Джек-Соломинка - Шишова Зинаида Константиновна - Страница 24

— Где же ты провел весь этот день и что привело тебя в такое волнение? — задал новый вопрос священник.

Джек в удивлении поднял голову. Разве отец Ромуальд не видел его в лесу с Джоанной?

Но священник смотрел на него так, точно он и впрямь считает его закоренелым преступником, и куда бы ни оглядывался Джек Строу, всюду он встречал негодующие, гневные или презрительные взгляды.

Джек провел рукой по своей зеленой куртке. До сих пор еще она была в шерсти от плаща Джоанны.

— Не отпирайся, бедный Джек Строу, — внезапно произнесла настоятельница голосом звонким, как церковный колокольчик. — Тот, кто висел на кресте рядом со спасителем нашим, тоже исповедался в своих грехах и этим заслужил царство божие! Покайся и ты, сын мой, не ухудшай упорством своего положения!

От голода, усталости и жажды у Джека темнело в глазах. Теперь ему показалось, что волосы поднялись на его голове дыбом.

— Признайся, где ты был в пятницу одиннадцатого января до самого захода солнца? — сказала монахиня ласково.

И священник и мать аббатиса видели его в лесу с Джоанной, и, однако, они и не думают упоминать об этом. Означает ли это, что и он, Джек, должен молчать? Хотят ли они добра или зла его Джоанне?

Взглянув в голубые безмятежные глаза настоятельницы, Джек понял, что эта женщина желает зла и ему и девочке, но тут же решил про себя не упоминать имени леди Друриком.

«Господи, господи, господи, дай мне силы молчать!» — тихонько молился он в отчаянии.

Сэр Саймон Бёрли, королевский рыцарь, с досадой вскочил со своего места.

— Когда благородного Адама Ноута, — крикнул он, ударяя рукой о стол, покрывшего славой английское оружие, обвинили в ограблении сборщика податей, его лишили рыцарского звания и казнили отсечением головы, и ни один из двенадцати свидетелей из людей его сословия не подал голоса в его защиту! А у Ноута было найдено только немного золота и серебра да почать королевского казначейства. А здесь из-за какого-то вонючего мужика собрали дворян из двух графств и от восхода солнца до заката переливают из пустою в порожнее, точно жизнь его перед господом имеет больше значения, чем жизнь благородного рыцаря! Мы сидим здесь как дураки и, конечно, опоздаем на королевскую охоту в Уиндзоре. Чего ждете вы, Роберт Белнэп? Чтобы двенадцать односельчан этого негодяя торжественно признали его вину? Позовите их сюда и оставьте меня наедине с ними. Клянусь, они немедленно подтвердят все, что вам нужно!

Многие из сидящих за столом думали так же, как и сэр Бёдли, но все в молчании ждали ответа судьи.

Роберт Белнэп медлил. Эти надутые чванством господа из Феверзема, Бёрли и Эшли привыкли опираться только на свои мечи. Они не понимают, что наступили новые времена. Теперь мужики уже не нападают в гневе на человека, поднявшего руку на их сеньора, и не разрывают его на части. Конечно, виллана можно повесить без всякого суда, и совсем не ради него старается коронный судья. Он, Роберт Белнэп, друг старого сэра Гью, прибыл сюда из Лондона для того, чтобы правым и гласным судом расследовать это дело, довести преступника до признания, чтобы всем была ясна его вина, а потом жестоко наказать его такой страшной смертью, которая привела бы в смятение оба графства.

Но друг его, Гью Друриком, с бессмысленным взором лежит в соседней комнате, икает, сопит и делает под себя, как больное животное, и он, судья, ничем не может ему помочь. Родная племянница лорда, вместо того чтобы ухаживать за дядей, бегает по двору и перешептывается со слугами, а знатные господа, прибывшие сюда на разбор дела, толкуют об охоте и о последних турнирах, нисколько не скрывая своего презрения к судье, к стряпчим и даже к самому закону. Мужика можно повесить сегодня же, но для этого не стоило ехать из Лондона.

