Судьба человека в современном мире - Бердяев Николай Александрович - Страница 6

Характерный для нашей эпохи кризис свободы и декаданс свободы ставит в большей глубине проблему свободы для социальной философии. Но проблема совсем не сознается в этой глубине людьми, уносимыми потоком времени. Она не сознавалась раньше и теми, которые считали себя защитниками свободы. В борьбе стареющего либерализма и сторонников авторитарного государства глубина свободы отсутствует в обоих лагерях. Либерализм есть исключительно общественное миросозерцание, либералы - общественники, и свобода означает у них такую политическую организацию общества, при которой общество наделяет своих граждан субъективными правами. Либерализм есть одноплановое миросозерцание, оно не видит, что человек принадлежит к двум планам бытия. Эта двупланность человеческого существования означает, что существует не только свобода в обществе, но и свобода от общества, свобода совсем не в обществе, имеющая свой источник. Так называемые субъективные права человека совсем не в обществе имеют свой источник. Свобода духа не зависит ни от какой организации общества. Свобода есть граница власти общества над личностью, государства над человеком, граница, определяющаяся не той или иной организацией общества и государства, а принадлежностью человека к иному плану бытия, к царству духа. Свобода есть дух, и дух есть свобода, но именно поэтому свобода умаляется и ущемляется по мере нисхождения к материальному плану жизни. Максимальная свобода существует для духовной жизни, для человеческой мысли и совести, для интимной жизни личности. Уже свобода в жизни политической есть свобода умаленная и ущербленная. И минимальная свобода должна была бы быть в жизни экономической, ибо она ближе всего к материи и дальше всего от духа. От экономики зависит самая возможность человеческой жизни на земле, и, казалось бы, недопустимо предоставлять произволу то, что может обречь людей на голодную смерть. И в жизни отдельного человека есть большая свобода в жизни духовной и меньшая свобода в жизни физиологической. Материя должна быть организована, ей нельзя предоставить той свободы, которая оказывается там произволом. Но извращение иерархии ценностей в человеческой жизни так велико, что духу не давали свободы, материи же предоставляли свободу. Экономике предоставлена была свобода, и большая свобода, когда еще отрицали свободу мысли и слова, свободу духа и творчества. Материя, материальные аппетиты и вожделения бесчинствовали, эксплуатировали и утесняли слабых и зависимых, дух же был задавлен и удушаем. Это, конечно, разительный показатель падшести мира. Сейчас хотят организовать материю, регулировать экономику, но хотят также перенести на дух методы организации и регуляции материальной, экономической жизни. С духом обращаются как с материей. В этом ужас нашей эпохи. Это ведет к диктатуре миросозерцания как диктатуре над духом. Это одинаково проявляется в коммунизме, в фашизме и более всего в национал-социализме. Это есть монизм, в котором на дух переносится то, что применимо лишь к материи. Это есть или открытый материализм, или материализм прикрытый. Но те, которые защищают свободу против диктатуры мировоззрения, гораздо более интересуются свободой своих материальных аппетитов, чем свободой духа, свободой совести. И это еще более компрометирует свободу. Человек сводится к однопланному существованию, и это однопланное существование организуется одним методом. В этой организованной однопланности материя всегда побеждает дух. Такая тираническая однопланность, втискивающая человека в один социализированный порядок бытия, начинается не с современного коммунизма и фашизма, примеры ее даны были гораздо раньше. Прежде всего, эта однопланность существовала во всех старых теократических системах, которые видели теофании в относительных социальных формах, в исторически преходящем. Это ясно видно и всеми почти признается. Но замечательно, что та же однопланность, которая приводит к пленению духа и к тирании, хотя бы замаскированной и прикрытой, была и в идеологии демократии, у Ж. Ж. Руссо, в якобинстве. Никаких границ, охраняющих свободу личности, независимость духа, якобинская демократия не знает. Руссо не признавал свободу совести, был сторонником обязательной гражданской религии и предлагал изгнать христиан из совершенной республики. Это новая форма того же принципа, что в утопии Платона, что в средневековой теократии. Якобинская демократия тоже берет на себя организацию духа теми методами, которыми можно организовывать лишь материю. Демократия тоже оборачивается своеобразным этатизмом, абсолютизацией государства. В современной Франции есть значительная свобода, связанная со всей культурой французского народа, с уважением к достоинству человеческой личности. Но господствующая во Франции радикальная партия, которая связывает себя с якобинской традицией, тоже утверждает одну из форм этатизма, она есть партия определенного миросозерцания и хочет, чтобы государство воспитывало народ в определенном миросозерцании. Это есть также идеократия, мягкая и прикрытая форма диктатуры миросозерцания. И так всегда будет при признании однопланности человеческого существования, при признании человека существом исключительно социальным и детерминированным исключительно обществом и государством, т. е. при отрицании самобытности и самостоятельности духовного плана бытия. Именно христианство открывает и утверждает двухпланность человеческого существования, принадлежность человека к двум планам бытия, к духовному и природно-социальному, к Царству Божьему и царству кесаря, к царству свободы и царству необходимости, и. несводимость одного плана на другой. Но мы живем в эпоху, когда отказываются от христианского откровения и от свободы духа и отдают человека во власть соблазнов Великого Инквизитора. Этими соблазнами