Бросок в Европу - Блок Лоуренс - Страница 3

— Ах, Ивен...

Не спеша, прерываясь на ласки и поцелуи, мы разделись под мерцающим огнем. Я провел рукой по ее животу, упругим бедрам.

— У тебя есть другие женщины?

— Не так чтобы много.

— А дети?

— Нет.

— Тодор — твой единственный ребенок?

— Да.

Она удовлетворенно вздохнула. Мы поцеловались и прижались друг к другу. А потом она потянула меня на свой матрац, лежавший по другую сторону очага.

— Тодору нужны братья.

— Это правда.

— И прошло уже полгода после его рождения. Пора.

— Да, конечно. А если будет девочка?

— Дочь? — она задумалась, пока я гладил ее пышное тело. — Но это очень хорошо, если у мальчика есть сестры. А ты еще вернешься, Ивен, так что будет время и для сыновей.

— Для Македонии.

— Для Македонии, — согласилась она. — И для меня.

Я еще поласкал ее, мы поцеловались, потом у нее иссякли слова, а у меня — мысли. Ее бедра разошлись, руки и ноги сжали меня, и матрац заскрипел под нашей страстью. Я забыл о латышах, колумбийцах и толстячке из Вашингтона. Я даже забыл о моем спящем сыне, поскольку один раз даже громко вскрикнул от страсти, но Анналия тут же одернула меня.

— Ш-ш-ш, — тяжело дыша, прошептала она. — Ты разбудишь Тодора.

Но маленький ангел крепко спал.

Позже, гораздо позже, я бросил в очаг еще несколько поленьев. Анналия достала кувшин медовухи. Мы сидели перед очагом и пили ее маленькими глотками. Сладкий напиток согревал нас не хуже огня.

— Через несколько дней ты уедешь?

— Да, — кивнул я.

— Я бы хотела, чтобы ты задержался дольше. Но у тебя важные дела, не так ли?

— Да.

— Расскажи мне, куда ты направляешься.

Я взял ветку из кучи дров и на полу нарисовал примитивную карту. Анналия с интересом смотрела на нее.

— Вот Македония. Это Кавадар, Скопье, Тетово. Вот это, линия к югу — граница между Грецией и Югославией. Вот другие республики Югославии: Хорватия, Сербия, Босния-Герцеговина, Словения и Черногория. Это Белград, столица.

— Вижу.

— Восточнее находится Болгария, над ней — Румыния. К западу от Румынии — Венгрия, а выше — Чехословакия и Польша. Видишь?

— Да. Ты едешь в Польшу?

— Дальше. Вот здесь, выше Польши и к востоку, находятся три маленькие страны. Сначала Литва, потом Латвия и Эстония. Они — часть России.

— Значит, ты едешь в Россию? — у нее перехватило дыхание. — Но ведь в России очень опасно.

— Они — такая же часть России, как Македония — часть Югославии.

Это Анналия поняла.

— Они тоже готовы бороться за свободу? И ты собираешься устроить там революцию?

— Надеюсь, что нет.

— Тогда почему ты едешь туда?

— Чтобы вывезти из Латвии одного человека.

— Уехать из Латвии трудно?

— Практически невозможно.

— Это опасно?

Я ответил, что опасность невелика. Вероятно, моему голосу недоставало уверенности, потому что она пристально посмотрела на меня и сказала, что не верит. Но мы оставили эту тему, выпили еще медовухи и поговорили о борьбе Македонии за свободу, красоте нашего сына и жаре любви.

Какое-то время спустя мальчик проснулся, громко плача, Анналия покормила его, и он вновь заснул.

— Такой хороший мальчик, — похвалила она сына.

— Ему нужны братья и сестры.

— И мы постарались, чтобы он не остался в одиночестве.

— Это правда. Но можно ли с уверенностью говорить о результате?

— Я не понимаю.

— Когда хочешь вырастить дерево, в землю лучше посадить не одно семечко.

— Мы уже посадили два, — улыбнулась она.

— Полагаю, не помешает и третье.

Она замурлыкала.

— Ты проведешь здесь несколько дней. У меня такое ощущение, что к твоему отъезду мы засадим всю землю.

— Земля возражает?

— Земля совершенно не возражает.

— В конце концов, мы же должны гарантировать стопроцентный результат?

— Особенно если посадка доставляет столько удовольствия.

