Подземный левиафан - Блэйлок Джеймс - Страница 6

— Он немного хвастлив, это верно, — отозвался Сент-Ивс, пожимая плечами. — Но не так уж плох. Признаться, он мне даже симпатичен.

Во взгляде Уильяма ясно читалось, что в некоторых вещах Эдвард так и остался ребенком.

— Ашблесс в тот вечер налетел на него как петух — и не спорь со мной, Эдвард. Он готов был броситься на него с кулаками и кричал, что расквасит ему нос — вспомнил теперь? И все оттого, что тот допускал исторические несоответствия. Ашблесс тот еще тип. Можешь думать что хочешь о Дойле и об этих грязных Пембли, но с Ашблессом будь осторожен. Это мой тебе совет, — как бы подводя черту под приговором, Уильям махнул в сторону Эдварда черенком трубки.

— Я испытывал недоверие к Ашблессу с того дня, как с ним познакомился, — продолжил Уильям, пускаясь в приятное распутывание чужих интриг. — Человеку, сознательно взявшему псевдоним умершего поэта, для того чтобы прибавить своим стишкам веса, нельзя доверять. Не могу, конечно, сказать, чтобы он был совсем уж плох. В «кахуэнга» он один из лучших поэтов. Но он скользкий, как налим. Знаешь, кого он мне напоминает — Короля из «Приключений Гекльберри Финна». Я так и жду, что однажды он снимет шляпу и объявит при всех: «Я — дофин».

Выслушивая Уильяма, Эдвард медленно распалялся и уже составил в уме фразу в защиту Ашблесса, когда его шурин сорвался с места и стремглав подлетел к своему посту у шторы. Миссис Пембли, с бигуди в волосах и в халате с претензией на восточный стиль, бродила по своему саду за забором, высматривая что-то в сорняках. Крупный, мускулистый доберман-пинчер описывал круги около нее.

— Старуха что-то замышляет, — доложил Уильям. — Голову даю на отсечение — она перебрасывает ночью свою псину через забор, чтобы та гадила на нашу лужайку. Какая-то подлость затевается, помяни мое слово.

На секунду остановившись под вязом, миссис Пембли подняла голову и зачем-то заглянула вглубь кроны дерева.

— Понял! — выкрикнул Уильям с жаром, взмахивая левой рукой. — Проще пареной репы. Неужели они и в правду надеялись меня провести?

Эдвард определенно чувствовал, что обстановка накаляется.

— О чем это ты? — спросил он осторожно.

— Блок и помочи с уздой. Они переносят проклятую зверюгу через стену при помощи помочей с уздой и блока, дожидаются, пока она совершит свою гнусность, а потом выдергивают ее обратно, словно марионетку, будь она неладна.

И прежде чем Сент-Ивс нашелся, что ответить, Уильям уже был у задней двери. Выхватив из ящика с садовыми принадлежностями лопату, он подбежал к вязу, подхватил на лопату следы преступления и перебросил их через забор прямо в сорняки Пембли. Увидев, от кого исходит угроза, миссис Пембли прижалась спиной к стене гаража, стиснув обеими руками и что есть силы запахнув на груди отвороты халата. Казалось, она лишилась дара речи.

— Зря стараетесь! — прокричал ей Уильям и, пребывая в полной уверенности, что его ответный выпад и комментарии поняты должным образом, победоносно бросил лопату себе под ноги. Картинно отряхнув с рук пыль, он развернулся и возвратился в дом, к Эдварду, задумчиво скребущему макушку, в ожидании неминуемой бури. Но обошлось без последствий. Уильям вышел полным победителем. Позднее, тем же утром, он подстриг мешающую обзору часть живой изгороди и битых два часа передрапировывал шторы и переставлял мебель в гостиной, превращая ее в наблюдательный пост, заняв который он мог бы казаться случайному стороннему наблюдателю торшером, стоящим в углу перед окном. В своих стараниях Уильям зашел так далеко, что, приказав Эдварду прогуливаться с подчеркнуто беззаботным видом взад-вперед вдоль внешней части забора, сам, надев на голову широкополую соломенную шляпу (на западе такими иногда украшают напольные лампы, а на востоке их носят преимущественно кули), простоял некоторое время как фламинго на одной ноге за занавеской. О том, что дело шурина плохо, Эдвард догадался как только увидел Уильяма бегущим по двору на четвереньках, но то, что регресс оказался таким быстрым, стало для него пугающим сюрпризом. Выход из положения был только один: срочно перенаправить поток мыслей его бедного шурина в русло погони за интеллектуальными ценностями, отвратив его от воображаемых угроз. Нужно было подумать о Джиме. Мальчику наверняка тяжело смотреть, как его отец медленно, но верно «съезжает с катушек». Необходимо оградить сына Уильяма от заразительного безумия. В качестве одного из первых шагов нужно уговорить Уильяма снять с рубашек омерзительные алюминиевые бутылочные крышечки, которые он прикреплял там при помощи пробковых прокладок от этих крышечек. Вид подобных украшений на одежде отца несомненно причинял Джиму боль.

