Джек-Соломинка - Шишова Зинаида Константиновна - Страница 32

— Да, — пробормотал Джек в ужасе. — Дальше! Что сделали с женщиной?

— Она умерла бы в погребе, если бы лорд не пришел в себя и если бы народ не узнал обо всем случившемся, — добавил поп. — Старуху звали Джейн Строу. Я в ту пору недели три проповедовал в Дизби, Эшли и Эрунделе. Да-да, старая Джейн Строу, так ее называют, хотя ей навряд ли исполнилось тридцать семь лет. А неделю назад лорд-канцлер, архиепископ Саймон Сэдбери, послал жемчужное ожерелье и штуку утрехтского бархата[60] в дар женщине, которую зовут Элис Перрейрс. Когда мне было двадцать лет, ей уже стукнуло пятнадцать, а ее и по сию пору считают молодой и красивой.

— Она красивая. Я ее видел на турнире в королевской ложе, — сказал Джек.

Поп задохнулся от бешенства. Он отбросил руку Джека и вскочил на ноги.

— Иди к ним! — закричал он, забыв об осторожности. — Носи за ними шлейфы, в которых гнездятся все пороки, подавай им плащи, купленные на слезы и отчаянье бедных людей, дослужись до чина дворецкого или бейлифа и вымоли себе кусочек земли у барина. Ты легко сможешь составить себе счастье. Но до этого ты должен выколоть или выжечь свои глаза, чтобы они не обманывали добрых людей своим чистым и ясным взглядом!

Поп протянул руку, и Джек невольно отшатнулся: ему показалось, что Джон Бол тянется к его глазам.

— У тебя есть посерьезнее дела, чем шататься по турнирам и заглядываться на королевские ложи, — проворчал поп, успокаиваясь и снова присаживаясь рядом.

Джек поднял глаза. Высоко занеся над головой вилы, брат убивал брата. Но это было на луне. На земле брат должен протянуть брату руку.

И, хотя оба они не сговаривались, одна и та же мысль в одно время пришла им, очевидно, в голову. Поп разжал пальцы, и рука Джека утонула в его горячей ладони.

— Так, так, паренек, — сказал Джон Бол ласково.

И опять, как в Гревзенде, Джека охватило чувство доверия и покоя.

— Научите меня, — сказал он тихо, — я сделаю все, что надо.

— Вы едете в Фоббинг? — спросил поп уже совсем другим тоном. Четверг, пятница, суббота, — пробормотал он, загибая пальцы. — В воскресенье на рассвете вы будете уже на месте. Хвала господу, что ты сможешь мне помочь.

— Хозяин собирается еще на Эрундельские коптильни, — заметил Джек робко.

— Нет, мы с трактирщиком отговорили его: уже началась путина. Джек, во имя бога живого, прошу тебя, не задерживайся! В Фоббинге живет хлебник Томас, подле самой Кентской дороги. Джек, ты ему должен сказать… Обещай, что ты это сделаешь! Иначе мужики натворят глупостей…

— Что я должен ему сказать? — спросил юноша.

«Значит, я не заеду в Дизби и, значит, я не увижу Джоанну!» — подумал он.

Те двое уже шли от пруда вверх по тропинке. Голова девушки лежала на плече ее спутника. Они раздвигали цветущие ветви яблонь, и нежные лепестки кружились в воздухе, точно снег.

— Что с тобой, сынок? — спросил поп, участливо заглядывая Джеку в глаза.

Тот опустил голову:

— Я вас слушаю: Томас-хлебник, у самой Кентской дороги…

— «Джон-поп приветствует братьев, — скажешь ты ему. — Пока не прибыла вода, нельзя пускать мельницу, иначе испортятся жернова». Вот, это всё, только повторить нужно слово в слово. Ты что это дрожишь? Болен, что ли?

— Нет, ничего, — пробормотал Джек. — «Джон-поп приветствует братьев. Пока не прибыла вода, нельзя пускать мельницу, иначе испортятся жернова». Рано утром в воскресенье.

— Что с тобой, малый? — спросил поп строго. — Вот стою я, бездумный кентский пресвитер, отлученный от церкви нечестивым Саймоном Сэдбери, но ты можешь признаться мне во всем, как на духу, и я отпущу тебе грехи.

Он накрыл голову Джека подолом своей рясы, и тот задохнулся от пыли, облаком поднявшейся в воздухе.

— Скажи мне, что тебя мучает, какие заботы отягощают твое сердце. Готов ли ты на подвиг? Готов ли ты пойти против сильных, богатых и гордых?

