Зло сгущается - Стэкпол Майкл А. - Страница 24

Еще он сказал, что Джитт нашла человека, который работал в «Лорике» со времени ее основания. Фил Костапан, чернокожий, всю жизнь проработал уборщиком в «Лорике». Она добавила его в список потому, что он был самым первым служащим Неро Лоринга, и тот лично присутствовал на обеде по случаю выхода Фила на пенсию. Она заметила, что эти двое всегда брали отпуск в одно и то же время, а Алехандро добавил, что им удавалось очень хорошо скрывать свою дружбу.

– Нэтч, ты уверена, что знаешь, где живет Костапан?

Она кивнула:

– Знаю, но он чем-то сильно напуган. Пошли слухи, что он уже умер.

– Умер?

Нэтч пожала плечами.

– Мертвый мертвому рознь, Кейнмен. Костапан не хочет, чтобы его искали, вот и считается, что он живет в могиле. Мне посчастливилось узнать больше. – Она проворно пробежала между автомобилями, а на той стороне оглянулась на меня и покачала головой.

Я подождал более безопасного разрыва в потоке движения и догнал ее перед бетонным зданием, похожим на бункер.

– Я просто умираю в ветровке и джинсах. Как ты можешь таскать на себе столько одежды?

Ответом мне было движение плеч, поднявшее и опустившее просторную кожаную куртку Нэтч. Под курткой у нее была свободная полосатая рубашка, а дальше – темно-зеленое гимнастическое трико. Прорехи джинсов, располосованных опытной рукой от бедер до лодыжек, открывали ноги, обтянутые черным эластиком. Белые кроссовки выглядели новыми, но шнурки она явно никогда не завязывала.

– Послушайте, я тут прожила всю жизнь. Сейчас только конец июня. До середины июля жарко не будет.

Вы тут новичок. – Она кивнула на дверь бункера. – Пошли, это здесь.

Я с подозрением взглянул на здание.

– Что – "это"?

– "Ров". – Нэтч сунула руки в карманы и направилась к двери. – Ват здесь работает.

Эта краткая информация пробудила во мне серьезные опасения, а переступив порог, я убедился, что в этом заведении есть все, что нарисовало мне воображение, и даже больше. Поскольку во «Рву» стояла кромешная темень, приходилось довольствоваться запахами, и первое, что я ощутил, была вонь пота и дыма, крови и пива.

Человеческие тела громоздились во мраке, обвиснув на стульях, словно их привязали за плечи к спинкам, выдернув позвоночники. По сравнению с этим местом "Дью Дроп инн." был просто прием в "Лорике".

Понимая, что моим глазам понадобится целый геологический период, чтобы привыкнуть к темноте, я ощупью последовал за Нэтч в глубину «Рва». В свете, падавшем от кассового аппарата, я мельком заметил стойку бара, тянувшуюся вдоль всей левой стены. Избегая официанток, которые могли показаться красотками, когда не видно их лиц, мы погружались в «Ров», пока не достигли того, что мне показалось шеренгой людей, стоящих лицом к абсолютной черноте черной стены.

И тут во «Рву» зажглись огни.

Своим названием бар был обязан одной интересной особенности. В его дальнем конце была действительно вырыта яма глубиной футов двадцать. Вокруг нее были нарезаны узкие террасы, снабженные перилами и держателями для пластиковых пивных кружек. На террасы вели висячие мостики, по которым сновала прислуга, обслуживая клиентов, созерцающих ров.

Яма была ограждена бортиками и плексигласовыми стенками, позаимствованными, как мне показалось, с хоккейной площадки. Кое-где плексиглас был разбит, и там его заменяла проволочная сетка. Другая сетка, с ячейками покрупнее, крепилась к потолку бара, образуя купол, замыкающий мирок рва в самом себе.

Нэтч провела меня по мостику с правой стороны мимо вышибалы у лестницы. Мы спустились на дно ямы и встали в проходе. Сквозь плексиглас, покрытый потеками крови, я увидел Вата. Он как раз поворачивался лицом к двум последним противникам.

Два дня назад Ват показался мне крупным человеком, но сейчас, в центре ямы, он выглядел, как Геркулес.

Кровь стекала по его обнаженной груди, но я знал, что это не его кровь. Ват подпустил противника ближе та, развернувшись всем телом, нанес ему по ребрам мощный удар правой. Я вздрогнул, услышав хруст, и сжался от отвращения, когда левый кулак Вата, описав дугу, едва не оторвал человеку голову.

