Лодейный кормщик - Богданов Евгений Федорович - Страница 3

— Навались, братцы!

Выгребли на полую воду, подняли парус. Шняка, подхваченная широким ветром-полудником, заскользила по волнам. Кормщик взял курс на остров Сосновец.

Глава вторая

ПОД ЧУЖИМ ФЛАГОМ

1

Четыре сорокавосьмипушечных корабля, два двадцатичетырехпушечных фрегата и яхта, вооруженная десятью орудиями, на всех парусах бежали в Белом море курсом на зюйд-вест-зюйд. Шведская эскадра, предводительствуемая адмиралом Шебладом, шла «запирать» выход России в Северную Европу через Архангельский порт. Адмирал рассчитывал на то, что у русских нет военных судов, что они будут застигнуты врасплох, и был почти уверен, что ему легко удастся захватить Архангельск.

Однако подход эскадры уже был лишен такого важного преимущества, как внезапность. Еще в мае русский посол в Дании Измайлов сообщил Петру о готовящемся походе шведов. Они снаряжали военные суда под видом китобойной флотилии, якобы собирающейся на промысел в Гренландию. Но зачем гренландским китобоям нужны штурманы, хорошо знающие Баренцево и Белое моря? «Нашли дураков! — сказал Петр, получив эти сведения. — Белыми нитками черный кафтан шьют!»

Стоя на палубе флагмана, Шеблад осматривал в зрительную трубу пустынный горизонт. Он плотно позавтракал, выпил рюмку датской водки и был в хорошем настроении.

Шеблад рассказывал вахтенному офицеру, как англичане искали пути в Китай и Индию… «Сей исторический опус любопытен», — говорил он.

В 1553 году английский король Эдуард Шестой послал три корабля на поиски северо-восточного прохода в Индию. Два корабля погибли во время бури, а третий — «Эдуард Благое Предприятие», под командой старшего кормчего Ричарда Ченслера, — вошел в устье Северной Двины и отдал якорь у Николо-Корельского монастыря, переполошив своими невиданными размерами рыбаков-поморов.

Эту историю и вспомнил Шеблад. Но как бы то ни было несчастный случай, разметавший корабли англичан, помог им открыть для себя загадочную Московию, завязать с ней дружественные торговые сношения. Россия, по словам того же Ченслера, была «подобна молодому коню, которого, несмотря на всю его силу, может обуздать малый ребенок».

Времена Ивана Грозного и нынешние петровские времена — не одно и то же. Шеблад это понимал, и потому на загорелый лоб его набегала тень беспокойства. Какой сюрприз приготовил ему неутомимый и прозорливый московский царь в устье Двины? Шеблад шел вслепую. Ни одного торгового судна до сих пор не удалось перехватить в море, чтобы выяснить обстановку в Архангельске. Видимо, все иноземные корабли заперты в устье Двины, и московский царь не позволяет им выйти из гавани.

«Что из этого следует? — размышлял Шеблад, легким ударом ладони собрав зрительную трубу. — Видимо, то, что Архангельск все-таки знает об опасности. Это усложняет выполнение боевой задачи».

Но Шеблад был прежде всего воином, боевым адмиралом, он решительно отбросил прочь грустные мысли и взвесил, что для победы, по крайней мере, нужны три условия: хороший лоцман из русских, быстрота в действиях, храбрость моряков и солдат.

…Ветер начал «крутить», и на корабле зазвучали команды. Матросы карабкались по вантам наверх маневрировать парусами, чтобы «поймать» ветер.

Все было в движении. Летел ветер, надувая паруса, свистя в вантах и теребя волосы на обнаженной голове боцмана; бежала за бортом вода, бежали по воде корабли, в глубине темными молниями сновали в родной стихии рыбы. А в небе неведомо куда летели редкие, прочесанные ветром облака.

2

Костер дымил, и Гришка, то и дело отворачиваясь от него, утирал рукавом слезящиеся глаза. На тагане висел медный котел, в нем бурлила рыбацкая уха. Гришка отхлебнул из ложки, попробовал рыбу. Готово. Можно теперь уменьшить пламя. Он отгреб в сторону головни, разложил новый костер, оставив под котлом горячие уголья. Принес из зимовки — промысловой ветхой избушки — кусок парусины, деревянные миски, ложки, хлеб и берестяную солоницу. Сложил все это возле костра, зорко, молодыми глазами посмотрел на море. Из-за мыса показался знакомый парус. Рыбаки возвращались на остров. Зуек сел на валун и стал ждать.

