Жизнь древнего Рима - Сергеенко Мария Ефимовна - Страница 59

Страшное бедствие древнего Рима – пожары – не щадило и цирка; пожар 64 г. начался как раз с юго-восточной его части и охватил его целиком (Tac. ann. XV. 38). Горел цирк и до этого: в 36 г. до н.э. огонь уничтожил всю его авентинскую сторону (Tac. ann. VI. 45), но ее, видимо, быстро отстроили, так как Калигула вскоре дал в цирке игры, обставленные с чрезвычайной роскошью: арена была усыпана суриком и малахитовым порошком (Suet. Calig. 18. 3). Императоры вообще очень заботились о цирке и его убранстве. Клавдий, по свидетельству Светония, облицевал мрамором стойла (деревянных стойл давно уже не существовало, их сменили сложенные из туфовых квадр) и поставил вместо деревянных мет бронзовые, позолоченные (Claud. 21. 3); Нерон, чтобы увеличить количество мест, велел в 63 г. засыпать ров, окружавший арену; для защиты от диких зверей поставлен был по парапету между ареной и зрителями вращавшийся деревянный вал, облицованный слоновой костью: зверям не за что было уцепиться и не на чем удержаться (Calpurn. Ecl. 7. 49-53). Плиний называл Большой Цирк одним из великих сооружений: (XXXVI. 102). Наибольшего великолепия достиг цирк при Траяне. Он восстановил обе его стороны, уничтоженные пожаром при Домициане, использовав для этого камень, которым был выложен огромный пруд, устроенный Домицианом для потешных морских сражений (Suet. Dom. 5), значительно увеличил число мест для зрителей, – «сделал цирк достаточным для римского народа» (Dio Cass. LXVIII. 7. 2), и сломал ложу, из которой Домициан, не видный зрителям, смотрел на игры. Плиний Младший считал заслугой Траяна, что теперь «народу дано видеть не императорскую ложу, а самого императора, сидящего среди народа» (Paneg. 51. 5). О количестве мест в цирке много спорили: сомнения вызывали слова и Дионисия (150 тыс. мест при Августе, – III. 68), и Плиния Старшего (250 тыс., – XXXVI. 102). Гюльзен полагал, что при Августе цирк вмещал 55-60 тыс. зрителей, а при Константине – 180—190 тыс. Цифра Плиния считается наиболее вероятной, но окончательно вопрос не решен и посейчас.

Цирковым играм предшествовала торжественная процессия, в значительной мере напоминавшая триумф: была она отголоском тех времен, когда конские бега являлись частью религиозного празднества. Уже в последний век республики среди многотысячной толпы, наполнявшей цирк, вряд ли были люди, помнившие об этом.

Процессия спускалась с Капитолия на Форум, пересекала Велабр и Коровий рынок, вступала через Ворота Помпы в цирк и обходила его кругом. Во главе шел магистрат, устроитель игр (если это был консул или претор, он ехал на колеснице, запряженной парой лошадей), одетый, как триумфатор: в тунике, расшитой пальмовыми ветвями, и пурпурной тоге, с жезлом слоновой кости с орлом наверху. Государственный раб держал над его головой дубовый золотой венок; его окружала толпа клиентов в белых парадных тогах, друзья, родственники и дети; за ними шли музыканты и те, кто принимал непосредственное участие в играх: возницы, всадники, борцы, а дальше в окружении жрецов и в облаках ладана несли на носилках изображения богов или их символы, которые везли в открытых часовенках, помещенных на особых двухколесных платформах, запряженных четверней (колесницы эти назывались tensae и стояли на Капитолии в особом сарае). До нас дошли монеты с изображениями этих тенс: в одной часовенке сидит сова (птица Минервы), в другой – павлин (птица Юноны), в третьей находятся молнии, атрибут Юпитера – вся капитолийская триада присутствует на празднике, совершавшемся в ее честь. Тенсы были роскошно отделаны серебром и слоновой костью; лошадьми должен был править мальчик, у которого отец и мать были в живых (puer patrimus et matrimus). Он шел рядом с колесницей, зажав в руке вожжи; если они падали на землю, это считалось злым предзнаменованием; следовало начать шествие сызнова от самого Капитолия. Юлий Цезарь удостоился чести еще при жизни видеть свое изображение в этой торжественной процессии. Впоследствии в процессии неизменно несли изображение умершего обожествленного императора и членов императорской семьи, пользовавшихся народной любовью. Иногда в тенсу впрягали четверню слонов; Светоний рассказывает, что Клавдий распорядился, чтобы изображение Ливии везли именно слоны (Claud. 11. 2).

Помпа была процессией торжественной и пышной, но иератическая медленность ее движения в конце концов утомляла; и зрители, приветствовавшие ее появление криками и аплодисментами, радовались, что эта вступительная часть закончилась и сейчас начнется главное – бега.

