Испытание - Богатырева Елена - Страница 2

Данила почувствовал знакомое покалывание иголочек в правой ладони и спросил:

— Что, отец, неприятности?

— Нет, — ответил старик. — Кончились все мои неприятности. Все.

— Как это?

— Говорят, умираю. Рак у меня. В больницу не кладут, поздно. Вот и гуляю по городу напоследок…

— А сами-то откуда?

Данила сразу уловил акцент и мог бы поклясться, что так говорят только выходцы из Архангельской области.

— С Плесецка я. Знаешь, где ракеты запускают. А в Ленинграде дети у меня, считай, лет пятнадцать уж тут живу… Привык.

Данила прикрыл на мгновение глаза и увидел старика в окружении ровесников и с гармонью в руках. Он поймал взгляд старика, положил руку на его раскрытую ладонь и тихо сказал:

— Поезжайте домой.

Старик несколько мгновений растерянно хлопал ресницами, а потом забубнил:

— А ведь и правда. Помирать лучше на родине.

Там у нас и кладбище получше. И родители мои лежат неподалеку. Чем тут-то, лучше уж я дома…

Старик разговаривал сам с собой и часто кивал головой. Данилы давно за столиком не было.

Он шел по платформе и сам себе не мог объяснить что же сейчас случилось. Но это была его пятая поездка, и за последние годы он привык доверять внутреннему чувству, диктующему что и как сделать или сказать.

Через два года в той же закусочной на площади он снова повстречал старика. Тот ждал его.

Как только Данила вошел, старик бросился ему навстречу. Под руки повел к своему столику, усадил, придвинул к нему свои пирожки и от избытка чувств долго не мог произнести ни слова.

Только руками размахивал, как в немом кино, борясь со слезами.

Наконец, выпалил:

— Живой я, сынок, вишь… — И заплакал весело. А потом, успокоившись или наплакавшись, рассказывал:

— Каждый год приезжаю к детям на месяц и жду тебя здесь. В закусочную эту, как на работу хожу, веришь? Я ж тебе жизнью обязан, а ты и не знаешь…

После встречи с Данилой старик вернулся домой и собрал вещи. Всю дорогу в поезде виделось ему ухоженное сельское кладбище, где не дети, так хоть соседи навестят и в родительское, и на светлую Пасху, а может и на Благовещенье заглянут… В старом доме — пылища, паутина, запустенье. Только метлу соорудил, прибираться начал, а тут к нему народ повалил. Сначала сосед заглянул, про питерскую жизнь выспрашивал: что, да как, да почем. А как разнеслась весть о его возвращении, повалили гости со всего села.

На столе сама собой самогонка возникла, кто-то картошечки принес, кто-то огурчиков. Все на старика как на диковинку смотрят, столичных рассказов ждут. Шутка ли — пятнадцать лет не видались.

Решил старик односельчан не огорчать известием о своей болезни и близкой кончине. Они к нему как на праздник пришли, вон Алексеевна, первая зазноба его юности, и прическу соорудила в парикмахерской и платок новый на плечи накинула. Грех гостей печалить. И повел он рассказ о своих столичных приключениях.

Говорил и самогонкой свой рассказ заправлял.

Может, оно и вредно, только все равно помирать…

Неделя минула, вторая, а в доме у него народу не убывало, даже напротив: молодежь набежала.

Кто в Питере в институт поступать собрался, кто про каких артистов узнать — все к нему.

Старик, правда, вел в Ленинграде жизнь довольно скромную и скучноватую, но фантазия его разгулялась не на шутку… А тут еще Алексеевна глаз не сводит, совсем себя мальчишкой почувствовал, поэмы сочиняет… Из окон бабки его внучатам несмышленым показывают, пальцем тычут. В лавку зайдет — очередь расступается. В общем важнее него персоны на селе не было. Два месяца купался старик в человеческом внимании и уважении. А через два месяца в сельскую больницу сдал анализы и встал на пороге как истукан, получив результат. Здоров. Абсолютно здоров. Напрочь.

Вспоминая старика, Данила никогда не мог удержаться от улыбки. Неисповедимы пути Господни. Каждому человеку для счастья что-то свое нужно, особенное. Каждому — свое лекарство, свой путь: кому — плетка, кому — ласка, кому — правда, кому — сказка.