соблазнялось и христианство, но именно сейчас христианство очищается и освобождается от этих соблазнов, мир же внехристианский целиком находится во власти этих соблазнов. Все так смешалось и переплелось, все. так двоится, что нужна большая ясность духа и зоркость, чтобы верно различить образы, которые являет современный мир. Одним из самых соблазнительных современных смешений и двоений является защита угрожаемой со всех сторон свободы сторонниками буржуазно-капиталистического мира. Но при самой большой гражданской и политической свободе люди могут быть лишены свободы духа и совести, свободы творчества, могут быть лишены личности и оригинальности в смысле причастности к первоистокам жизни. Люди могут быть в экономическом рабстве, быть лишены экономической свободы, если под экономической свободой понимать не свободу продавать свой труд как товар, не свободу эксплуатировать своих близких и оставлять огромную массу людей в нужде, нищете и горькой зависимости, а свободу реализовать достойное человеческое существование. В капиталистическом мире свобода была привилегией немногих, но и для немногих сомнительной привилегией, так как существование привилегированных угнетателей также было угнетенным, сдавленным, кошмарным существованием. Кризис капитализма представляется кризисом свободы. Но поистине свобода лживая и фиктивная должна быть низвергнута. Ее низвержение может быть очистительным путем к истинной и реальной свободе. Мир сдавлен сейчас между разлагающейся, лживой и упадочной свободой и полным отрицанием свободы, диктатурой миросозерцания, диктатурой над духом. И эта диктатура миросозерцания отличается от старого средневековья тем, что тогда действительно было цельное, органическое, грандиозное миросозерцание, сейчас же миросозерцание сколочено на скорую руку, не продумано и лишено всякой глубины. "Мировоззрение" сейчас есть условные символы и мифы, при помощи которых демагогически управляют массами. Таково положение современного мира.

Свобода труда, провозглашенная в обществах XIX и XX веков, сначала была эксплуатацией труда, ныне же она превратилась в свободу безработных. Свобода безработных есть выражение противоречивости и парадоксальности свободы в социальной жизни. Маркс не предвидел этих результатов индустриально-капиталистического развития. Он представлял себе, что количество рабочих будет автоматически возрастать в капиталистическом обществе. Пролетариат будет делаться все более и более многочисленным, будет объединенной и дисциплинированной силой, которая призвана создать новое, социалистическое общество. Он заметил зло эксплуатации рабочих, но не заметил зла превращения их в безработных. В действительности в результате технизации и рационализации промышленности количество рабочих уменьшается, человеческий труд заменяется машиной, возрастает не количество рабочих, а количество разнообразных служащих промышленной бюрократии. Это меняет всю перспективу. Труд никогда не был свободен. Человеческое общество и культура всегда покоились на порабощении трудящихся. Труд, тяжелый материальный труд, есть библейское проклятие. Труд был сначала рабским, потом крепостным, был "свободным" в обществе капиталистическом в смысле превращения его в товар, который "свободно" продается под угрозой голодной смерти, и даже в примере общества коммунистического в Советской России он превращается в крепостной в смысле закрепощенности его государству, которое в лице коммунистической бюрократии его жестоко эксплуатирует. Новая форма порабощения труда возникает в современных авторитарных государствах, основанных на диктатуре миросозерцания. Это есть процесс уравнительный. Социальная среда делается более унифицированной. Но в этой унифицированной среде личность еще более подавлена, чем в среде дифференцированной. Верховной ценностью провозглашается не живая личность рабочего, не его благо, не право самих трудящихся, а ценность государства и социального коллектива, его сила. Орудия производства передаются совсем не производителям, как говорил Маркс, а. государству коммунистического или фашистского типа. Государство признается субъектом, человек же признается объектом. Это есть крайняя форма объективизации человеческого существования, при котором человек выброшен вовне и за его внутренним существованием не признается никакой цены. Процесс социализации хозяйственной жизни, который есть необходимый и справедливый процесс, переходит в социализацию всего целостного человека, т. е. в подчинение человека обществу в самой сокровенной и интимной его жизни. Но это есть процесс совершенно обратный возникновению истинного братского общения между людьми, общения личностей, общения "я" и "ты". Все люди превращены в объекты, в объекты организации. Кризис свободы переходит в кризис человека, отрицание свободы в отрицание человека. Процесс справедливого уравнения людей может ведь происходить в прямо противоположных направлениях. Или может быть провозглашено достоинство, ценность и свобода каждого человека, каждого человеческого существа, потому что в нем есть образ и подобие Божье, или может быть одинаково отрицаемо достоинство, ценность и свобода всех людей, у всех людей может отрицаться образ и подобие Божье. Можно или на всех людей распространить "привилегии дворянства", всех людей возвести в дворянское достоинство, так как впервые за дворянством было признано человеческое достоинство, или всех людей лишить этого дворянского достоинства и всех людей превратить в закрепощенных пролетариев, т. е. можно мыслить или всеобщую аристократизацию человеческих обществ, или всеобщую их демократизацию, всеобщую нивелировку и вообще понимание человеческого качества. Сейчас происходит процесс уравнения и нивелировки во втором направлении. И потому проблема общества есть прежде всего проблема о человеке. Проблема антропологическая глубже проблемы социологической.