Тайна придворного шута - Блюм Детлеф - Страница 14

Сейчас я у себя в кабинете. Мысли заняты тем, как лучше отметить день 3 февраля.[8] Конечно, после банкета дадим новую комедию Гольдони. Здесь ее еще никто не видел. Думаю, перенос действия из Венеции сюда, на новую сцену, — это уже хороший щелчок фон Брюлю по носу. А когда все увидят представление в полном объеме, думаю, они просто помрут со смеху. Спектакль непременно понравится господину. Он уже спрашивал, как идет подготовка к новой постановке. Через пару дней я расскажу ему о своих идеях.

27 ноября 1754 г.

Сегодняшний день наполнен только хорошими событиями. Мне пришла в голову мысль ввести в спектакль еще одну сценку и два новых персонажа. Это по-прежнему будет комедия Гольдони, именно так мы ее и объявим. За обедом доложили, что пришел так долго ожидаемый мной груз из Кёльна. После небольших формальностей я получил его на таможне. И вот коллекция из более чем сотни курительных трубок разложена передо мной на большом столе. Это настоящие произведения искусства. Здесь есть трубки из дерева, искусно украшенные резьбой и покрытые дорогими лаками, трубки из фарфора и серебра, стеклянные трубки и трубки из слоновой кости, присланные из далекой Индии. Так, рассматривая одну за другой, я коротаю время после обеда.

Сразу вспоминаю итальянского аристократа Джакомо Казанову. Пару лет назад мне довелось познакомиться с ним, когда тот гостил в Дрездене у своей матери, переселившейся сюда актрисы Марии Жанетты Джованни. За время своего пребывания здесь Казанова написал небольшую пьесу, которую мы с успехом поставили во время карнавала 1753 года. Я пригласил его к себе вскоре после постановки. Во время визита показал ему свою коллекцию. Рассматривая экспонаты, Джакомо сказал:

— Сейчас, когда я рассматриваю эти великолепные экземпляры, мне вспоминается беседа со знаменитым турецким философом Юсуфом Али. Это было еще в 1745 году в Константинополе. Он поделился со мной некоторыми мыслями о курении табака: «Истинное наслаждение при курении состоит в созерцании дыма. Причем не того дыма, который поднимается из трубки, а того, что вы выпускаете изо рта. Слепому человеку не дано наслаждаться курением, потому что он не может видеть дым. Впрочем, вы сами можете в этом убедиться. Попробуйте покурить ночью, плотно закрыв шторы у себя в комнате. Вам даже не захочется скорее всего раскуривать трубку, и вы просто отложите ее». Мне ничего не оставалось, как согласиться с этими рассуждениями. Но больше всего меня поразили не сами мысли этого уже очень пожилого человека, а способность его подмечать в нашей жизни такие моменты. Поразительная наблюдательность и ясность мысли, не правда ли?

Новая коллекция просто бесценна. Сегодня обязательно покажу ее его величеству.

Уже глубокая ночь, но у меня в кабинете еще горит свет. Сегодня во время ужина его королевское величество заметил, когда я рассказал ему о трубках:

— Великолепно, милый Иоганн. Скажи, а ты уже слышал?.. Наконец доставили «Сикстинскую мадонну» Рафаэля. Господин фон Брюль приобрел ее для нас. Картина стоит двадцать тысяч дукатов. Мы уже полюбовались на нее. Невозможно оторвать глаз! Завтра днем приглашены все специалисты, чтобы дать свою оценку.

Когда он говорил это, его глаза светились от счастья. Мне стоило большого труда скрыть свое бешенство. Фон Брюль в это время о чем-то шутил с господином министром Хеннике, и было видно, что его распирает от гордости. Внимание всего двора было приковано к премьер-министру. Ведь это он добыл «Мадонну» для курфюрста. За столом рядом с фон Брюлем сидел Беллотто.[9]

— Мастер, а каково твое мнение о новом экспонате нашей галереи?

— Могу только поздравить ваше величество с этим приобретением. Не многие произведения искусства могут сравниться с творением великого Рафаэля.

Польщенный курфюрст поднял бокал и предложил тост.