Вот и у Данилы он свой. Мотается по свету, помогает добрым людям. Только теперь он понимал, что судьба его была предрешена еще тогда, на Алтае. Вместе с магическим знаком, дарующим необыкновенные способности и силу, начертал он тогда и свою судьбу: быть там, где его ждут.

Когда в детском доме случился пожар, Данила жил под Новокузнецком, на пасеке. Поздно ночью его неожиданно скрутило в бараний рог.

Он понял — беда: с Мартой или с кем-то из детей. Назад вернулся самолетом. Попал на пепелище и замер возле обугленных стен, прислушиваясь к своему сердцу.

Сердце билось на удивление спокойно. Значит, все живы и все здоровы. Но тоненький голосок тревоги заставил его обойти пепелище.

И не напрасно. Ящики обгоревших шкафов валялись посреди комнат, содержимое их было разбросано по полу. И так — повсюду. В их с Мартой обшей спальне стены были словно изрыты ямами. Явно уже кто-то побывал здесь после пожара и что-то искал.

Даниле не нужно было объяснять, что за ценности искали в сгоревшем доме. Единственной ценностью здесь был лишь белый лист с начертанным магическим знаком. «Значит, ты нашел нас, — сказал сам себе Данила. — Значит, началось…»

Разыскать Марту и детей по официальным каналам оказалось непросто. Кто-то словно заметал их следы: никаких сведений, никаких зацепок.

Тогда он стал искать по-другому. Каждый вечер в комнатушке, которую снимал в шумной коммуналке, клал перед собой лист с магическим знаком. Пространство ускользало, знак затягивал, голова кружилась и перед глазами танцевали цветные пятна. Пятна обретали форму, к ним присоединялись звуки, словно в тумане мелькали очертания улиц, домов, деревьев. На следующий День Данила выходил из дома и будто плыл по течению, которое несло его в нужном направлении. Он разыскал всех, но объявляться считал преждевременным…

В конце концов опасность угрожала прежде всего ему. Лист с божественным знаком хранился в надежном месте. Будут искать у всех — и не найдут. Тогда он станет главной мишенью. А детям предстоят испытания. И выбор. Но здесь он им не помощник. В свое время он сделал все для того, чтобы они сумели противостоять любому злу, от кого бы оно ни исходило, даже если и от собственного отца… Кроме физики и химии, он научил детей многому такому, чего не найдешь в учебниках. Каждый из них может постоять за себя. Каждому из них он дал частичку своего дара, но сделал так, чтобы они смогли почувствовать свою силу лишь при определенных обстоятельствах, в критической ситуации. Дар — это ведь тяжелая ноша. И дети к ней еще не готовы…

За все эти годы он ни разу не сталкивался с Андреем, хотя иногда натыкался на его еще совсем горячий след, который отдавал привкусом крови и денег. Они были связаны незримо: Алтаем, Мартой, детьми. Связь эта тяготила его, но разорвать ее было не так-то просто…

Пожар в детском доме выглядел как объявление войны. Цель ее была Даниле известна — он или кусок бумаги с начертанным знаком. А вот о средствах оставалось только догадываться, пока Андрей в один прекрасный день не расправился с Мартой, Ольгой и Галиной. Маша, умница, успела уехать за границу и вряд ли вернется теперь. Значит, он остался один с детьми. Да, они теперь взрослые люди, но что это меняет…

Ошибкой было пытаться убедить себя в том, что Андрея не существует. Нужно было не упускать его из виду. Но что сделано, то сделано.

Теперь остается только парализовать его. А значит — понять где его слабое место. Данила часами просиживал над знаком и каждый раз знак указывал на Алтай. В прошлое? Или там осталась какая-то заноза? Он обращался к знаку снова и снова и вновь мелькали перед его глазами знакомые горы, реки, поля, одинокий дом, обнесенный высоким забором.

И Данила решил ехать, чтобы разобраться во всем на месте. Если действительно отыщется дом, являвшийся ему столько раз, значит разгадка где-то рядом. Что ж — ему не привыкать. Дорога не однажды приводила его туда, куда нужно…