Соло для влюбленных. Певица - Бочарова Татьяна - Страница 23

Она кинула выловленные шампиньоны к жарящемуся салу, запустила в огромную кастрюлю капусту и свеклу, сняла шумовкой набегающую на края пену и, удовлетворенная, прикрыла свое варево крышкой. Потом слегка уменьшила огонь под кастрюлей, отошла от плиты и взглянула в окно. С третьего этажа двор был как на ладони. В глубине его ватага мальчишек гоняла в футбол, под самыми окнами сосед по лестничной площадке мыл из большого ведра свою «восьмерку», неподалеку на лавочке сидела одинокая мамаша с голубой коляской.

Мила подальше отодвинула занавеску, глянула направо, туда, где их двор соединялся с соседним, куда менее просторным и ухоженным. Взгляд ее различил то, что искал: высокую плечистую мужскую фигуру, прохаживающуюся взад-вперед по дорожке, а рядом – темный собачий силуэт.

Она еще несколько мгновений смотрела из-за занавески, потом вздохнула, отошла от окна, сдвинула крышку на бурлящей кастрюле вбок и позвала громко, стараясь перекричать орущий телевизор:

– Сережка!

Ни ответа, ни привета, лишь доносящееся из комнаты «Я тебя замочу, вонючий ублюдок!». Очередной шедевр американского кино.

– Сереж! – рявкнула Мила с удвоенной силой. – Сергей!

– А! – В коридоре послышались ленивые, шаркающие шаги, и на пороге возник Сережка. Тощий, долговязый, пегие, как у Милы, волосы стоят торчком – видно, все это время валялся на диване, лицо хмурое, глаза – синие-синие и наглющие.

– Ты звала? – Сын зевнул, принюхался, обвел цепким взглядом кухню.

– Звала, – Мила развязала тесемки фартука.

– Чего?

– Сереж, ты бы вышел погулял немного. Чего дома-то сидеть весь день?

– Какой весь день! – угрюмо пробурчал Сергей. – Еще только утро.

– Нет, уже полдень. Ну сходи хлеба купи. У нас, кажется, кончился.

– Ничего не кончился. Я вчера батон покупал. И половинку черного. Вон, в хлебнице лежат нетронутые, – Сережка повернулся, чтобы уйти к своим нецензурно выражающимся героям.

– А я говорю, иди погуляй, – в сердцах крикнула Мила. – Вон Антону позвони. Он вчера приехал с дачи, я его во дворе встретила, привет тебе передавал.

– Мам, ну чего ты привязалась? – На Сережкином лице отразилось нетерпение. – Я вечером пойду. У нас вся компания в шесть собирается. А сейчас я хочу досмотреть. Классный фильм!

– Ужасный! – Мила швырнула фартук на стол. – Ну почему я должна тебя так просить? Почему ты не можешь послушаться меня, хотя бы один-единственный раз? А?!

Сергей снова обернулся к ней лицом. Глаза его недобро сощурились. Он прислонился спиной к дверному косяку. Весь его вид выражал крайнюю степень презрения и недовольства.

– Из-за него, что ль, опять? – тихим, напряженным от злости голосом проговорил он и сполз по стене на корточки. – Ох и надоело!

– Ты о чем? – Мила старательно округлила глаза. – Из-за кого?

– Ладно придуриваться, – Сергей в упор глядел на мать. – Опять дядя Артем во дворе гуляет со своей псиной? Зря стараешься, все равно ты его не прикалываешь!

– Да ты… ты… – Мила задохнулась от возмущения. – Ты как смеешь? Что значит «не прикалываешь»? Ты же с матерью разговариваешь, сукин сын!

– Чей сын? – Он смотрел на нее насмешливо и безжалостно. Взрослый. Совсем взрослый, почти шестнадцать. Конечно, от него ничего не скроешь.

Она почувствовала, как закипают на глазах слезы бессилия и унижения. Схватила со стола фартук, размахнулась, шмякнула Сергея по лицу. Тот даже не) шевельнулся, продолжая все так же презрительно смотреть на нее.

Зашипев, выбежала из-под крышки золотистая жидкость. Мила машинально ухватила горяченную кастрюлю за ручку, ошпарилась, жалобно вскрикнула, уронила фартук. Подошла к столу, села, опустила голову на руки.

– Ну, мам… – Она не отрывала от ладоней мокрого лица, но слышала, что Сережка поднялся и в нерешительности топчется на месте. – Мам, кончай. Ладно тебе.

Мила громко всхлипнула, судорожно сжав в кулак обожженную руку.

