Кэрри в дни войны - Бодэн Нина - Страница 14

— Никакая она не волшебная, просто приготовлена из разных трав, — возразила Кэрри, хотя вовсе не была в этом убеждена. — И не говори тете Лу про мазь. Она думает, что тебе помогли те теплые перчатки, которые она подарила.

— Я знаю, — ответил Ник и улыбнулся мягкой и радостной улыбкой. — Я так ей и сказал, глупая ты балда. Ты что, считаешь меня дураком?

Февраль сменился мартом, и в школу вернулся Альберт. Хотя он был старше Кэрри всего на полтора года, тем не менее уже учился в старшем классе, а иногда мистер Морган, местный священник, занимался с ним индивидуально, ибо он оказался самым способным среди выпускников. Но он вовсе не важничал по этому поводу и отнюдь не пренебрегал обществом Кэрри и Ника даже в присутствии других. Его, по-видимому, не смущал тот факт, что Ник был намного младше его. Появляясь на спортивной площадке начальной школы, он кричал: «Привет, Ник!», словно Ник был его однокашником.

— Не понимаю, какое значение имеет возраст людей, — ответил он, когда Кэрри сказала ему, что девочки из ее класса находят это странным. — Люди либо дружат, либо нет. Ник мне друг, и Хепзеба тоже, и миссис Готобед, хотя она совсем старая.

Наступил апрель, и Кэрри познакомилась с миссис Готобед. В первый день пасхальных каникул мистер Джонни повел Ника в горы смотреть, как на острове в маленьком озере гнездятся чайки. Они часто ходили на экскурсии, о чем-то без умолку болтая. Иногда Ник понимал, что говорит мистер Джонни, иногда, чтобы подразнить Кэрри, только делал вид, но им всегда было очень хорошо друг с другом, гораздо лучше, чем в ее компании, понимала Кэрри и, хотя не обижалась на них, тем не менее порой чувствовала себя очень одиноко. Альберт сидел в библиотеке, читал, потому что должен был прийти мистер Морган дать ему дополнительный урок по греческому языку, а Хепзеба была занята на кухне, и ей было не до Кэрри. Кэрри притулилась у плиты, притворяясь, будто ей нравится сидеть и размышлять, но Хепзеба все поняла. Подняв глаза от подноса, на который она поставила серебряный чайник, чашку с блюдцем из самого тонкого фарфора и положила несколько ломтиков хлеба с маслом, она сказала:

— Что с тобой, мисс? С чего это ты губы надула? Нечем заняться? Тогда пойди посиди с миссис Готобед. Я поставлю на поднос еще одну чашку, и ты сможешь попить чай вместе с ней. — Заметив испуг на лице Кэрри, она улыбнулась: — Не бойся, она не кусается.

Миссис Готобед была внизу, в комнате, где Кэрри прежде не бывала: светлая, красивая гостиная с позолоченными стульями и в зеркалах. Одно кресло было придвинуто к камину, в котором шумно потрескивали дрова, и на нем сидела миссис Готобед. Сначала Кэрри не решалась даже посмотреть на нее, но когда наконец подняла взгляд, то увидела не страшную, злую старуху, а просто пожилую даму с высокой прической из серебряных волос и бледным от болезни лицом. Она протянула к Кэрри тонкую руку с пальцами, унизанными слишком свободными кольцами, и сказала:

— Садись, девочка. Вот сюда, на табуретку. Дай-ка я посмотрю в твои глаза. Альберт утверждает, что они похожи на изумруды.

Кэрри вспыхнула и, выпрямив спину, села на табуретку.

— О людях судят не по внешности, а по делам, — заметила Хепзеба. Она поставила поднос на низкий столик и вышла, оставив их вдвоем.

Миссис Готобед улыбнулась, и лицо ее сморщилось, как папиросная бумага.

— Хепзеба считает, что внешность не имеет большого значения, но она ошибается. Тебе нравится мое платье?

На ней было бальное платье, красное, вышитое по корсажу серебряными цветами, с длинной и широкой юбкой.

— Очень красивое, — ответила Кэрри, хотя ей показалось странным надевать такое платье днем.

Миссис Готобед разглаживала складки на юбке, и шелк тихо шуршал.

