Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Философия неравенства - Бердяев Николай Александрович - Страница 11


11
Изменить размер шрифта:

Вы шумно восстали на защиту постижимых целей человеческой жизни против целей таинственных, в защиту человека против Бога. Вы восстали против жертв, которых требует всё таинственное и великое. Во имя понятного и рационального производите вы революции и восстания, во имя мещанских утопий, понятного и малого земного благополучия каждого и всех отвергаете вы величайшие святыни и ценности. Человеческое благо каждого и всех противоположили вы сверхчеловеческим ценностям. И столкнулись два непримиримых мировоззрения, два непримиримых чувства жизни. Мы, люди религиозного мировоззрения и религиозного чувства жизни, религиозно принявшие божественный порядок, склонившиеся перед религиозным смыслом жизни, мы принимаем жертвы малой, близкой, понятной земной человеческой жизнью и земным человеческим благом во имя таинственных и великих целей жизни человеческой и мировой. Мы не бунтуем против истории и культуры, купленных дорогой ценой, жертвенной кровью бесчисленных поколений наших предков. Мы религиозно отвергаем, как низменную и предательскую, самую мысль о создании благополучия и блаженства на земле, в которой схоронены все поколения наших страдавших и приносивших жертвы предков, на кладбище великих покойников и великих памятников прошлого. Неблагородна и безбожна сама эта мысль ваша освободить от жертв и страданий поколения грядущего на счет поколений прошедших. С более глубокой, не материалистической и не позитивистической точки зрения непонятно даже, почему поколения грядущие должны для нас обладать большей реальностью и больше интересовать нас, чем поколения прошедшие. Есть что-то низкое и безобразное в этом торжестве временного над вечным. Вы, обращенные исключительно к грядущей благополучной жизни, находитесь во власти духа смерти, а не духа жизни. Как глубок был Н. Федоров, когда он поставил перед блудными сынами проблему воскрешения всех умерших предков. Это – задача более радикальная, более великая и достойная, чем ваш рационалистический и моралистический суд над историей, чем ваше истребление прошлого во имя блага грядущего. В тот день, когда окончательно восторжествовала бы точка зрения блага каждого и всех и победила бы точку зрения сверхличной и сверхчеловеческой ценности и святыни, в мире невозможно было бы уже ничто великое, ничто истинно могущественное и прекрасное. Жизнь человеческая пала бы до самых низин, она стала бы элементарной и упрощенной, полуживотной жизнью.

Торжество точки зрения личного блага привело бы к падению личности. К возвышению личности ведет лишь точка зрения сверхличной ценности. Это – непререкаемый исторический факт, который требует истолкования. Личность подымается и восходит, когда в ней раскрываются и творятся сверхличные ценности. Человеческое в истинном смысле этого слова утверждается, когда в нём утверждается божественное. Всякая ценность есть лишь культурное выражение божественного в исторической действительности. Божественное требует жертв и страданий. Воля к божественному в человеке не дает ему успокоения, она делает невозможным никакое благополучие на земле, она влечет его в таинственную даль, к великому. Точка зрения личного блага каждого и всех направлена к низвержению божественного, она по существу антирелигиозна. Жажда божественного в человеческой душе действует, как пожирающий огонь, и сила этого огня может произвести впечатление демонической. Многие из вас – моралистов – видят демоническую силу во всякой исторической судьбе, в создании государств и культур, в их славе и величии. Проблему эту с гениальной остротой чувствовал К. Леонтьев, когда говорил: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего этого прошлого величия?» Вы стали за «индивидуальное» и «коллективное» благодушествование, за серый социальный рай против Моисея и гениального красавца Александра, против акрополей и пунических войн, против апостолов и мучеников, против рыцарей, поэтов и живописцев. Прошлое величие основано на жертвах и страданиях. Вы же не хотите более жертв и страданий во имя таинственной дали, непонятной каждому в отдельности и всей массе в целом. Прошлое величие хотите вы поставить на всеобщее голосование и отдать на суд для всем понятного человеческого блага в этой краткой земной жизни. Но вы не знаете и любви к ближнему, живому в плоти и крови, конкретному существу. Человек для вас не ближний, а абстракция. Любовь к ближнему знает лишь христианство и соединяет её с любовью к Богу.

