Тихий океан - Блон Жорж - Страница 40

В тот день, когда они съели чайку, еще один самолет пролетел низко над морем и тоже сбросил надувную лодку, только слишком далеко: между лодкой и плотом были акулы.

И однако, с наступлением ночи четверо людей, несмотря на неотступный страх перед акулами, соскальзывали все же в воду и оставались там, держась за плот: в сравнении с холодным воздухом море им казалось теплым, и в воде не так хотелось пить.

19 ноября, восьмой день. На плот поднялись только трое. Четвертый утонул, а может быть, его незаметно схватили акулы. Для людей в таком состоянии это уже не имело значения. Трое, оставшиеся в живых: Хейнес и два матроса. Одного Хейнес называет Мексиканцем, имени другого он не упоминает.

Когда рассвело, этот матрос, совсем обнаженный, произнес, устремив взгляд в морскую даль:

– Примерно в миле от нас находится большое госпитальное судно, оно белого цвета. Нам надо бросить плот и плыть туда.

Он сказал это с такой уверенностью, что Хейнес и Мексиканец заколебались. Но Хейнес все же взял себя в руки:

– Я знаю только одно. Все, кто бросал плот, погибали, и мы погибнем, если оставим его.

Матрос замолчал. Ничего больше в тот день не происходило. Когда наступила холодная ночь, голый матрос потребовал, чтобы Хейнес отдал ему свою одежду. Хейнес отказался без всяких уверток: «В этом нет никакого смысла». К матросу вернулись галлюцинации, мучившие людей в ночь с 16-го на 17-е: в море, как раз под плотом, находится «Джуно», и на нем можно взять все что угодно...

Странная борьба развернулась на плоту в лучах лунного света. Хейнес и Мексиканец пытались удержать бредящего человека, но у них почти не было сил, тогда как безумие удвоило силы их товарища. Он вырвался у них из рук, прыгнул в море и поплыл. «Мы увидели в черной воде множество акул. Голый человек пытался отогнать их ударами кулака».

Вот одно из правил для купающихся у берегов Калифорнии: «Если акула окажется близко, ударить ее в рыло тяжелым предметом. Кулаком бить нельзя. Удар о ее шершавую кожу только рассечет вам руку до крови». Акула, от рыла и до хвоста, представляет собой настоящую терку. Кожа ее покрыта так называемой плакоидной чешуей, иначе говоря острыми шипами. Удар хвоста крупной акулы может быть сокрушающим. Зубы у нее (в несколько рядов по всей челюсти) острые как иглы, самые длинные могут разорвать крупную артерию.

Редко кто из купающихся, которым грозит нападение акулы, имеет в своем распоряжении «тяжелый предмет». Не было его, конечно, и у человека, спрыгнувшего с плота. В свете луны его спутники увидели только, как мелькнули черные спины и белые животы, услышали крик, и все смолкло.

20 ноября. На плоту двое. «Мне казалось, что это был седьмой день, но на самом деле это был девятый. Мы часами говорили о том, что с нами произошло, и, помнится, я подарил Мексиканцу свой нож».

Когда Хейнеса спасли и к нему вернулось сознание и память, он смог рассказать обо всем пережитом. Но в тот, девятый день голод, жажда, ставшая снова невыносимой, жара днем, холод ночью, ужасное положение осажденных среди океана помрачили их рассудок. Два человека сидели по краям плота и болтали в воде ногами, воображая, что отгоняют акул. К счастью, своенравные хищники в тот день не появлялись. «А когда наступила ночь, мы вроде бы заснули». Проснулся Хейнес от стонов Мексиканца:

– Кто-то пырнул меня ножом в ногу!

– Как это пырнул? Здесь никого нет, кроме нас с тобой, и ты хорошо знаешь, что я отдал тебе вчера свой нож. Не мог же ты пырнуть сам себя!

– Мне больно, отведи меня поскорее к доктору.

«В бреду я бил ногами по воде, не соображая, что делаю. Мне казалось, что я веду Мексиканца к доктору. Тут он громко закричал и придвинулся ко мне. Тогда я увидел, что с ним случилось, понял, что его ранила акула. Я держал его на руках, но акула вернулась, ухватила его снизу и стала пожирать, высунувшись из воды. Удержать его у меня не было сил. Над водой показались другие акулы и утащили его вниз».