— Я хотел бы только повидать мать… и братьев… и сестер, — сказал Джек запинаясь. «И Джоанну!» — добавил он про себя.

— Это всё? — спросил поп пытливо. — Если ты пойдешь с нами, то дороги назад уже не будет.

— Это всё! — ответил Джек вспыхнув. Он не чувствовал ни страха, ни беспокойства за свою судьбу.

— Я знаю одного парня, потом я открою тебе его имя, — задумчиво сказал отец Джон. — Каждый раз, когда он подумает о жене и о доме, он кладет за пазуху тяжелый камень. Он поклялся обойти всю Англию и узнать, где как живут мужики.

— А может, у него уже полная пазуха камней? — пошутил Джек невесело.

— Может быть… Но он поклялся: если всюду живется так плохо, он эти камни привесит на шею первому попавшемуся лорду и утопит его в первом попавшемся пруду.

— Как брентвудский мельник — лорда Соммерсета? — спросил Джек, вспомнив старую песню.

— Да, в песнях мы все очень храбрые, — отозвался поп с сердцем.

И Джеку показалось, что отец Джон гневается на него.

— Я уже давно не складывал песен, — сказал он робко. — Значит, поговорить с хлебником Томасом? Больше вам ничего от меня не нужно, отец Джон?

Но у попа было для него еще одно дело.

К удивлению Джека, он через голову стянул с себя рясу. Под ней оказалась толстая куртка и широкие штаны.

— Отнеси это в горницу к твоему хозяину, а мне взамен доставь его плащ и шляпу, — распорядился он. — Как ты думаешь, сможете ли вы на одной лошадке добраться до Фоббинга?

Джек ничего не понял.

— Плащ и шляпу? — повторил он в смущении. — На одной лошадке? Да у нас в Кенте все больше и разъезжают вдвоем на одной лошади.

— Принеси мне плащ и шляпу твоего хозяина, понял? — повторил священник. — А это оставь ему. Мы с ним поменяемся одеждой, только без его согласия. Навряд ли кто-нибудь под плащом рыбника узнает безумного кентского попа.

Наконец-то Джек его понял. Легко ступая на цыпочках, он миновал двор и, как ласка — в курятник, проскользнул в сени. И вдруг застыл на месте.

— Что это ты бродишь, как душа без покаяния? — насмешливо спросила служанка и в темноте нашарила его плечо. Теперь голос девушки звучал много ласковее. — Луна-то какая, господи, хоть иголки собирай!

Девушка лениво потянулась и хрустнула пальцами.

— Не спится, — сказала она смущенно. — Знаешь, парень, как это поется в песне?

— Не знаю! — ответил Джек грубо и вошел в горницу.

Рыбник спал, раскинувшись на сене. Даже при неверном лунном свете можно было разглядеть маленькую ладанку, тяжело свисавшую ему на грудь. Шнурок оставил глубокий темный шрам на его шее.

«Еще удавится когда-нибудь своим золотом!» — подумал Джек.

Он положил одежду отца Джона рядом с рыбником, а к себе потянул его плащ.

Рыбник открыл глаза.

— Святой отец еще спит? — спросил он, ощупывая заветный мешочек у себя на груди.

Джек кивнул головой.

— Путина уже началась — в Эрундель нам сейчас заезжать не с руки… пробормотал торговец, поворачиваясь на бок. — Смотри только не проспи лошадей, малый!

— Хозяин! — окликнул его Джек, потихоньку высвобождая из-под его локтя плащ.

Рыбник спал. Джек потянулся за шляпой.

…С вечера юноша дал себе зарок не подниматься до тех пор, пока хозяин не растолкает его. Что бы ни случилось и в чем бы хозяин ни заподозрил Джека, отец Джон к этому времени будет далеко, и, значит, половина дела будет уже сделана.

Тревожные мысли и блохи, кишевшие в сене, долго не давали Джеку уснуть. Воз у конюшни послужил постелью уже, как видно, не одному постояльцу. На рассвете потянуло таким холодом, что Джек зарылся по самые уши в сено и вдруг неожиданно заснул, как канул в воду. Разбудил его визгливый голос громко причитавшего хозяина.

Джек прислушался.

— Я отдам его на три года в каменоломни! — кричал рыбник вне себя. Этак он мог проспать и не одну лошадь!

— Бу-бу-бу… — успокоительно гудел голос трактирщика.

Джек не мог разобрать слов.

— Я, конечно, возьму его дрянного конька, да еще и его плащ в придачу! — бесновался рыбник. — Но кто мне заплатит за потерянное время?