Каменный великан - Блэйлок Джеймс - Страница 46

Мимо прошаркали три гоблина, сгибавшиеся под тяжестью ведер, которые висели на жердях, лежавших у них на плечах. Они взобрались на шаткий дощатый помост, установленный подле костра, и вылили содержимое ведер – похоже, воду – в котел, а потом спустились и ушли за следующей порцией.

Одни гоблины бросали в котел рыб, от которых по пути отрывали зубами куски, а другие несли к нему охапки водорослей, пещерных улиток и дохлых летучих мышей. Жирный гоблин беспрестанно хихикал, причмокивал, кивал головой и, прожевав очередную пригоршню водорослей, жадно сосал леденцовую палочку (к великому удивлению Эскаргота), пуская длинные сладкие слюни на кожаную куртку, наспех сшитую из плохо выдубленных шкурок летучих мышей.

– Ваша светлость… – начал Эскаргот, рассудив, что известная доля дипломатичности в данной ситуации никак не помешает.

Гоблин хрюкнул и посмотрел на него безумным взглядом, напоминающим взгляд капитана Перри. Он провел тыльной стороной ладони по рту, облизался, а потом, очевидно забывшись, с торжествующим видом закусил нижнюю губу, но сразу же взвыл от боли и разжал зубы, уставившись на Эскаргота таким тяжелым взглядом, словно винил его в некоем вероломстве. Эскаргот предпринял еще одну попытку, на сей раз низко поклонившись и промолвив:

– Я прибыл издалека, о король гоблинов, и…

Неожиданно король встал и плюнул – но не в Эскаргота, а в одного из гоблинов, который стоял рядом с пленником и, по-видимому, уснул стоя. Однако плевок не возымел никакого действия, и потому жирный гоблин, подавшись вперед, ущипнул своего подданного за нос и вырвал у него огромный клок волос, после чего спящий с воплем пробудился и тяпнул Эскаргота за руку.

– Эй! – изумленно воскликнул Эскаргот. Маленький тощий человечек не сумел прокусить плащ, куртку и рубашку, но само намерение настолько возмутило Эскаргота, что он схватил своего обидчика и швырнул в группу гоблинов-водоносов; они пороняли ведра, и потоки воды с летучими мышами и улитками хлынули по каменному полу пещеры. Толпа взревела и пришла в волнение. «Теперь мне конец», – в ужасе пробормотал Эскаргот и принял боевую стойку, приготовившись дорого отдать свою жизнь. Но гоблины выли и злобно верещали, лупя друг друга пустыми ведрами, царапаясь и кусаясь. Даже жирный король, который вновь принялся уплетать водоросли и грызть леденцовую палочку, подозрительно прищурив скошенные к носу глаза, похоже, не особо рассердился на Эскаргота, дурно обошедшегося с одним из его подданных.

Поддавшись внезапному порыву, Эскаргот порылся за пазухой и вытащил амулет правды. Волшебный камень превратил капитана Перри в совершенно другого человека, а Эскарготу казалось, что капитан Перри мало чем отличался от гоблина. Не будет никакого вреда, рассудил Эскаргот, если он попробует воздействовать амулетом на короля гоблинов.

Король медленно встал с трона и уставился на амулет правды с таким видом, словно собирался обратиться к толпе своих подданных с речью на особо важную тему – печальную тему, – и постучал себя по лбу грязным кулаком. Казалось, он слегка пошатывался от горя, вспоминая о своих былых вероломствах и прошлых печалях, а потом спустился с помоста и внезапно разразился страстной речью на своем тарабарском наречии. Он расхаживал взад-вперед перед Эскарготом, который сжимал амулет правды в руке, стараясь его никому особо не показывать. Потом жирный гоблин вдруг залился слезами, хлынувшими как из водопроводного крана, с протяжным воем яростно погрозил кулаками высокому, затянутому дымом потолку и затопал ногами, словно разрываясь между желанием стереть свой дворец с лица земли и желанием по-прежнему жить в нем.

Гоблины вновь принялись наполнять водой котел и переругиваться между собой, словно такого рода театральные представления являлись самым обычным делом. Горестные причитания и вопли нисколько не тронули мерзких существ, которых, казалось, иное поведение повелителя только возмутило бы. Через несколько минут король выдохся. Он потряс головой, с тяжелым вздохом снова сел на трон, нахлобучил на удивление чистую шляпу и запихал в рот огромную пригоршню водорослей. Сильного раскаяния он явно не испытал, возможно, потому, что не помнил ни одного события, случившегося более двух недель назад. В любом случае Эскаргот не понял ни слова из прочувствованной речи жирного гоблина. Амулет правды здесь не принесет никакой пользы – разве что пригодится, чтобы треснуть по башке короля, когда дело дойдет до этого.

