает? – Она улыбнулась, словно намеревалась пошутить. Но это была не шутка. Я-то понимала. И она понимала. И самое главное – понимал отец.

Мать переключила ящик на местную кабельную сеть, где телемагазин предлагал отвратительнейшие украшения, и ее лицо прояснилось.

– Ух, дорогой, взгляни – танзанит. Нам нравится танзанит.

Отец не шевельнулся, ничего не сказал, только негромко заворчал. Тогда мать повернулась ко мне:

– Правда, красиво? – Я ответила «нет», но она не обратила на это внимания. – Очень красиво. Танзанит подходит к любому платью. Дорогой, не хочешь купить мне такой? – Отец подал ей телефон. Она сделала заказ по его кредитной карточке. И улыбнулась мне: – Таковы уж мы, девочки, – любим покупать.

– Не знаю, каковы мы, девочки, – ответила я. – Но я покупать не люблю.

Мать пропустила мои слова мимо ушей.

И отец тоже.

Что ж, так даже легче.

Ребята из моего оркестра уже на месте: устанавливают ударные, усилители и микрофоны на темной сцене. Я нервничаю. Ди-джеи крутят мою музыку на некоторых станциях в Сан-Диего и Тихуане, и ребята из движения покупают мои компакты, которые мы сами записываем. На прошлой неделе я получила открытку от своей фанатки из Мак-Аллена, штат Техас, она написала, что слышала мои мелодии на радиостанции Ренозы, штат Нью-Мексико. Вот куда докатилось! Моя известность растет, и я не знаю, что с этим делать. Многие ребята из движения знают мое имя. В прошлом году в это время я была счастлива, если на мое выступление приходило четырнадцать подростков. А сегодня не хватает места всем желающим. Это о чем-то говорит. Люди изголодались. Не представляете, как я рада, когда вижу внизу море смуглых лиц, в основном девичьих. Женщины. Эта тема возникает каждый раз, когда какой-нибудь carbon[91] интересуется, не живу ли я со своими поклонницами. Или когда продюсеры от звукозаписи возвращают мои демонстрационные кассеты и заявляют, что не видят рынка для подобной музыки, с которой я пытаюсь пролезть в мир. Энергичный, злой женский рок на испанском и нахуатл – языке ацтеков. Последний; кто мне позвонил, предложил немного снизить тон, гнуть больше в поп и превратиться во что-то вроде латиноамериканской Бритни. Он пообещал свести меня с латиноамериканским поп-продюсером Руди Пересом. Но на этой фразе я повесила трубку.