Эльфийский корабль - Блэйлок Джеймс - Страница 56

– Но куда деваются все эти вещи, дедушка? – спросил Дули, стараясь не упустить момент, когда очки наконец исчезнут.

– Они оказались в этом проклятом плаще. На самом деле он больше похож на куртку, чем на плащ, вот что я скажу. Но у куртки, по крайней мере, есть рукава. И он ни черта не греет – как будто его вообще нет. Я был бы очень признателен, если бы вы дали мне запасные постельные принадлежности, парни, если вам не трудно. Я здорово замерз сегодня утром. Твикенгем сказал, чтобы я не отправлялся слишком быстро, а кто я такой, чтобы спорить с Твикенгемом? Никогда не спорьте с эльфом, который дает вам плащ-невидимку, – вот мой девиз, и пока что он меня не подводил.

– Полагаю, это так, – сказал Профессор, который, насколько подозревал Джонатан, думая об Эскарготе как о болтуне, и улыбнулся. Джонатан же был несколько иного мнения. Ему скорее нравилось то, как Эскаргот относился к жизни. Сам он предпочитал относиться к людям с доверием. Но ему хотелось знать, действительно ли Эскаргот настолько спокойно относился к своему возвращению в Высокую Башню, как хотел это показать, или нет? Если да, то он и в самом деле был удивительным человеком, этот дедушка Дули.

Они продолжали плыть и после наступления темноты, чтобы воспользоваться ветром, который очень помогал им. Участки реки, на которых часто шли суда, остались далеко позади, и Ориэль была такой широкой и текла так неторопливо, что путешественники нисколько не боялись натолкнуться на камни или попасть в стремнину. Поздно вечером плот выплыл наконец из тумана. В вечерних сумерках они чувствовали себя в безопасности и поэтому не прекращали движение – Профессор стоял у руля, а Джонатан был впередсмотрящим.

Но к полночи они оба выдохлись. И чем дальше, тем более бесполезной казалась им спешка. И уже в половине первого, если бы Джонатану предложили выбор – восьмичасовой сон или обладание картой с обозначением закопанных сокровищ, – он предпочел бы первое.

– Я все, Профессор, – сказал он, плотнее закутываясь в куртку, – давай бросим якорь, прямо здесь, и заночуем.

Но вместо ответа Профессора он услышал громкий храп. Джонатан обернулся и увидел, что его друг спит, привалившись головой к ручке руля. Плот все еще шел довольно ровно, хотя ветер почти стих. Убрать паруса и бросить два якоря, по одному с каждого борта, было совсем не так уж трудно. Плот держался прямо, кормой к побережью, но когда якорь, сброшенный с правого борта, зарылся в грунт, плот развернуло почти целиком. Якорь левого борта зацепился секундой позже, и плот оказался подвешенным на двух якорных цепях, подобно водным лилиям, плавающим в стоячей воде. Джонатан очень бы хотел, чтобы якоря прочно зацепились за корягу. Но он боялся, что проснется через несколько часов и обнаружит, что якоря не удержались и плот несется обратно и уже проплыл полпути к побережью. Однако гномы были моряками и, очевидно, неплохо разбирались в якорях, хотя единственный способ проверить их надежность – это испытать в деле. Наконец Джонатан затушил фонари, но почти сразу же пожалел об этом – луна не давала почти никакого света, а ночь была такой темной, что он, пробираясь на корму, споткнулся о сиденье на палубе.

Он растормошил Профессора, и они оба пошли в рубку и забрались в свои спальные мешки.

Глава 18

Соленая говядина и капуста

Второй день был так же беден событиями, как и первый. Прибрежный туман полностью рассеялся, и солнце оказало любезность, появившись после полудня. Эскаргот решил, что лучше он вообще не будет снимать плащ, ни днем ни ночью, – вдруг их навестят какие-нибудь ползучие речные твари или случайно мимо будет пролетать ворона, которая окажется любимицей это страшного гнома.

Джонатана вполне устраивало такое положение вещей. На пути к побережью было предостаточно всяких таинственных происшествий, и его жажда приключений сейчас вполне удовлетворена. Кроме того, и Джонатан, и Дули, и Профессор принимали во всем этом участие исключительно как зрители. А если бы кому-то стало известно, что вместе с ними плывет и Эскаргот, то кто мог знать, какие опасности и беды ждали бы их впереди?

