Лучший парень - Пауэрс Тим - Страница 3

– Хорошо.

Вилкинс открыл дверцу, вышел и остановился, поняв вдруг, что на одеяле, накинутом на его плечи, была эмблема «Калифорнийских Ангелов», большая буква А в круге. Он смотрел, как уезжает Боб Додж. Болельщик «Ангелов»! Он мог бы пораньше узнать эту метку. Интересно, был Боб Додж на стадионе, когда Даунинг разбил большое табло? Вилкинс надеялся, что был. Такие мелкие повреждения, как разбитое табло или гладкие пластиковые спинки скамеек, которые несколько лет назад по традиции энергичном прыжке разбивались баскетболистами, не имели значения. Для этого существовали ремонтники, и за неделю они зарабатывали, пожалуй, больше, чем Вилкинс получал от Службы социальной защиты за год. Он подумал о своих брюках, бьющихся об асфальт со скоростью сорок миль в час. Где они теперь? Распылитесь на атомы? Лежат в кювете?

Проклятье.

Он вошел через парадную дверь, а там Молли пила кофе, читая газету. Ее нежный взгляд тут же стал тревожным и непонимающим.

– Что… – начала она.

– Потерял брюки у Норма, – как можно веселее ответил Вилкинс. Он улыбнулся Молли. Это было именно то, что она предрекала. И вот свершилось. – Приятель подвез меня. Ничего страшного! – Он торопливо прошел мимо, улыбаясь и кивая, плотнее кутаясь в одеяло, чтобы Молли не заметила исцарапанное колено. Вилкинс не хотел никакой суеты. – Я расскажу тебе потом, – бросил он через плечо, предупреждая ее тревожные вопросы. – Позже! Мне нужно…а, черт… – он покрылся потом, и сердце опять исступленно забилось. – Оставь меня! Просто дай мне немного побыть одному, хорошо?

Должно было остаться что-то, что можно еще спасти. В выходных, но уже не совсем новых брюках он тяжелой походкой прошел мимо стиральной машины и сушильного шкафа и вышел на заднее крыльцо.

Задний двор был очень длинный, почти сто футов от внутреннего дворика до забора, старые доски которого были почти не видны за зарослями помидоров. Иногда он переживал, что посадил помидоры слишком далеко. Ближе к дому было бы безопаснее. Но там был хороший, толстый слой пахотной почвы. Листья авокадо опадали круглый год и, сгнивая, превращались в темную сопревшую массу. Когда Вилкинс вскапывал землю в первый раз, то обнаружил там шестидюймовый слой лиственного перегноя, так что помидоры, посаженные на такой плодородной почве, могли бы вырасти почти такими же большими, как грейпфрукт.

Все же он был ужасно длинным, этот путь по тропинке мимо вращающихся как ветряные мельницы отпугивателей сусликов. Он не мог не спускать глаз с того, что росло здесь. Как ни был он бдителен, червяки съедали помидоры один за другим. Сначала он посадил в феврале немного Ранней Красавицы, но было слишком холодно, и растения не прижились. В первую неделю марта червяки за одну ночь сожрали пять из шести растений, и Вилкинсу пришлось ехать в питомник за Ранней Красавицей. В итоге он купил дополнительно по шесть маленьких стебельков Бифстейка и Лучшего Парня, рассудив, что, имея эти восемнадцать и плюс тот, что червяки пропустили, он хоть что-нибудь соберет.

Сейчас, в середине июня, у него оставалось только девять здоровых растений. Большая часть Ранней Красавицы пропала, червяки очень жестоко обошлись с ней. А на Бифстейке завязались какие-то деформированные, похожие на луковицу плоды, совершенно безвкусные.

Лучший Парень, однако, набирал силу. Опустившись на колени, Вилкинс терпеливо выпрямлял стебли и ставил под них подпорки, отщипывал возле соцветий лишние листья, рыхлил землю у основания растений и сгребал ее в маленькие холмики, чтобы удержать влагу возле корней. Скоро ему понадобится еще одна связка шестифутовых колышков.

Среди листьев и стеблей была какая-то темная круглая тень, почти касающаяся кольев забора; на фоне белой краски Вилкинс уловил оранжево-желтую вспышку. Какое-то время он ждал, пока глаза привыкнут к путанице теней. Это, должно быть, гроздь помидоров.

