Соло для влюбленных. Певица - Бочарова Татьяна - Страница 20

…Фильм закончился, пустой экран замерцал черными и серыми полосками. Лариса будто очнулась от забытья. Господи, что она такое несет? Какой храм? При чем здесь ее смерть? Все просто, проще не бывает. Ей понравился мужчина, она не хочет его терять. И аналогии с оперой здесь вовсе ни при чем.

Пора спать. Завтра предстоит день не из легких, и к черту излишнюю эмоциональность. Спать.

13

Утром от Ларисиного страха не осталось и следа. Голова была ясной, мысли стройными и четкими, словно за ночь ее сознание освоило новую программу и полностью овладело ею. Такое же точно холодное спокойствие и уверенность Лариса почувствовала год назад, впервые сев за руль оставленной Павлом машины. Она не преувеличивала, говоря Глебу о том, что никогда ни минуты не сомневалась в правильности своих действий за рулем.

Есть категория людей, отмеченных редким свойством. В обычной, повседневной жизни они кажутся вполне уязвимыми, мягкими и даже слабыми. Кто-то всегда превосходит их по властности, силе характера, быстроте принятия решений. Но, однако, мягкость эта только кажущаяся. Наступает определенный момент, когда требуется выдержка и хладнокровие, и вот тогда оказывается, что лучше их, покладистых и сговорчивых, никто этой выдержкой не владеет. Умение водить машину в данном случае очень показательно: с таким человеком за рулем ехать всегда легко и спокойно. Он не дергается, не делает лишних движений, умея одновременно не только полностью концентрироваться, но и вовремя незаметно расслабляться. Так же обстоит дело и с принятием решений. Один раз поставив перед собой цель, эти люди уже не отступят от нее, не будут колебаться, а: спокойно, шаг за шагом добьются ее осуществления.

Видимо, к такому типу людей принадлежала и Лариса. Она порой нервничала и сомневалась в себе, перед тем как окончательно сделать выбор, но, сделав его, становилась стойкой и упорной. Так было и в ее отношениях с мужем, когда она повергла в шок изумленного Павла, заявив, что не пойдет ни на какие компромиссы применительно к работе в театре. Так было, когда она впервые села за руль красной «ауди».

Так было и теперь.

Глеб, как всегда, опоздал минут на пятнадцать. Если он ночевал у Ларисы, то в театр они всегда приезжали вовремя, даже заранее. Но после ночного отсутствия его приходилось дожидаться всей труппе.

Певцы не злились, каждый находил, чем заняться в эти свободные минуты. Кто-то спешно догримировывался, кто-то потихоньку распевался, отойдя в дальний угол зала. Кто-то же просто точил лясы с компанией себе подобных.

Через некоторое время Глеб появлялся в зале, и тогда Лепехов начинал прогон. Последние недели к артистам труппы прибавился оперный оркестр. Оркестранты, в отличие от исполнителей сольных партий, к малейшим задержкам относились не столь спокойно. Почти все они работали в нескольких коллективах и дорожили каждой минутой своего времени.

Поэтому, вновь не обнаружив Глеба на месте, Лариса почувствовала легкую досаду на него: опять начнутся разговоры и упреки в его адрес, совершенно, кстати, справедливые.

Не успела ее досада по-настоящему разрастись и дотянуть до легкой сердитости, как Глеб появился в дверях. Он выглядел веселым и прямо с порога помахал ей рукой. Лариса кинула на него ледяной взгляд, делая вид, будто не замечает его приветственного жеста, но он как ни чем не бывало уже шел к ней, продолжая улыбаться.

Лепехов, занятый в это время разговором с дирижером оркестра, тут же засек появление одного из главных действующих лиц и велел начинать полный прогон спектакля, несмотря на то что Глеб не успел ни переодеться, ни наложить грим.

Солисты ушли за кулисы. Оркестр заиграл увертюру.

– Злишься? – шепотом спросил Глеб, наклонившись к Ларисе, поправляющей свой наряд Джильды, состоявший по замыслу Лепехова всего из нескольких деталей: длинной узкой юбки с разрезами до самого верха и почти полностью прозрачной, свободной блузки.

– Злюсь, – Лариса одернула юбку. – Ты каждый раз. заставляешь всех себя ждать.

– Да я не про то, – он обнял ее за плечи. – Я о том, что вчера не смог заехать. Не злись.