В моем доме полная тишина. Я отпустил слуг. Кто такой Беллотто? Когда-то он приехал в Дрезден в надежде стать придворным художником. Пару раз писал мой портрет и вид моего дома с моей персоной на ступенях. Но то же самое он делал и для фон Брюля. Так он втерся к нам в доверие, и каждый из нас замолвил в свое время за него слово перед курфюрстом. Он добился, чего хотел. Но надо отдать должное этому человеку. Он не зазнался, и я не обойду его своим вниманием и теперь. Как он должен чувствовать себя сейчас, когда все говорят только о Рафаэле?

29 ноября 1754 г.

После обеда получил записку от фаворитки его величества. Когда я вошел к ней, все уже было готово к чаю.

— Дорогой Шнеллер, — она глянула на меня своими коровьими глазами, — я так несчастна. Можно мне быть с тобой совсем откровенной? — Дама не стала дожидаться, пока я отвечу. — Я уже не уверена, что курфюрст испытывает ко мне хоть какую-то симпатию. Он почти не приходит ко мне, а когда появляется, то ведет себя так, словно я для него пустое место. Шнеллер, скажи, у него новая связь?

Я почувствовал, как под париком выступила испарина. Что это? Заблуждение? Курфюрст ничего не говорил мне об этом. Он очень занят сейчас делами государства. События в Польше требуют его пристального внимания. Впрочем, он не настолько загружен, чтобы не поделиться со мной. Для решения политических вопросов есть Брюль. А амурные дела господин никогда не скрывал от меня. Тем не менее я попытался успокоить ее:

— Не беспокойтесь, сударыня. Его величество очень занят сейчас некоторыми политическими вопросами. Думаю, только этим можно объяснить такое его поведение.

Не уверен, что смог убедить ее. Тревога все сильнее одолевает меня. Надо срочно встретиться с курфюрстом. Думаю, завтра утром будет подходящий момент.

30 ноября 1754г.

Господин граф фон Брюль пригласил всех и, конечно, его величество на праздник по случаю окончания строительства своего дворца. Надо признать, здание выглядит роскошно и импозантно. Фасад четырехэтажного особняка, выходящий на Августусштрассе, имеет двадцать три широких окна. С обратной стороны дворца к берегу Эльбы уступами спускается великолепный сад. Справа от главного здания — двухэтажная библиотека. На ее полках, говорят, разместились шестьдесят две тысячи томов. Я никогда не видел, чтобы фон Брюль читал книги. Ух уж мне эта страсть к коллекционированию! Ансамбль завершают великолепный зимний сад и картинная галерея.

Итак, Брюль представил гостям все это великолепие. В городе только и говорят об этом. Правда, то тут, то там раздаются вопросы, а откуда у господина премьер-министра деньги. Ходят слухи об огромных средствах из казны, вложенных в строительство. Но никто ничего не говорит открыто. Боятся королевского гнева.

На Августусштрассе царило оживление. Все палантины и конные экипажи двигались только в одном направлении. Кучера — в парадных ливреях. Придворные вырядились, как на большой праздник. Моросил дождь, и все экипажи подъезжали закрытыми. У входа в дом, где собралась огромная толпа гостей, мне в нос ударил отвратительный запах фиалковой пудры. Некоторые из придворных прелестниц совершенно лишены вкуса и не знают чувства меры. Парадная лестница позеленела от ливрей слуг. Словом, все было подготовлено, как и подобает такому случаю. В парадном зале был накрыт роскошный стол. Блюда красовались на мейсенском фарфоре. Прибыл курфюрст, и слуги начали подавать на стол. Пир продлился долго. Гости смогли попробовать очень редкие и дорогие блюда. Паштеты из Парижа и Страсбурга, устрицы, выловленные в экзотических морях, шоколад из Рима… Со всех концов стола раздавались восторженные голоса. Праздник должен был показать, как укрепилась власть премьер-министра, как выросло его влияние. Его следует опасаться. Известно, сколько людей оказалось по его приказу в Кёнигштайне[10]. Во время трапезы я находился подле моего господина. Брюль поклонился мне, приветствуя. Взгляд у него при этом был волчий.