Уткнувшись лицом в стебли и вдыхая горьковатый аромат листьев, Вилкинс протянул руку. Он наткнулся на кол в заборе и вслепую шарил, пока не нащупал их.

Нет. Его.

Там, в глубине, был только один помидор, один Лучший Парень.

Он был громаден и созрел только наполовину. Вилкинс медленно развернул руку, проведя своим толстым розоватым пальцем по периметру помидора.

– Боже праведный, – сказал он громко.

Диаметр этого чертова помидора не меньше восьми дюймов, может быть, даже десять. Вилкинс просунул голову дальше, вглядываясь в зеленые дебри. Помидор теперь был виден лучше. Он внушительно висел на стебле толщиной с большой палец Вилкинса.

Тук-тук, – подумал он.

Кто там?

Эфир.

Какой еще эфир?

Эфирные кролики.

– Сегодня никакого бейсбола, – решил Вилкинс. – Никакого кроссворда.

Он выбрался из стеблей и большими шагами целеустремленно двинулся в гараж. В этом году он не собирался использовать эфирные сети, но такой помидор нужно спасти. Вилкинс вполне мог представить, как червяки разглядывают громадного Лучшего Парня из своих – гнезд? лежбищ? – и строят планы на вечер. Повязывают воображаемые салфетки вокруг шеи и вытаскивают столовые приборы.

Он рывком открыл покоробленную дверь гаража и посмотрел на большой холодильник в углу и на свисающие со стен сети с мелкими ячейками. Кристаллы могут быть не совсем готовы, но сегодня придется ими воспользоваться.

Он прочел работы профессора Дейтона С. Миллера, коллеги Эдварда Вильямса Морли, и, так же, как и Миллер, Вилкинс пришел к выводу, что Эйнштейн не прав – свет не был корпускулярен, а представлял собой волны, распространяющиеся в среде, которую физики девятнадцатого века называли эфиром, световым эфиром.

«Световой эфир». Он с чувством произнес эту фразу, прислушиваясь к волшебству, заключенному в ней.

Обычные предметы, например, планеты, люди и бейсбольные мячи, двигались в эфире, не подвергаясь его воздействию. Эфир проходил сквозь них, как вода проходит через сетку в бассейне. Но все, что отклоняло свет, что-нибудь вроде увеличительного стекла, призмы или просто бутылки из-под кока-колы, немного отделялось от эфира и, следовательно, испытывало определенную нагрузку.

У Молли была коллекция стеклянных и стеклянных зверюшек – не один раз ей предлагали за них приличные деньги – и Вилкинс заметил, что через определенные промежутки времени некоторые сдвигались со своего места, и на полках оставались следы, не покрытые пылью. Дальше всех, как казалось, передвинулся набор из забавных кроликов, который они приобрели в Атлантик-Сити, наверное, в пятьдесят четвертом году. Вилкинс пришел к выводу, что эффект был вызван углом наклона и длиной ушей кроликов.

Кристалл соответствующей формы, заключил Вилкинс, будет просто остановлен вечно неподвижным эфиром и сорван с поверхности движущейся Земли, как… как брюки, которые были содраны с его тела, когда стойка зеркала зацепила их.

И поэтому Вилкинс накупил в местном магазине «Сделай сам» массу комплектов для выращивания кристаллов и «засеял» плошки с раствором пространственными фигурами в виде кроликов, которые он согнул из медной проволоки. Ему потребовалось несколько месяцев, чтобы сделать уши правильно. Получившиеся кристаллы двуокиси кремния до тех пор не проявят свою способность якорем цепляться за эфир, пока будут находиться в воде, преломляющей свет – в данном случае, в замороженной воде – и Вилкинс собирался использовать их не раньше будущего года.

Но сегодня ему понадобится якорь. Нужно спасать Лучшего Парня. Этот год, со всеми его потерями и унижениями, не будет прожит напрасно. Он улыбался, думая о висевшем в тени Парне, круглом и невероятно большом. Ломтик его на гамбургере…

Тук-тук.

Кто там?

Самоа.

Что за Самоа?

Эфирные кролики острова Самоа.

Он насвистывал незатейливую песенку, любуясь солнечным светом, косо падавшим в пыльное окно. Ранней Красавицей и Бифстейком придется пожертвовать. Он развесит под ними сети. Пускай червяки попируют в космосе, если у них теку слюнки, как сказал Томас Мор.