— На завтра намечено собрание Общества, — заметил Сент-Ивс Уильяму, когда идея с торшером исчерпала себя.

— Общества Блэйка?

— Нет, ньютонианцев, — ответил Эдвард. — Соберутся у нас. Придет кое-кто из твоих старых друзей.

— Сквайрс?

— И он тоже. Он сейчас занимается модификацией своей батисферы — устанавливает в ней нечто под названием «абсолютный гироскоп». Насколько я понял, это механизм, который помогает сохранять равновесие, но ты ведь знаешь, я не инженер. Лазарел затевает в следующем месяце экспедицию с погружением в одну из главных впадин Пало-Верде.

— Старина Сквайрс, — протянул Уильям. — У меня есть кое-какие идеи — хочу опробовать их на нем. Я недавно прочитал Эйнштейна, и у меня есть сюжет для превосходного рассказа. Высокая наука, высочайшая — гранит. Именно поэтому я хочу, чтобы Сквайрс был первым, кому я все расскажу. — Уильям почесал переносицу. — Как поживает лабиринт — цел еще?

— Конечно, — ответил Эдвард.

— Тогда пойду покопаюсь там пару часов. — Заново набив трубку, Уильям раскурил ее и поднялся из кресла, пыхая дымом. — Мыши, конечно, сдохли?

— Нет, — ответил Эдвард. — И есть прибавление. Все белые, ни единого черного пятнышка. Одна самка разродилась только вчера.

— Отлично! — воскликнул Уильям, просияв. — Нужно будет поместить помет к bufomorinus. Может, если мы будем кормить его кониной до отвала, он оставит мышат в покое и даст им возможность освоиться с ним. Это будет означать, что мы на полпути к успеху.

— Буфо сдох два месяца назад. Но я купил аксолотля — он здоровый как кролик, и разницы особенной нет.

Уильям кивнул, уже подхваченный вихрем научной мысли.

— Это хорошо, — сказал он. — Просто отлично. Наружные жабры — тоже хорошо. Кстати, как поживает Гил Пич?

— Лучше всех. По-моему, он напал на что-то крупное. Джон Пиньон присматривает за ним.

Не успели последние слова слететь с губ Эдварда, как он пожалел о том, что произнес их.

— Пиньон! — Уильям задохнулся. — Пиньон добрался своими грязными лапами до Гила Пича? Но Пич наш!

— Конечно, — успокоительно отозвался Эдвард. — Конечно. Я неверно выразился. К черту Пиньона.

В конце концов Уильям, надев широкий кожаный фартук, направился к задней двери, все еще бормоча себе под нос. На полдороге к «лабиринту» он остановился, повернулся, ворвался обратно в дом и проорал в кухонную дверь что-то нечленораздельное. Все, что Эдварду удалось разобрать, было «Пиньон» и «извращенец», но, решив не уточнять, он не стал спрашивать у Уильяма объяснений.

Глава 3

Общество ньютонианцев устраивало свои встречи раз в месяц, а если находилась причина, то и чаще. Два года назад то же самое общество носило имя Блэйка и занималось обсуждением вопросов литературы. В те времена Уильям Гастингс еще не «съехал с катушек» и был вполне в себе: обычный, может быть слегка эксцентричный, профессор университета Игл-Рок, специалист по романтической литературе, владелец потрясающей библиотеки, который, обнаружив в один субботний вечер, что у него на книжных полках в гостиной уже нет места для книг, отчего-то решил приспособить под это дело холодильник и засунул Геродота и томик «Белых дубов Джалны» между банками консервированного перца и пикулей.

Общество ньютонианцев образовалось уже после ухода со сцены Уильяма Гастингса, когда за ним, по жизнерадостному выражению Оскара Палчека, «закрылась дверь». Лирику принесли в жертву физике, а точнее, открытым разборам теорий профессора Лазарела. Вечером следующего после неожиданного появления Уильяма Гастингса дня — это был субботний вечер — Гил Пич и Джим торопливо шагали к дому Джима, взволнованно предвкушая встречу с учеными мужами и в особенности желая услышать мнение профессора Лазарела по поводу найденной в приливном прудке маленькой руки.