– Ладно, не буду. – Она все же попыталась освободиться от его рук, но Глеб лишь теснее прижал ее к себе. – Отстань, – прошептала она, смеясь. – Сейчас твой выход. Ты и на премьере будешь петь в этих своих брюках и футболке?

– А разве плохо? – Глеб пожал плечами и тут же, выпустив Ларису, легкой походкой направился на сцену петь свою первую арию.

Подошла Мила, до сих пор тихонько стоявшая где-то сбоку. Выразительно глянула на подругу, хитро подмигнула:

– Ну и наглость! И ты все это терпишь?

Из ее слов Лариса сделала вывод, что Мила прекрасно слышала весь их диалог с Глебом.

– Тише! – Лариса сделала подруге жест замолчать. Глеб на сцене начал петь, и ей хотелось послушать. Эту арию Лариса слышала почти каждый день в течение последнего времени, но готова была слушать еще и еще.

– Прямо Пласидо Доминго! – Мила кивнула в сторону сцены. За ее язвительным тоном угадывалось плохо скрытое восхищение. – Интересно, а в других отношениях он также на высоте? А?

– Отстань, Милка! – Лариса состроила свирепое лицо. Она терпеть не могла обсуждать такие подробности, в отличие от Милы, которая, не скупясь на красочные эпитеты, описывала Ларисе своего нового любовника.

Мила насмешливо хмыкнула, но замолчала и отошла в сторону.

Лариса слушала красивый и мягкий голос, льющийся со сцены, и с каждой минутой становилась все более уверенной в правильности своего выбора. Глеба надо спасти. Спасти во что бы то ни стало, потому что он достоин этого.

После репетиции Лариса привезла Глеба к себе домой. Она твердо решила, что к Весняковской поедет одна, хотя Глеб был вовсе не против ждать ее в машине сколько угодно и где угодно. Как всегда, после своих таинственных отлучек он проявлял полнейшую сговорчивость и покладистость по отношению к Ларисе. Но слишком велико было в ней опасение даже близко подвозить Глеба к прокуратуре. Зачем это надо, чтобы в ее машине видели человека, похожего на того, которого она сама дважды описала милиционерам?

Лариса приняла душ, сменила свой веселенький сарафанчик на строгий, хоть и легкий летний брючный костюм и придирчиво оглядела себя в зеркало. Ну что ж-, вид что надо: ни тени неуверенности или тревоги. Пожалуй, сегодня ей предстоит сыграть самую неприятную из всех ее ролей. Но эта игра стоит свеч.

Она еще секунду постояла перед зеркалом, потом резко повернулась и зашла в комнату Глеб сидел перед телевизором, по-хозяйски развалясь в кресле и щелкая пультом.

– Я постараюсь скоро вернуться, – сказала ему Лариса, – а ты пока займись ужином. Картошки начисти. Ты картошку-то чистить умеешь?

– М-м, – неопределенно промычал Глеб, не отрываясь от экрана.

– Я спрашиваю, сможешь почистить картошку?

– Лучше вас, сударыня, раза в два.

– Так уж и в два! – ехидно возразила Лариса.

– К твоему сведению, я ее столько перечистил, пока мать с работы дожидался, – Глеб наконец обернулся к ней, отложил пульт на журнальный столик. – Не говорю уж про армию.

– Ты разве служил? – удивилась Лариса.

– Так точно. В военном ансамбле Еще вопросы будут?

– Нет. Картошку сваришь. В холодильнике ветчина, помидоры в ящике около мойки Если проголодаешься, ешь один, не жди меня.

– Конечно не буду! Слопаю все сам, а тебе оставлю шкурку от ветчины, чтобы не командовала, – он смотрел на Ларису в упор своим дерзко-насмешливым и одновременно ласковым взглядом.

Она показала ему кулак и вышла.

На пропускном пункте прокуратуры Ларису действительно ждал выписанный на ее имя пропуск. Кабинет Весняковской она отыскала быстро, хорошо запомнив с прошлого раза его местоположение. Очереди в коридоре не было. Лариса тихонько постучала и осторожно приоткрыла дверь.

Видимо, все же зрительная память подвела ее, и она ошиблась. Весняковской в кабинете не было. Вместо нее за столом сидел, углубившись в бумаги, мужик возрастом далеко за сорок, при погонах, с сероватым, обрюзгшим лицом.