— Мой муж подарил мне это платье сразу после свадьбы, — сказала она. — Мне купили его в Париже, и я часами стояла перед зеркалом, пока его прилаживали на мою фигуру. У меня была такая тонкая талия, какой, по словам портних, им не приходилось видеть. Мистер Готобед мог обхватить ее, соединив большие и указательные пальцы обеих рук. Ему нравилось покупать мне платья, он купил мне двадцать девять бальных платьев — я прожила с ним двадцать девять лет, — по платью в год, и все они до сих пор висят у меня в шкафу. Каждый раз, когда мне удается встать с постели, я надеваю новое платье. Я хочу успеть до смерти еще раз надеть их все.

И пока она рассказывала, ее тонкие руки, не переставая, разглаживали шелк. «Она безумная, — решила Кэрри, — совсем безумная…»

— Разливай чай, дитя, — продолжала миссис Готобед, — а я расскажу тебе про мои платья. У меня есть зеленое шифоновое с жемчугом вокруг шеи, голубое парчовое и серое шелковое, отделанное розовыми страусовыми перьями. Оно больше всех нравилось моему мужу, поэтому я приберегаю его напоследок. Он говорил, что в нем я похожа на королеву. Налей мне в чай чуть-чуть молока и, пожалуйста, сложи вместе два кусочка хлеба.

Глаза у нее были бесцветные и навыкате. «Как у мистера Эванса», — подумала Кэрри, но, кроме этого, в ней не было ничего, чем она могла бы походить на сестру лавочника. В таком туалете, в этой красивой комнате.

— Хотите джема? — спросила Кэрри. — Хепзеба сварила его из черники.

— Нет, дитя, спасибо. — Миссис Готобед посмотрела на Кэрри бесцветными глазами мистера Эванса и добавила: — Значит, ты живешь у моего брата? Да поможет тебе бог!

Кэрри выпрямилась.

— Мне нравится мистер Эванс, — услышала она собственный голос.

— В таком случае ты единственная в своем роде. Мой брат — неприветливый, злой и бесчестный человек. А как ты ладишь с моей младшей сестрой Луизой?

— Тетя Лу очень милая, — ответила Кэрри.

Она посмотрела на унизанные кольцами пальцы миссис Готобед с длинными, похожими на когти ногтями — пальцы держали чашечку из тонкого фарфора — и вспомнила маленькие, красные от воды руки тети Лу, которые мыли посуду, терли полы и чистили картофель.

— Милая, но глупая, — сказала миссис Готобед. — Всего боится, иначе давным-давно ушла бы от него. До конца своих дней она будет позволять ему помыкать ею. А тобой он тоже помыкает?

Кэрри решительно покачала головой.

— И ты его не боишься? В таком случае, пожалуйста, передай ему кое-что от меня. — Она отпила чай и так долго и задумчиво смотрела в огонь, что Кэрри решила, что она забыла про нее. Кэрри успела съесть весь хлеб с маслом и дочиста выскребла блюдечко с джемом из черники, прежде чем миссис Готобед перевела на нее взгляд и заговорила медленно и отчетливо.

— Когда я умру, — сказала она, — ты передашь ему от меня, что я его не забыла. Я не забыла, что он мой родной брат, хотя порой бываешь гораздо больше обязана чужим людям. Что я сделала то, что сделала, только потому, что считала это справедливым, а вовсе не для того, чтобы причинить ему зло. — Поставив чашку на стол, она тихонько рассмеялась, а глаза ее заблистали, как блестят под водой бесцветные камешки. — Только обязательно подожди, пока меня положат в гроб. Не то он явится сюда, будет топать ногами и кричать, а у меня на это нет сил. — Помолчав, она спросила: — Ты поняла, что я тебе сказала?

Кэрри кивнула, но это была ложь. Она ничего не поняла, но признаться в этом ей было стыдно. Ее смущали и сама миссис Готобед, и ее манера спокойно рассуждать о смерти, словно об отдыхе: «Когда я поеду отдыхать…»

Кэрри не могла оторвать глаз от собственных рук, а уши у нее пылали. Но миссис Готобед больше ничего не сказала, и, когда Кэрри наконец осмелилась взглянуть на нее, оказалось, что она лежит в кресле, а голова у нее скатилась набок. Она лежала так неподвижно, что Кэрри засомневалась, не умерла ли она, но, когда вскочила, чтобы бежать и позвать Хепзебу, заметила, что грудь у миссис Готобед мерно колышется, а значит, она просто спит. Тем не менее Кэрри выбежала из комнаты и помчалась через холл в кухню.

— Хепзеба! — крикнула она, и Хепзеба подошла к ней, с минуту держала ее в своих объятиях, потом подняла ее подбородок и заглянула ей в лицо. — Ничего не случилось, — заикаясь, сказала Кэрри. — Она заснула.