Легион - Блэтти Уильям Питер - Страница 59

Следователь слушал его, как загипнотизированный, а потом произнес:

– Но почему? Подсолнух пожал плечами:

– Наверное, вы здорово его разозлили. Он решил отомстить. Вернее, пошутить. Ваш друг Каррас участвовал в изгнании бесов, и ему удалось выдворить из тела ребенка, так сказать, кое-какие составные части. Так вот, другие, некоторым образом... части... были, мягко говоря, этим не очень довольны. Даже наоборот. – На секунду взгляд Подсолнуха остекленел, будто он вспомнил что-то страшное. Подсолнух передернулся, но быстро справился с собой. – И тогда он подумал, что благодаря своей выходке сможет вернуться назад. Надо было использовать это набожное героическое тело в качестве инструмента, чтобы... – Подсолнух неопределенно пожал плечами. – Ну, вы сами понимаете. Чтобы закончить мое дельце. Этот мой приятель прекрасно осознавал, что все это мне очень важно, он-то и привел меня к нашему общему знакомому отцу Каррасу. Может быть, это оказалось не совсем кстати. Ведь голубчик Каррас в это время как раз загибался. Как вы говорите, «умирал». Так вот, в тот самый миг, когда он выскальзывал из своего тела, мой приятель и подсобил мне нырнуть в этот героический сосуд. Мы пронеслись мимо друг друга как два корабля в ночи, вот и все. Да, конечно, произошла маленькая неприятность, когда врач скорой помощи еще тогда, около лестницы, объявил Карраса мертвым. Разумеется, 'на самом деле он действительно умер. В известном смысле этого слова. А вы как думаете! Там ведь не мозги оставались, а сплошное желе. И кислорода не хватало. Просто несчастье какое-то. До чего же трудно быть мертвым. Но неважно. Я-то выжил. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы выбраться из гроба. Но зато я от души повеселился, наблюдая, какой эффект произвело мое появление из гроба на брата Фэйна. Это даже немного прибавило мне сил. Да, шуточки частенько помогают нам удержаться на плаву. Особенно, когда все происходит неожиданно. И кроме того, пришлось уйти в подполье. Ни много ни мало – на двенадцать лет. Слишком серьезными оказались повреждения мозговых клеток. Многие вообще погибли. Но мозг обладает удивительной силой, лейтенант. Можете спросить об этом у своего дружка, доктора Амфортаса. Хотя, постойте. Теперь, видимо, мне самому придется поинтересоваться у него.

Подсолнух на какое-то время умолк, а потом продолжал:

– Что-то галерка не аплодирует. Вы что, не верите мне, лейтенант?

– Нет.

Ехидная ухмылка сползла с лица Подсолнуха, и он посерьезнел. Киндерман вдруг увидел перед собой беспомощного, затравленного старика.

– Не верите? – Голос его дрожал.

– Нет.

Старик поднял на следователя умоляющий взгляд.

– Томми говорил, что не простит меня до тех пор, пока я не расскажу вам всю правду.

– Какую правду?

Подсолнух отвернулся и мрачно произнес:

– Они меня за это накажут. – И снова в глазах его замелькал неподдельный ужас.

– Какую правду? – повторил вопрос следователь. Подсолнух задрожал, на лице его застыла мольба.

– Я не Каррас, – хрипло прошептал он. – Томми хочет, чтобы вы знали это. Я НЕ КАРРАС! Пожалуйста, поверьте мне. Если вы не поверите, Томми говорит, что он не уйдет. Он останется здесь. А я не могу оставить брата одного. Прошу вас, помогите мне. Я НЕ МОГУ УЙТИ БЕЗ БРАТА!

Киндерман удивленно поднял брови и наклонил голову:

– Куда уйти?

– Я устал. Я хочу и дальше существовать. Необходимость оставаться здесь уже отпала. Я хочу идти дальше. Ваш друг Каррас не имеет никакого отношения к этим убийствам. – Подсолнух подался вперед. Киндерман внезапно отпрянул. Никогда раньше не наблюдал он в этих глазах такого отчаяния и страха. – Скажите Томми, что вы верите в это! СКАЖИТЕ ЖЕ!

Киндерман затаил дыхание. Он ощущал, сейчас должно произойти что-то очень важное. Но что? И откуда взялось это смутное предчувствие? Может быть, он поверил, наконец, словам Подсолнуха? Впрочем, сейчас это неважно, решил следователь. Только одно имело значение в этот момент.