Поэтому Эскаргот снимал свой плащ только для того, чтобы умыться. Однажды он вынул обе руки из рукавов и вдруг стал виден, вместе со своим плащом, который выглядел вполне обычно. Оказалось, для того чтобы он и его одежда были полностью невидимы, достаточно вдеть в рукав хотя бы одну руку. Эскаргот был такой же седой и такой же бородатый, как в тот день, когда они нашли его в Гавани Дроздов. Он объяснил, что создавал “некий образ” и надеялся сойти за пирата во время путешествия в апреле. По-видимому, чем более дико выглядел пират, тем более высоко его оценивали в определенных кругах.

Джонатан всегда думал об Эскарготе как о человеке пожилом – наверное, потому, что Дули постоянно называл его “старый дедушка”. Но в то же время он считал, что того никак нельзя назвать стариком в общепринятом смысле этого слова. У Эскаргота волосы были черные как смоль, и хотя у него пробилось уже несколько седых волосков в бороде, об этом пока совершенно не стоило беспокоиться. Когда Джонатан увидел Эскаргота впервые, а было это довольно давно, тот показался ему щеголем. Его борода – или, скорее, бородка – была коротко и аккуратно подстрижена. Он носил высокую шляпу, в руках держал тросточку с серебряным набалдашником и никогда не появлялся в городе в дневное время без галстука, приколотого булавкой. Он поражал собеседников культурой речи, и в высказываниях его не было того морского жаргона, который появился позднее. При встрече он говорил “добрый день, сэр” и отвешивал легкий поклон и в разговоре тут и там вставлял “прошу” и “извольте”. В то время Джонатан был весьма юн, ему очень нравились такие манеры, и он даже старался подражать им. Со временем, однако, он понял, что всегда был и остается простым Джонатаном Бингом и вся эта манерность была ненужной и глупой.

Несколько лет спустя Эскаргот появился вновь – он много путешествовал, но редко где надолго останавливался, – и тогда уже у него были пара очков с круглыми стеклами и твидовый костюм; он ходил по домам и продавал поваренные книги. Затем он опять исчез, и тогда от побережья до Белых Скал о нем стали ходить самые дикие и невероятные слухи.

Стоило Эскарготу снять свой плащ, и он тоже стал видимым. И хотя Джонатан не знал точно, как он должен выглядеть, но немного разочаровался. На первый взгляд плащ казался совершенно обычным, и никому бы, пожалуй, не пришло в голову, что это – одно из чудес эльфов. Он был белый, и только на складках казался розоватым. И вот однажды, когда они путешествовали уже три дня, Эскаргот снял плащ, и Джонатан увидел его настоящий цвет. Сквозь окно на него пролился сноп солнечного света, и он засиял всеми цветами радуги.

На солнце он переливался, и цвета двигались, как живые, а в тени внезапно тускнели и бледнели. Когда же Эскаргот сунул руку в рукав, плащ тут же исчез, разумеется, вместе с Эскарготом. Джонатану все время приходилось беспокоиться о том, как бы не наступить ему на ногу, и каждый раз проверять спальный мешок и сиденье на палубе, чтобы понять, не заняты ли они. Шкафчики открывались и закрывались, вода наливалась в чашку, висящую в воздухе, а ножик намазывал арахисовое масло на парящие куски хлеба. Ко всему этому нужно было привыкнуть, как и к тому, что неожиданно рядом с вами раздавался голос. Но, по-видимому, на то, чтобы привыкнуть жить рядом с невидимкой, требовалось не так уж много времени, и путешественники, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, стали относиться к этому довольно спокойно. Весь третий день плот еле двигался, поскольку ветер почти стих. Джонатан думал, как было бы приятно просто лечь на палубу с книгой и погрузиться в чтение, пока ветер на задует вновь. А ветер, несомненно, когда-нибудь да задует. Профессор же, утверждавший, что вокруг них вся долина погружается в руины, считал, что лучше всего не сидеть и ждать ветра, а крутить гребное колесо.