Жизнь древнего Рима - Сергеенко Мария Ефимовна - Страница 45

Познакомимся ближе с этими упражнениями. Они делились на два отдела: суазории (с них начинали, считая их наиболее легкими) и контроверсии (в них упражнялись ученики, уже более подвинувшиеся). Суазории – это монологи, в которых мифологический герой или историческое лицо обсуждает какой-нибудь вопрос, приводя доводы за и против решения, которое ему предстоит принять или отвергнуть. «Уже шестой день несчастная голова ученика полна Ганнибалом, который раздумывает, идти ли ему на Рим после Канн или увести обратно свои насквозь промокшие от ливня когорты» (Iuv. 7. 160—164); триста юношей лакедемонцев в Фермопильском ущелье после бегства отрядов, посланных со всех концов Греции, обсуждают, не бежать ли им тоже (Sen. suas. 2); Агамемнон думает, принести ли ему в жертву Ифигению, раз Калхант утверждает, что только тогда флот сможет отплыть (suas. 3); Цицерон – сжечь ли ему свои сочинения, так как Антоний обещал ему неприкосновенность, если он это сделает (suas. 7). Все здесь чистая выдумка: триста спартанцев были единственными защитниками Фермопил, и Антоний ни в какие переговоры с Цицероном не вступал. Ни учителя, ни учеников это ни в какой мере не смущало: важна была эффектная ситуация – тут об исторической истине нечего было беспокоиться – и важно было эффектное словесное одеяние, в которое облекали размышления и речи действующих лиц.

Контроверсия – это вымышленное судебное дело, в котором выступают два ученика: один в роли обвинителя, другой в роли защитника; их подготовляют таким образом к будущей деятельности в суде. Софисты V в. до н.э. старались придумывать темы, наиболее близкие к реальной действительности; у Плотия ученикам предлагалось разрешать споры, возникшие на основе наследственного или морского права (ad Heren. I. 19. 20. 23), или выступать по поводу современных политических событий. С концом республики это резко меняется. Контроверсии, которые сохранил Сенека-отец, бросают нас в водоворот потрясающих ситуаций и романтических приключений, в мир, где население состоит главным образом из тиранов, разбойников, пиратов, преступных жен и мачех, каменносердных отцов и где убийство, разбой, прелюбодеяние, похищение девушек – это повседневные обычные явления. Вот несколько примеров. Герой потерял на войне обе руки. Он застает жену вместе с любовником и велит юноше-сыну убить мать. Тот не решается; любовник убегает; отец отрекается от сына (Sen. contr. II. 4). Некто убил одного своего брата-тирана и другого, которого захватил в прелюбодеянии. Отец напрасно умолял пощадить его. Взятый в плен пиратами, он отправил отцу письмо с просьбой о выкупе. Отец пишет пиратам, что если они отрубят пленнику руки, он пришлет им денег вдвое больше назначенного выкупа (I. 7). Похищенная девушка может требовать или смерти насильника, или его согласия жениться на ней без приданого. Некто похитил в одну ночь двух девушек; одна хочет его смерти, другая согласна выйти за него замуж (I. 5). Диковинные события, запутанные положения, законы, придуманные для данного случая, нигде и никогда не существовавшие, невероятные характеры и противоестественные чувства – весь этот фантастический мир, смесь мелодрамы и романа приключений, разработанная часто с большим словесным мастерством, увлекала и нравилась. Не только зеленым юнцам. Послушать декламацию известного ритора приходили такие люди, как Меценат, Агриппа, сам Август. Новому режиму были выгодны и этот отход от действительности, и увлечение риторикой как «чистым искусством», но было немало людей, которые жестоко осуждали эту школьную практику. «Какие невероятные темы! – возмущался Тацит. – Ежедневно в школах идет речь о наградах тираноубийцам, о выборах [в жрицы] опозоренных девушек, о средствах, которые спасут от заразы, о развратных матерях. На Форуме с подобными случаями встретишься редко, а то и никогда… это упражнения для языка и голоса» (dial. 35). Так же судил и Петроний: «Я считаю, что юноши становятся в школах совершенными дураками, потому что им не показывают ничего, что есть в действительности, и они только и слышат, что о пиратах, стоящих с цепями на берегу; о тиранах, повелевающих сыновьям письменным приказом отрубить головы родным отцам; об ответах [оракулов], полученных во время моровой язвы: надо принести в жертву трех, а то и больше девушек… У людей, взросших на таких упражнениях, будет столько же здравого ума, сколько обоняния у тех, кто живет на кухне» (1-2).