— В этом ты совершенно права.

— Я тебя люблю.

Мы снова разделись и перебрались на ее матрац. И опять мой сын крепко спал под громкие крики любви. А потом я крепко прижимал Анналию к себе, пока она вроде бы не заснула. Я осторожно поднялся, укрыл ее одеялом.

— Я хочу, чтобы ты остался со мной навсегда, — в полусне пробормотала она.

— Я тоже.

— Почему тебе надо в Латвию?

— Это длинная история, — она шевельнулась, словно готовясь ее выслушать, но вместо этого провалилась в глубокий сон.

Я оделся, сел, скрестив ноги, перед очагом, долго смотрел на мою жену и моего сына, а потом перевел взгляд на нарисованную мной карту. «Не следует оставлять здесь карту, — подумал я. — Никому не надо знать, куда я направляюсь». Я взял другую ветку и стер карту.

Почему тебе надо в Латвию?

Хороший вопрос, логичный вопрос. И я ответил правдиво, пусть ничего не сказал по существу.

Это была длинная история.

Глава третья

Карлис Миеловисиас и я сидели в окопе, вырытом среди молодых сосенок. В пятидесяти ярдах справа пехотинцы, то ли десять, то ли двенадцать, осторожно, но решительно продвигались вперед. Я вытянул руку параллельно земле. Мужчины остановились, опустились на колено, нацелили винтовки на деревянный сарай. Я поднял руку, досчитал до пяти, а потом резко опустил ее.

Выстрелы прогремели одновременно, пули полетели в сторону сарая. Мы с Карлисом выпрыгнули из окопа. Он сорвал чеку с гранаты, на бегу досчитал до трех, швырнул гранату в открытую дверь. Я считал вместе с ним и бежал рядом. Потом, как только граната залетела в сарай, мы упали на землю.

Взрыв развалил маленький сарай пополам. Пехотинцы уже бежали к нему, стреляя на бегу, поливая свинцом остатки деревянных стен. Интенсивность стрельбы уменьшилась, когда Карлис и я добрались до двери. Я поднял руку, выстрелы смолкли, и мы вошли в то, что было сараем.

Конечно, внутри нашли пустоту. Если в мы участвовали в настоящем вторжении в Латвию, на полу лежали бы изувеченные тела защитников сарая. Но мы находились в тысяче милях от Латвии. Точнее, в пяти милях южнее Делхи, округ Делавер, штат Нью-Йорк, где Латвийская армия в изгнании проводила ежегодные полевые маневры.

— Задание выполнено, — рявкнул Карлис на латышском. — Всем вернуться в расположение части, бегом.

Пехотинцы затрусили к палаткам. Карлис достал пачку сигарет, предложил мне. Я отказался, он же закурил. Карлис ограничивал себя тремя или четырьмя сигаретами в день, поэтому каждую курил с особым удовольствием. Глубоко затягивался, долго выпускал дым.

— Парни хорошо поработали, — сказал он.

— Очень хорошо.

— Конечно, со строевой подготовкой у них похуже, но вот атаку они провели образцово. Мы можем быть довольны.

Этот светловолосый гигант при росте в шесть с половиной футов весил никак не меньше трехсот фунтов. У армии США могли возникнуть проблемы с подбором для него формы. У Латвийской армии в изгнании таких проблем не возникало, поскольку темно-зеленая форма шилась на каждого индивидуально. На форму Карлиса ушло больше материи, вот и все дела.

Вместе мы вернулись к нашей палатке. Единственной, в которой не стояли койки. Поскольку подходящей для Карлиса не было, он предпочитал спать в огромном спальном мешке. Мне койка не требовалась вовсе, так что в нашей палатке ее заменяли два удобных стула. Я сел на один, Карлис — на второй, и мы вдвоем полюбовались закатом.

Карлис превосходил меня званием. Был полковником Латвийской армии в изгнании, тогда как я — майором. В нашей армии рядовых не было, только офицеры. От нас требовалось умение командовать, чтобы в день вторжения в Латвию мы могли повести за собой рабочих и крестьян. Присваивая каждому члену нашей организации офицерское звание, мы сразу начинали готовить его к роли командира.

В конце концов, нас было всего сто тридцать шесть, так что в день вторжения каждому пришлось бы проявить чудеса героизма.

Карлис загасил окурок о подошву сапога, растер его, тяжело вздохнул.