Выезжало обычно четыре колесницы, но бывало и по 6, и по 8, и даже по 12. Полагалось объехать арену семь раз; победителем считался тот, кто первым достиг белой черты, проведенной мелом, напротив магистратской ложи. Колесницы чаще всего были запряжены четверней (на паре выезжали только новички); тройки выезжали реже; особого искусства требовало управление большой упряжкой – от 6 до 10 лошадей. Число заездов (missus) еще в начале империи было не больше 10-12, но оно все увеличивалось и увеличивалось. На играх при освящении храма в память Августа, которые в 37 г. устроил Калигула, заездов было в первый день 20, а во второй – 24. Последнее число стало обычным, но иногда и оно превышалось (один тур равнялся 568 м, следовательно, заезд – missus – равнялся 568x7 м – почти 4000 м, 10 заездов – 40 км, 20 – 80 км), и бега продолжались с раннего утра и до солнечного заката.

Первоначально поставкой лошадей для беговых состязаний ведало государство, отдававшее ее на откуп. Общества этих откупщиков постепенно развились в предприятия, совершенно самостоятельные и ведавшие всем, что требовалось для скачек; они содержали конюшни и целый штат, который их обслуживал; тут были специалисты, объезжавшие лошадей и обучавшие юношей, избравших карьеру возниц, различные ремесленники – сапожники, портные, ювелиры, мастера, изготовлявшие колесницы, – врачи, ветеринары, кладовщики, хранившие имущество общества, люди, занятые заготовкой кормов и наблюдавшие за их распределением, казначеи (квесторы), которые вели все денежные дела общества, ведали приходами и расходами. Штат бегового общества насчитывал в своем составе сотни людей. Очень вероятно, что обществам принадлежали и некоторые из конских заводов, находившихся в Апулии, этом центре италийского коневодства. Техническим названием таких беговых обществ было factio – «партия»; ее глава и хозяин назывался «господином партии» (dominus factionis). В республиканское время таких «партий» было две, и чтобы победителя на бегах было видно сразу, «партии» стали одевать своих возниц в разные цвета: возницы одной появлялись в туниках белого цвета (factio albata – «белая партия»), а другой – в красных (factio russata – «красная партия»). При империи появилось еще два общества – «голубые» (veneta) и «зеленые» (prasina), сразу выдвинувшиеся вперед; впоследствии, при поздней империи, две прежних «партии» или прекратили свое существование, или слились с новыми: «белые» с «зелеными», а «красные» с «голубыми»; в IV в., например, упоминаются только эти последние.

Что люди увлекались и увлекаются бегами, это понятно: красота лошадей, борьба за первенство, искусство возниц – есть на что посмотреть и чему подивиться. Естественно было, из раза в раз бывая в цирке, особенно заинтересоваться какими-то лошадьми, каким-то возницей, «болеть» за них, радоваться их победе. В римском цирке, однако, случилось другое. Люди связали свои интересы с определенной «партией», переживали ее успехи и неудачи, как личные, собственные; «любили тряпку, благоволили к тряпке, и если в самый разгар состязаний состязающиеся могли бы обменяться своей цветной одеждой, то зрители обменяют и предмет своей горячей приязни и сразу покинут тех возниц и тех лошадей, которых они узнают издали, чьи имена они выкрикивают» (Pl. epist. IX. 6. 2-7). Плиний искренне удивлялся этому: «Я чувствую некоторое удовольствие от того, что нечувствителен к их удовольствию». Привязанность к «тряпке» действительно с первого взгляда вызывает удивление вполне естественное. С первого взгляда только Плиний, с удовольствием подчеркивавший несоизмеримость между своей умственной культурой и уровнем интересов и вкусов «толпы», не захотел вглядеться в сущность любви к «тряпке» и не попытался определить, на чем она зиждется. Причин этой странной привязанности было много – прежде всего, конечно, материальная заинтересованность. У нас, к сожалению, нет документов, которые позволили бы ближе ознакомиться с хозяйством и постановкой финансового дела в беговых компаниях, но мы знаем, что в составе их были дельцы большого стиля, ворочавшие миллионами, и «господин партии» был только ее представителем, «первым среди равных». Сколько людей входило в состав такого общества? Сколько других были косвенно связаны с его делом? Владельцы конных заводов, у которых общество покупало лошадей, естественно, принимали к сердцу успех свежих скакунов, если даже и не участвовали в прибылях. Те, кто держал пари на лошадей данного общества, получал выигрыш часто немалый[174]. Ряд людей был кровно заинтересован в успехе данного общества, был сцеплен с ним крепкими связями денежной выгоды. А с этими людьми было связано множество других, которые оказывались на стороне этой «тряпки», потому что к ней благоволили их патроны, друзья, родные или люди, чью благосклонность им хотелось приобрести. Может быть, какую-то для нас неуловимую, к сожалению, роль играли определенные политические симпатии и настроения. Может быть, оппозиция была не только в сенате, но и на конном дворе и в конюшне? Известно, что и Калигула, и Нерон, и Домициан покровительствовали одному из беговых обществ, и это покровительство воспринималось остальными, конечно, как незаслуженное оскорбление. Зависть, обида, боязнь, негодование – эти чувства в разных оттенках и с разной силой жили в сердцах тысяч и тысяч. Нельзя ли думать, что эта эмоциональная оппозиция была, пожалуй, страшнее идеологической, сенатской; и смерть троих императоров не была ли в какой-то мере подготовлена этим «цирковым недовольством»?