– Да уйду я, уйду, не реви, ради бога. Ну! – Он подошел ближе и стоял сейчас совсем рядом. И голос у него был не злой, а растерянный и ласковый. Совсем детский.

Мила подняла на сына заплаканные глаза.

– Все, я пошел, – Сергей улыбнулся, пригладил взлохмаченные волосы. – Денег дай, я к чаю чего-нибудь куплю.

– Угу, – пробормотала Мила, поспешно вышла в коридор, сняла с вешалки сумочку, достала бумажник. – Вот. Полтинника хватит?

– Даже много.

– Ну возьми себе, что останется. Хорошо?

– Хорошо. – Он сунул деньги в карман, натянул кроссовки и исчез за дверью.

Мила чуть-чуть постояла в коридоре, потом вернулась в кухню. Убавила огонь В конфорке, вернула на плиту кастрюлю, наполовину прикрыла ее крышкой. Затем вытерла глаза и, открыв оконную створку, глянула вниз.

Артем и Стеша все еще бродили по дорожке, соединяющей два соседних двора.

– Артем! – крикнула Мила, набрав в легкие побольше воздуха. – Тема!

Он остановился, поднял голову. Увидел в окне Милу и улыбнулся.

– Ты сегодня обедал?! – прокричала она. Вопрос был глупым, так как шел всего первый час дня, но Мила задала его специально, чтобы и ответ был однозначным. Артем подошел поближе, под самые окна Милы, и удивленно покачал головой:

– Нет.

– Заходи ко мне, – радушно пригласила Мила. – Я как раз борщ сварганила, с грибами. Пальчики оближешь. А на второе котлеты с картошкой.

Артем в нерешительности смотрел вверх, на Милино окно. Стеша нетерпеливо прыгала рядом.

– Неловко как-то, – наконец проговорил Артем. – У тебя других забот нет, как меня кормить. Что я буду вас с Сережей стеснять?

– Да брось, какое стеснение! – весело прощебетала Мила. – Сережка давно умотал. Ему днем дома сидеть хуже горькой редьки, все с друзьями норовит… – Она на секунду прервала этот поток наглого вранья, и невольно прислушалась. Но в квартире было по-прежнему тихо, лишь булькала кастрюля на плите.

– Давай приходи! – решительно закончила она.

– Ну ладно, – сдался Артем. – Через двадцать минут. Стешу домой заведу.

– Жду, – Мила захлопнула окно.

Теперь все ее движения стали удивительно ловкими и сноровистыми. Она метнулась к плите, выключила газ, сунулась в духовку, вытянула оттуда противень с котлетами и румяной поджаристой картошкой, удовлетворенно оглядела его и задвинула обратно. Потом побежала в единственную комнату, одновременно служившую и гостиной и ее спальней. Угол комнаты отгораживал большой зеркальный шкаф, за ним стояла Милина кушетка и старенькое, ободранное с одного боку трюмо. Мила распахнула створки шкафа, быстро скинула застиранный летний халатик, достала с полки шелковый пеньюар на тоненьких лямочках, открывающий ноги намного выше колен. Туго затянув на талии витой поясок, глянула в зеркало. Поспешно мазнула кисточкой по ресницам, обвела губы контуром, небрежно взбила волосы.

Она никогда особо не пользовалась косметикой, не делала сложных укладок. Ее женское обаяние заключалось не в отточенности линий и не в подчеркнутой аккуратности внешнего вида. Мила могла позволить себе едва подведенные глаза, чуть тронутые помадой губы, мешковатые свитера и вытертые джинсы, и мужики, которые стали клевать на нее, еще когда она была тринадцатилетней голенастой пацанкой, по-прежнему ловились на раз, стоило ей лишь поднять кверху и без того вздернутый носик. Уложить в койку любого для Милы было делом азбучным. Но только не теперь, эх, не теперь! Тут совсем другой случай…

Она лихорадочно пошарила на полке, вытащила запечатанную коробку «Живанши», трясущимися от волнения руками разорвала упаковку. Слегка побрызгала на волосы и в вырез пеньюара, запрятала духи назад в шкаф. Выдохнула с облегчением. И тут раздался звонок в дверь.

Артем стоял на пороге, точно неприступная скала, как всегда не зная, куда деть свои огромные ладони.

– Привет, – улыбнулась Мила, – Заходи.

– Может, все-таки я не вовремя? – Она видела, что артачится он уже по инерции, вяло.

– Давай, давай, заходи, – она потянула Артема за руку в прихожую. Пальцы Милы были прохладными, а его ладони, наоборот, теплыми, даже горячими.