Последний противник когда-то обучался боевым искусствам. Он взвился в воздух, целя ногой в голову Вата.

Ват пригнулся и выставил левое предплечье вперед. Оно вошло между ног летящего на него человека, и локоть Вата с отвратительным чмоканьем ударил его в пах.

Зрители непроизвольно качнулись, а противник Вата взвыл от боли. Он даже не успел упасть: правой рукой Ват обхватил его и, разбежавшись, ударил о плексиглас.

Потом оттащил и ударил еще раз. И еще. И еще.

Наконец Ват отшвырнул обмякшее тело и начал осматриваться в поисках нового противника. Остальные четверо спасались бегством, торопясь добраться до двери в дальнем конце арены. Бат подбодрил их пинками, а когда один из них попытался выставить перед собой руку, со злобной усмешкой сломал ее и громко расхохотался в ответ на мольбы о пощаде.

Я взглянул на Нэтч. Она пожала плечами.

– Любительский вечер. Ничего стоящего.

Бат вернулся туда, где лежал мастер боевых искусств.

Подняв за пояс, он протащил его лицом по грязи, а потом кинул в дверь, словно мешок с мусором. Оставшись один на арене, Бат торжествующим жестом воздел руки.

Половина толпы одобрительно взревела, а остальные принялись проклинать его и швырять в него пластиковые кружки. Пиво выплескивалось на сетку, смешиваясь с кровью и грязью, но это Бата не задевало.

Он поворачивался, упиваясь обожанием толпы, и вдруг я увидел его глаза. Это были глаза волка, приглядывающегося к стаду овец. Все люди были для него жертвами, и он ничуть не насытился тем, что сокрушил пятерых.

Хуже всего, что было видно с первого взгляда: он выходил на арену не ради денег, славы или желания доказать самому себе, что он стоит выше всех.

Он дрался потому, что ему нравилось причинять боль.

Огни снова померкли, и Бат покинул арену. В полумраке я увидел, как стальная маска жестокости, застывшая на его лице, смягчилась, когда он увидел Нэтч. На миг она снова вернулась, когда он взглянул на меня, и в этой вспышке, промелькнувшей в его темных глазах, я прочел открытое приглашение сразиться с ним в любое время.

Я покачал головой:

– Если мне захочется испытать свое здравомыслие, я лучше пойду в суд.

Нэтч на мгновение смутилась, потом пожала плечами, прошла за мостик и открыла дверь в раздевалку.

Бат сразу влез в душевую кабинку, и полдюжины жестких струй ударили с разных сторон. Грязь размякла, кровь потекла в водосток. Бат закрыл кран, помотал головой, стряхивая воду с волос, вышел из душевой и направился к своему шкафчику.

Нэтч бросила ему полотенце, которое когда-то было пушистым и белым. Бат скинул боксерские трусы и вытерся, следя в основном за тем, чтобы не осталось следов крови. При такой жаре вода моментально испарялась, и на смену ей выступал пот.

Полотенце осталось чистым, зато на левом плече Бата проявился огромный синяк. Бат сел на скамейку перед шкафчиком и открыл дверь. Я ожидал увидеть внутри фотографии журнальных красоток, но шкафчик Бата украшало изображение крылатого ангела с копьем, свергающего демона с облаков. Бат благоговейно коснулся правой рукой картинки и перекрестился.

Потом он взглянул на меня:

– Спрашивай.

Я нахмурился:

– Спрашивать?

– Что ты хочешь обо мне знать? – Он натягивал белье. – Покончим с этим сразу.

– Идет. Почему "Бат"?

Он пожал плечами, но за него ответила Нэтч:

– Его настоящее имя Хвалибог Кабат. Это польское – его родители приехали оттуда незадолго до того, как открылась Восточная Европа.

– Бат легче произнести, и люди его не перевирают, – кивнул я, понимая теперь, что это за ангел на картинке. – Святой Михаил?

Бат кивнул.

Покровитель воинов. Но если Бат – поляк, значит, скорее всего католик, и в этом есть какой-то странный парадокс. Христианин, который работает гладиатором, потому что находит удовольствие в том, чтобы увечить людей. Мысленно возвращаясь к увиденному во «Рву», я не сомневался, что, кто бы ни был духовником Бата, этому священнику причитается дополнительная оплата за вредность, а Бат обречен на нескончаемое покаяние.