– Я вам верю, – твердо и громко произнес он. Подсолнух откинулся назад, сильно ударившись об стенку, глаза его закатились, а из горла донесся все тот же заикающийся странный голос:

– Я л-л-люблю т-тебя, Д-д-джимми!

Голова Подсолнуха бессильно упала на грудь, он закрыл глаза.

Киндерман вскочил со стула. Встревоженный, он бросился к Подсолнуху и склонился над ним. Но Подсолнух не издал больше ни звука. Лейтенант нажал кнопку вызова и торопливо вышел в коридор.

– Опять начинается, – на ходу бросил он Аткинсу. Не теряя времени, Киндерман ринулся к дежурному телефону и позвонил домой. Трубку подняла жена.

– Дорогая, никуда не выходи из дома, – предупредил Киндерман. – И никого не пускай! Закрой двери, окна и никому не открывай, пока я не приеду!

Мэри пыталась было что-то возразить, но он перебил ее, повторил указания и, не дожидаясь ответа, повесил трубку. Потом вернулся к Аткинсу.

– Немедленно пошли людей к моему дому, – приказал Киндерман.

В этот момент ив палаты вышла медсестра Спенсер и объявила:

– Он умер.

Киндерман уставился на нее непонимающим взглядом.

– Что?

– Он умер, – повторила медсестра. – У него только что остановилось сердце.

Киндерман заглянул в палату. Подсолнух навзничь лежал на своей кровати.

– Аткинс, подожди здесь, – пробормотал следователь. – Никуда пока не звони. Подожди немного.

Киндерман медленно вошел в палату. Он слышал, как вслед за ним поспешила и медсестра Спенсер. Девушка остановилась, а лейтенант подошел к самой кровати и посмотрел на Подсолнуха. Смирительная рубашка и ремни с ног были сняты. Подсолнух был мертв, и смерть смягчила суровые черты его лица; теперь он казался спокойным и безмятежным, будто обрел, наконец, долгожданный покой. Киндерман вдруг вспомнил, что однажды уже наблюдал подобное выражение лица. Он попытался сообразить, когда же именно, а потом заговорил, не поворачивая головы:

– Он раньше просил о встрече со мной?

– Да, – кивнула медсестра Спенсер.

– И больше ничего?

– Я вас не совсем поняла, – отозвалась медсестра и подошла к следователю.

Киндерман повернулся к ней.

– Он больше ничего не говорил?

Девушка сложила руки и неуверенно произнесла:

– Ну, не совсем.

– Что значит «не совсем»? Выражайтесь яснее. В полумраке глаза ее казались совсем черными.

– Я слышала какой-то странный заикающийся голос. Ну, это иногда с ним случалось. Он начинал заикаться.

– Это были членораздельные звуки? Слова?

– Точно не знаю. – Медсестра пожала плечами. – Я не уверена. Это произошло как раз перед тем, как он начал требовать вас. Я подумала, что он еще не пришел в себя и подошла, чтобы пощупать пульс. И вот тогда я услышала этот заикающийся голос. Он произнес что-то похожее на... ну, я точно не могу поручиться... что-то вроде слова «отец».

– "Отец"?

Девушка снова пожала плечами.

– По крайней мере, мне так показалось.

– И он в это время находился без сознания?

– Да. А потом он вроде бы пришел в себя и... Ну да, конечно, теперь я вспомнила. Он прокричал: «Ему конец».

Заморгав, Киндерман близоруко прищурился.

– "Ему конец"?

– Да, а потом начал выкрикивать ваше имя. – Киндерман молча смотрел на девушку, а затем повернулся к телу.

– "Ему конец", – пробормотал он.

– И вот что удивительно, – спохватилась медсестра Спенсер. – В последние минуты мне показалось, что он обрел покой. Он неожиданно открыл глаза, и на меня взглянул как будто другой человек – такой счастливый, как ребенок. – В голосе девушки послышалась печаль. – И мне его стало по-настоящему жалко. Да, он страшный человек, неважно, болен он или нет, но в эти минуты в нем появилось нечто такое, отчего мне потом стало его жаль.

– Он – часть ангела, – тихо произнес Киндерман. Он не мог отвести от Подсолнуха взгляд.

– Простите, я не разобрала.

Киндерман слушал, как продолжают мерно падать капли, ударяясь о раковину.