Поднявшись с места, Роберт Белнэп обошел стол и очутился за спиной матери Геновевы. Пошептавшись с судьей, настоятельница дважды задержала на Джеке Строу свой взор, и от этого мальчик почувствовал неизъяснимое беспокойство. Потом, отойдя в сторону, они подозвали отца Ромуальда, и спустя несколько минут к ним присоединился и рыцарь Бёрли. Так стояли они, толкуя о чем-то важном, — священник, монахиня, королевский чиновник и дворянин, — бросая косые взгляды на мужика в изодранной куртке.

— Благородные господа! — заявил наконец Роберт Белнэп голосом, привычным к долгим речам. — Для всех нас, здесь собравшихся, ясно, что мужик виновен. Однако по нашим справедливым английским законам преступник должен самолично признать свою вину или двенадцать человек его сословия должны подтвердить решение суда. Преступник молчит. Двенадцать его односельчан каждый день придумывают новые уловки, чтобы выгородить негодяя. Сегодня они послали за стряпчим в Уовервилль, а завтра им еще вздумается допрашивать молодую леди Друриком. Поэтому, посоветовавшись, я решил передать это дело на суд божий… Суд божий огнем, — добавил он.

По залу прошел легкий шепот. Суд божий огнем была вещь неслыханная в этих местах. Четырнадцать лет назад в графстве Кент судом божьим было установлено право собственности на лесную пустошь за феверземскими пашнями. Двое йоменов бились тогда от зари до зари палками с заостренными наконечниками, пока один из них не упал замертво. Но суд божий огнем — о таком в этих местах помнили понаслышке только самые глубокие старики.

Джек слушал все эти разговоры, почти ничего не понимая. Даже тогда, когда судья или клерк обращались к нему с вопросом, он должен был напрягать все свои силы, чтобы ответить впопад. В ушах у него стоял непрерывный звон, и ежеминутно он пугался огромных радужных шаров, вспыхивающих у самых его висков.

— Ты слышал: суд божий огнем? — спросил стражник, подтолкнув его под локоть. — О, господи!

И так как Тьюз в испуге перекрестился, Джек Строу хотел было тоже поднять немеющую руку ко лбу, но она бессильно упала обратно. Слуга внес в комнату два кувшина с вином и поставил их перед гостями. Не обращая внимания на стражника, Джек проводил взглядом кувшины от самой двери до стола. Он облизал пересохшие губы и сделал судорожное движение, точно глотая слюну. Но в горле у него было горячо и сухо.

— Сейчас ты напьешься вволю, — пообещал Тьюз с состраданием. Пойдем-ка!

На лестнице Джек споткнулся снова, но на этот раз стражник осторожно поддержал его под локоть.

— Вот тебе хлеб и вода с вином, — сказал он, подводя Джека к погребу. — Все это прислала мать Геновева. Такого хлебца, — сказал он облизываясь, я не едал за всю свою жизнь. Только будь осторожен, не набрасывайся сразу на еду!

Джек открыл глаза и снова прикрыл их. Вода — это хорошо. Есть ему пока не хотелось. Разломив хлеб, он половину отдал стражнику.

— Когда народ разойдется, я на кухне постараюсь раздобыть еще чего-нибудь, — пробормотал Тьюз с набитым ртом.

Джек отщипнул все-таки кусочек хлеба. Вот бы отнести его домой детишкам! Второй кусок он уже отломил с жадностью и проглотил, почти не разжевав. Через мгновение от воскресного хлебца остались одни крошки, которые Джек, бережно собрав на ладони, тоже отправил в рот. Воду с вином он пил маленькими глотками, хорошенько ополаскивая ею рот, но вода, казалось, всасывалась, даже не дойдя до гортани.

И вдруг тысячи молотов ударили в наковальни, решетка в окошке покачнулась, а кровь с такой силой толкнулась ему в уши и горло, что Джек должен был ухватиться рукой за стенку.

«Суд божий огнем!»

А Тьюз, стоя по ту сторону двери, в это время наладил засовы и привесил замок. Стражник все время рассуждал сам с собой.

— Человеческий суд — это дело известное, — бормотал Тьюз. — Если господа захотят, чтобы мужик был виноват, значит, он будет виноват! А тут кто его знает… Может быть, господь бог уже отрядил там у себя на небе какого-нибудь ангела, и тот завтра повеет своим крылом, и тогда каленое железо не оставит и следа на ладонях Джека Строу?

Эх, совсем не нужно было ему, Тьюзу, раньше времени толкать мальчишку в спину! Тот, может быть, вовсе и не виноват…