Много дел у поморского мальчишки — зуйка. Гришка помогал рыбакам наживлять мелкой рыбешкой, мойвой, крючки яруса — рыболовной снасти. Когда взрослые уходили в море, он был на стане за хозяина, караульщика, повара, приводил все в порядок, готовил еду.

На поморье зуйком называют птицу, похожую на чайку, — хлопотливую, непоседливую, озабоченную. Должно быть, потому, что и корабельные мальчишки были всегда хлопотливы, непоседливы, рыбаки дали им название «зуек».

Парус вскоре из расплывчатого серо-белого пятна вырос в высокое, наполненное ветром полотнище. Вот уже стало видно, как поблескивают на низком солнце мокрые длинные весла. Шняка шла тяжело, по всему видно: возвращаются рыбаки с богатым уловом. Гришка встал на валун и, удерживая равновесие, замахал приветно и радостно. Со шняки кто-то ответил ему, подняв над головой шапку. Судно круто повернуло к берегу, к камню, где маячила одинокая тоненькая фигурка Гришки. Сник и исчез с глаз парус — его опустили. Судно причалило к косе, до сухого берега оставалось пять-шесть шагов. Поморы попрыгали в воду, забулькали по ней бахилами. Вокруг валуна захлестнули канат и усталой валкой походкой пошли к костру. Гришка уже разостлал на траве скатерть-самобранку.

Иван Рябов, достав из сумки холщовое полотенце, пошел к ручью умываться. За ним последовали остальные. Вернулись от ручья повеселевшие. Иван взъерошил русый вихор на Гришкиной голове:

— Ну, как дела, хозяинушко? Уха готова? Шибко проголодались мы. Улов удачный. Отдохнем — и домой.

— Утром? — Мальчик поднял лицо, прокопченное дымом, со слезливыми потеками на щеках.

— Утром, — ответил Иван. — Поспим и с зарей парус поднимем. А ты бы умылся! Ишь, все лицо в саже, будто трубы чистил!

Гришка рассмеялся, побежал к воде. Рыбаки расположились вокруг брезента, хлебали уху из мисок, похваливая зуйка.

— Бери ложку, Гришуня! — Рябов чуть подвинулся, освобождая место рядом. — Уха у тя добра!

После еды привели в порядок шняку, спрятали рыбу в кладь, развесили для просушки снасти, а когда стало смеркаться, все завалились спать — кто в избушке, а кто возле нее, на берегу.

Чайки-разбойницы кружились над стоянкой, над судном, накрытым парусом. Поживиться им было нечем. Они сердито и визгливо кричали. Черный баклан с зобом, похожим на пеликаний, ходил поодаль по берегу, косясь на рыбаков круглым блестящим глазом.

3

После визита на Двину Ричарда Ченслера началось торговое судоходство на Белом море и появилась необходимость иметь здесь лоцманов, которые бы указывали иностранным судам фарватер. В 1656 году с ведома архангельского и двинского воеводы семеро поморов, хорошо знающих устье, объединились в артель «корабельных вожей» и стали водить суда к пристаням «без государева жалованья» и «без мирской подмоги». За два рубля лоцман-вожа сопровождал от Мудьюга к Архангельску купеческое судно, а за шесть рублей вел его обратно в Двинскую губу. «Новоторговый устав», принятый во времена царя Алексея Михайловича, установил пошлины на ввоз товаров, с тем чтобы торговля была прибыльной для государства.

Корабельным вожей мог стать не всякий рыбак. Надо было обладать отменным знанием своего ремесла, усвоить глубины моря в разных местах, расположение отмелей, рифов, засоренных мест, иметь понятие о грунтах, о направлении и переменах течений, времени приливов и отливов. Лоцманы ориентировались по приметам, известным только им.

Это были предприимчивые и мужественные люди. А мужество требовалось немалое: днем и ночью в любую погоду, при сильном ветре, иногда и в шторм, по сигналу с иностранного корабля лоцман был обязан выходить на карбасе к судну и становиться у штурвала.