Внимание Эскаргота внезапно привлекла шляпа. Он видел ее раньше – складной цилиндр, украшенный пером. Голубым пером. Он видел такую шляпу на голове мужчины в телеге, мужчины, который обозвал его бандитом и погнался за ним с палкой. Вокруг трона валялись сальные, недавно обглоданные кости, очень много костей, а за троном, в темном углу, неподвижно лежало какое-то тело, полускрытое тенью. Со своего места Эскаргот не видел, человек ли это или человеческие останки, поскольку в углу было слишком темно, – вполне возможно, там валялась просто груда хлама, например старых тряпок. Если он приглядится, если глаза у него привыкнут к темноте, он сможет сказать точно. Но Эскаргот не стал приглядываться. Внезапно его затошнило, а при виде тупого выражения, застывшего на лице косоглазого жирного гоблина, затошнило еще сильнее. Будь что будет, решил он, но мерзкие существа здорово получат, когда набросятся на него. Вполне вероятно, бедный возница телеги, со своими дурацкими бакенбардами и перегрызенной трубкой, дал Эскарготу отсрочку, пусть небольшую, утолив голод короля. Леденцовая палочка была десертом. Что или, вернее, кто станет следующим блюдом, представлялось до чудовищного очевидным.

Внезапно король раздраженно хрюкнул и взмахом руки велел увести Эскаргота прочь, словно потеряв к нему всякий интерес; несколько гоблинов, по-прежнему толпившихся вокруг пленника, поспешно отвели его в угол пещеры, где и оставили, несвязанного, сидеть и наблюдать за приготовлениями к пиру. Эскаргот постоянно возвращался мыслями к непонятному предмету, валявшемуся в темном углу, к корзине с водорослями – своей корзине! – стоявшей за троном и к самодовольному гному, который к настоящему времени благополучно скрылся. Он украдкой огляделся по сторонам, встал и неспешным шагом направился к выходу из пещеры. Толпа гоблинов немедленно бросилась к нему; все они скрежетали зубами с таким видом, словно собирались съесть его прямо здесь и сейчас, без масла и соли. Эскаргот снова сел, и они отступили – с долей разочарования, как ему показалось. Время от времени какой-нибудь один гоблин или сразу несколько вдруг подскакивали к нему, просто забавы ради, вероятно опасаясь еще одного поползновения к бегству.

Эскаргот подождал, когда интерес к нему угаснет, а потом принялся потихоньку затравливать порохом и заряжать пистолеты. В лучшем случае он уложит двоих, хотя, если учесть отсутствие у него навыков в обращении с огнестрельным оружием, вряд ли он сумеет попасть в цель, находящуюся на расстоянии свыше десяти футов. Тогда, разумеется, гоблины навалятся на него всем скопом и уже едва ли оставят в покое. Эскарготу удалось незаметно насыпать порох в дула пистолетов, но он потерял первую пулю, которая выпала у него из руки и откатилась в сторону. Ползать по полу в поисках пули значило бы только привлечь к себе внимание. Однако мысль о засыпанном в стволы порохе обнадеживала. Эскаргот не знал о порохе ничего, кроме того, что он является замечательной мощности взрывчатым веществом. Человек с мешочком пороха определенно может повергнуть в некоторое смятение шайку тупоумных гоблинов.

Он закончил заряжать пистолеты, засунул один из них за пояс, а ствол второго погрузил в узкий прожилок загустевшей глины, тянувшийся вдоль стены пещеры, и вертел взад-вперед пистолетом, надавливая на него, покуда ствол не забился глиной до отказа. Потом Эскаргот встал. Гоблинов десять мгновенно обернулись, готовые броситься на него, на сей раз без всякого азарта. Он добродушно кивнул им и весело помахал рукой королю, который к настоящему времени почти полностью сполз с трона, оставив на нем лишь голову и плечи. Лицо жирного гоблина хранило угрюмое выражение, словно он размышлял о некоем вероломстве, некогда совершенном по отношению к нему, или о том, что окровавленный окорок, принесенный ему на ужин, слишком жесткий и требует дополнительного часа варки.