Успех в школе далеко не всегда обещал успех в суде. Когда Порций Латрон, друг Сенеки-отца и мастер декламации, выступил однажды в настоящем процессе, он до того смешался, что сразу же допустил грамматическую ошибку и овладел собой только тогда, когда заседание перенесли с Форума в закрытое, привычное ему помещение (Sen. contr. IX, praef. 3). «Выведи этих декламаторов в сенат, на форум, – говорил Сенеке-отцу Кассий Север, один из лучших ораторов того времени; – переменив место, они теряются; так люди, привыкшие жить взаперти, не в силах стоять под дождем и солнцем» (III, praef. 13). И убийственным приговором звучат слова Вотиена Монтана, хорошего знакомого Сенеки-отца, ритора и адвоката: «Тот, кто приготовляет декламации… хочет понравиться слушателю: он ищет одобрения себе, а не победы делу. И на форуме декламаторы не могут отделаться от своего порока; они считают своих противников глупцами, отвечают им что хотят и когда хотят и в погоне за красивым упускают необходимое… на форуме их пугает самый форум» (IX, praef. 1-3). «Когда речь идет о трех украденных козах, – поучал Марциал своего адвоката, – не надо говорить ни о Каннах, ни о войне с Митридатом, ни о Сулле, ни о Марии, ни о Муции: говори о трех козах» (VI. 19).

Эти обвинения звучат достаточно авторитетно, но им можно противопоставить столь же авторитетное утверждение Квинтилиана, который считал декламации полезным упражнением и только требовал, чтобы сюжеты их были ближе к жизни: «То, что хорошо по существу своему, можно хорошо использовать» (II. 10. 2). На примере нескольких контроверсий он показал, чем для будущего адвоката полезны эти упражнения (VII. 1 и 3). Доводы, которые в школе приводятся в пользу детей, от которых отрекся отец (одна из постоянных тем в контроверсиях), можно употребить, защищая детей, которых отец лишил наследства и которые требуют его обратно (случай вполне реальный); школьная контроверсия на тему о неблагодарном муже, выгоняющем жену из дому, окажется небесполезной при решении в суде вопроса, по чьей вине произошел развод; поведение отцов в контроверсиях иногда так возмущает сыновей, что они обращаются в суд с обвинением отца в сумасшествии; в действительной жизни приходилось иногда просить о назначении опеки над отцом; «в суде разбираются дела, похожие на те, которые разбираются в контроверсиях» (VII. 4. 11). Плиний Младший и все видные адвокаты того времени вышли из риторского училища. Римляне были людьми практичными, и отцы, озабоченные будущностью своих сыновей, вряд ли бы посылали их в школу, где юноши занимались бы только словесной трескотней, от которой за порогом школы не было никакого толку.

Риторская школа достигала тех практических целей, которые она себе ставила; вина ее была в другом. Она готовила не только для деятельности в суде: «Изучи лишь красноречие, от него легко перейти к любой науке: оно вооружает и тех, кого учит не для себя» (Sen. contr. II, praef. 3). Крупнейшие писатели, поэты и государственные деятели империи вышли из риторской школы. Окончивший риторскую школу получал общее гуманитарное образование. И тут этой школе можно, с нашей точки зрения, предъявить ряд тяжелых обвинений.

Вспомним те предварительные упражнения, которые задает ученику учитель. Невольно спрашиваешь себя, что мог знать пятнадцатилетний мальчик о преимуществах жизни холостяка или женатого человека, как мог он громить развратника или, наоборот, защищать погоню за наслаждениями? Он орудовал чужими мыслями, прислушивался к звону слов; все обучение ставило себе одну цель – сделать ученика мастером убеждения – и отнюдь не заботилось о его нравственной выправке. Сенека-философ это хорошо понимал (epist. 106. 12); этим и объясняется его отрицательное отношение к современной ему школе. Квинтилиан мог утверждать вслед за стоиками, что только хороший человек станет хорошим оратором; ловкий выученик риторской школы блистательно доказал бы это положение, вовсе не ощущая при этом необходимости стоять отныне только на защите добра и правды. Мысль была не в ладу с сердцем и совестью, не затрагивала и не тревожила их.