Как и почему не разорвали акулы Хейнеса? Был ли он в то время на плоту или в море, Хейнес не мог сказать в точности, да это и понятно. Он только помнил, что ночь казалась ему бесконечной, а к утру его уже охватил бред. Он видел под водой своих товарищей, звал их к себе, а они отвечали, что не могут бросить вахты. «Скажите по крайней мере, все ли на корабле в порядке?» – спросил он их. Да, все было в полном порядке. Хейнес спустился в воду, чтобы плыть к ним, но тут проблеск сознания вернул его на плот, и так повторялось два или три раза.

Примерно в середине дня сознание его совсем прояснилось. Выстоять, любой ценой выстоять – вот что ему необходимо, и прежде всего оставаться на плоту. Вскоре показался самолет, покружил немного над водой и улетел. «Тогда меня охватило отчаяние. Этот, конечно, тоже меня бросит! Я подумал, не принимают ли летчики меня за японца, ведь я весь черный». Он был черный от мазута. Однако самолеты прилетели снова и стали сбрасывать вокруг плота дымовые бомбы. Дым еще не рассеялся, когда на горизонте показалась мачта корабля.

Нужно самому пережить кораблекрушение, чтобы понять, чем могут быть эти примелькавшиеся, избитые слова: мачта на горизонте, дым из труб, идущий прямо на вас корабль.

Волна неведомой жизненной силы распирает вам грудь, вы задыхаетесь. Состояния этого нельзя передать. Хейнес просто сказал – и лучшего придумать не мог, – что за ним пришла лодка, что его подняли на борт эсминца и отнесли в медпункт.

«Море таит немало сюрпризов для того, кто, находясь у самой поверхности воды, медленно движется вперед, не производя шума», – писал норвежский исследователь Тур Хейердал. Он хотел сказать, что такое плавание позволяет заметить множество всяких рыб. Мы сейчас видели, что моряки с «Джуно», тоже плывшие у самой поверхности моря, не узнали его богатств, столкнувшись лишь с одними акулами. Ничего иного в их состоянии они и не могли заметить. Опыт Тура Хейердала и его спутников оказался плодотворным потому, что люди на плоту находились в условиях, которые можно назвать сносными.

Вспомним, что Тур Хейердал пустился через Тихий океан на плоту «Кон-Тики» для того, чтобы доказать правильность своей теории (она изложена в начале этой книги), утверждая, что Полинезия и остров Пасхи были заселены пришельцами с Американского континента. В незапамятные времена, говорит Хейердал, обитатели Перу отплыли на плотах, подгоняемых сначала течением Гумбольдта, а затем пассатными ветрами, и добрались до архипелагов Тихого океана. Чтобы доказать возможность такого плавания, Хейердал решил в точности повторить подвиг древних мореплавателей.

И прежде всего построить такой же, как у них, плот. Благодаря описаниям, оставленным первыми конкистадорами, видевшими эти плоты еще в действии, нетрудно было установить, что делались они из стволов бальсы. Бальса – быстрорастущее тропическое дерево с древесиной легче пробки. Ценой больших усилий Хейердал добился, чтобы в экваториальных лесах срубили бальсовые деревья и переправили их к побережью. Распиленные надлежащим образом бревна связали в плот без единого сантиметра металлической проволоки – ведь у древних перуанцев ее не было. Использовали одни лишь веревки, и это мягкое крепление, как потом оказалось, было не только достаточным, но и спасительным. Плот получил название «Кон-Тики», по имени главного божества, общего, как думает Хейердал, для цивилизаций инков и полинезийцев. Экипаж «Кон-Тики» состоял из шести человек.

– Профессиональных моряков я брать не хотел. О плотах они знали не больше нашего, а кроме того, мне не хотелось потом услышать, в случае если плавание будет успешным, что мы были просто лучшими матросами, чем древние строители плотов из Перу.

Однако одного моряка и радиста норвежец все-таки с собой взял. На «Кон-Тики» было две мачты с натянутым между ними прямым парусом, бамбуковая кабина, открытая с одной стороны, и рулевое весло. Запасы продовольствия и пресной воды были рассчитаны на год.

18 апреля 1947 года «Кон-Тики» вышел из порта Кальяо. Перуанский буксир провел его на 50 миль к северо-западу, то есть до течения Гумбольдта.