Социологию вашу вы пробовали основать на том ложном предположении, что общество должно быть однородным, упрощенным, недифференцированным, для того чтобы личность была развитой, дифференцированной и разнородной. Цветение личности, личности каждого и всех хотели вы связать с отцветанием общества, государства, нации, с переходом их в состояние, которое К. Леонтьев называл «упростительным смешением». У вас всегда было отвращение к сложному цветению культуры, к славе и величию государств, к великой исторической судьбе наций. В этом сложном цветении, в этой славе и величии видели вы угрозу для личности, для её блага. Но поистине, вы всегда заботились не столько о личности, сколько о равенстве личностей. Вы всё оглядывались на соседа каждой личности и присматривались, чтобы он не оказался выше, не расцвел бы более другого. Вас всегда интересовала безличная личность, личность всякого, уравнение личностей. Но равенство ваше пребывает в каком-то промежуточном царстве небытия, в пустоте, его нет ни в одной живой, конкретной личности. Во имя уравнения личностей готовы вы истребить всякую личность, подрезать возможность всякого её цветения. Поистине всякий творческий порыв в личности есть порыв к неравенству, нарушение равенства, возвышение. Н. Михайловский со своей теорией борьбы за индивидуальность был выразителем того социологического учения, по которому лишь уравненное и упрощенное общество благоприятно расцвету каждой личности. Тому же учил и Л. Толстой, но учение его было не социологическое, а морально-религиозное. Моралистический индивидуализм Толстого требовал прекращения всемирной истории, упразднения всех государств и всех культур, чтобы центр тяжести жизни был окончательно перенесен в человеческую личность каждого и всех. И Толстой, и Михайловский радикально отвергают общественное разделение труда, как начало, враждебное личности. И социализм требует упрощения и смешения общества, уравнения общественной среды и от этого ждет блага для личности каждого и всех. Полярной противоположностью Михайловскому был К. Леонтьев, мыслитель более глубокий и оригинальный, чем все ваши учителя и идеологи. Сложное цветение личности связывал он со сложным цветением общества, со сложной государственностью, с великой исторической судьбой наций. Упростительное смешение общества, которое несет с собою торжество либерально-эгалитарного прогресса, век демократии, связано с отцветанием личности, с обезличиванием, с угашением личностей творческих и ярких. Век возрождения был веком сложного цветения общества, огромных неравенств в строе общества, но он же был и веком сложного цветения личностей, расцвета гениев. Святые были ярким и необычайным проявлением личного начала, но наибольшее развитие святости бывало в эпохи великих неравенств. В век равенства и упростительного смешения, в век торжества демократии нет уже святости и гениальности, с которыми связаны величайшие победы личного начала. Единство в разнообразии – критерий совершенной красоты культур. Романтическое учение К. Леонтьева может получить и вполне научное социологическое подтверждение. Так, Зиммель, в противоположность Михайловскому, объективно обосновывает ту истину, что дифференцированность личности не обратно пропорциональна, а прямо пропорциональна дифференцированности общества. Развитию личности благоприятно не однородное и уравненное состояние общественной среды, а дифференцированное и сложное её состояние. Без общественного разделения труда никогда личность не могла бы подняться, не могла бы выделиться из первоначального коммунизма равной тьмы. Индивидуальность, личность человеческая не дана изначально в природном и историческом мире, она в потенциальном состоянии дремлет в хаотической тьме, в зверином равенстве и освобождается, поднимается и развивается лишь путем трагической истории, путем жертв и борьбы, через величайшие неравенства и разделения, через государства и культуры с их иерархическим строем и принудительной дисциплиной. Людям XX века, столь искушенным в познании, столь много испытавшим, не пристало уже строить идиллические теории о благостном естественном состоянии, о природном порядке, в котором будто бы торжествует индивидуальное и личное начало, и о разрушении этого благостного состояния и этого природного торжества индивидуальности и личности неравенством, принуждением и дисциплиной государств и культур. Всякий раз, когда свергается иерархический строй, когда хотят освободить личность от всякой дисциплины и государства и культуры, подымается звериный хаос, истребляет личность, убивает образ человека. Свобода личности всегда имеет своим коррелятивом тысячелетнюю дисциплину сложной культуры, претворяющей хаос в космос. Всякий космический мир – дифференцирован, основан на неравенствах и дистанциях. Личность утверждается и расцветает в космическом мире, в космическом ладе общественной жизни. В мире хаотическом, в массах, окончательно потерявших всякую иерархическую дисциплину, личность отцветает и погибает.