Билет на погост - Блок Лоуренс - Страница 2

Собрания «Анонимных алкоголиков» в Нью-Йорке бывают двух видов. Дискуссионные собрания начинаются с того, что один выступающий говорит минут двадцать, а затем все вместе обсуждают сказанное. Во время собраний-лекций два-три участника по очереди рассказывают остальным историю своей жизни. В тот вторник местное отделение «Анонимных алкоголиков» в Ричмонд-Хилле проводило лекционное собрание, и выступать на нем должны были мы. Это было обычной практикой: каждое отделение периодически посылало своих членов выступать в других группах; в противном случае нам пришлось бы слушать одни и те же истории от одних и тех же людей, и вся процедура стала бы еще скучнее и однообразнее.

Однако зачастую подобные лекции бывали очень интересны — даже интереснее, чем проведенный в ночном клубе вечер. Людям приходилось рассказывать о своей прошлой жизни, о круто изменивших ее событиях и о том, что она представляет из себя теперь; неудивительно, что рассказы эти часто бывали мрачными и зловещими. Мало кто решался бросить пить только потому, что его раздражали постоянные сплетни и перешептывание соседей. Но даже самые страшные истории могут показаться забавными — именно так и случилось в тот вечер в Ричмонд-Хилле.

Первой к трибуне вышла Тони. В свое время она была замужем за прожженным аферистом, который умудрился сначала проиграть ее в покер, а потом — через несколько месяцев — выкупить обратно. Мне уже приходилось слышать ее историю, но в этот раз описание было особенно живым и красочным. Сама Тони то и дело заливалась смехом, и, по-видимому, ее настроение оказалось настолько заразительным, что когда пришла моя очередь выступать, я, к собственному удивлению, обнаружил, что рассказываю о том, как работал сначала патрульным полицейским, а затем следователем. О том далеком времени я ни разу не вспоминал уже очень давно — наверное, долгие годы. Теперь и я смог найти немало веселого в собственном прошлом.

Закончилось собрание выступлением Ричи. Он несколько лет умудрялся совмещать беспробудное пьянство с управлением собственной фирмой, так что у него было в запасе немало интересных историй. Несколько лет подряд он ежедневно по утрам принимал первую дозу в небольшом китайском ресторанчике на Байярд-стрит.

— Я выбирался из метро, — рассказывал он, — молча клал на стойку пять долларов, быстро опрокидывал в себя неизменный двойной виски, а затем с новыми силами ехал обратно и возвращался в офис. За все это время я ни разу ни с кем не перебросился ни единым словом. Я чувствовал себя в полной безопасности — что они могли знать обо мне? И что еще более важно: кому могли рассказать?

Потом мы выпили по чашечке кофе с печеньем, и один из членов местного отделения «Анонимных алкоголиков» проводил нас до ближайшей станции метро. Мы вернулись обратно в Манхэттен и вышли на остановке «Площадь Колумба». Был уже двенадцатый час; Тони заявила, что голодна, и попросила нас составить ей компанию. Ричи извинился, сказав, что очень устал и хочет сегодня пораньше лечь спать. Я предложил ей отправиться в кафетерий под названием «Пламя», в котором обычно собирались после встреч члены нашего отделения.

— Боюсь, мне нужно что-то более существенное, — возразила Тони. — Я сегодня еще не обедала — только немного печенья после собрания, и все. Ты бывал когда-нибудь в баре Армстронга?

Я рассмеялся в ответ, и она с недоумением взглянула на меня.

— Приходилось, — пояснил я. — Тогда я еще не был одинок. Если не ошибаюсь, это заведение находилось на Девятой авеню, между Пятьдесят седьмой и Пятьдесят восьмой улицами. В то время я жил в отеле в том же здании. У Армстронга я ел, пил, счета заполнял, с клиентами встречался — Господи, чего я там только не делал — разве что не спал! Хотя наверняка и спал тоже.

— А теперь тебя туда и силком не затащишь.

— Стараюсь по возможности избегать.

— Ну что же, можно найти и другое местечко. Прежде, когда у меня бывали запои, я жила далеко отсюда и думала об «Армстронге» как о ресторане.

— Ладно, пошли туда.

— В самом деле?

— Почему бы и нет?

Теперь бар Армстронга находится на квартал западнее, на углу Пятьдесят седьмой улицы и Десятой авеню. Мы заняли столик у стены, и пока Тони совершала паломничество в туалет, я огляделся вокруг. Джимми нигде не было; вообще я не заметил знакомых лиц — ни среди посетителей, ни среди персонала. Меню стало значительно более изысканным, чем раньше, но некоторые блюда были мне знакомы; я узнал также несколько врезавшихся в память картин и фотографий на стенах. Теперь в баре царил другой дух — более стерильный й молодежный, но все равно это было именно то место, которое я так любил когда-то!

Когда Тони вернулась, я поделился с ней своими впечатлениями. Она поинтересовалась, играла ли здесь раньше классическая музыка.

— Непрерывно, — ответил я. — Сначала он купил пианолу-автомат, но вскоре выпотрошил ее, заполнив пластинками Моцарта и Вивальди. Шпана сюда не заглядывала, и все были довольны.

— Так, значит, ты напивался под звуки «Eine Kleine Nachtmusik»?..

— И с огромным удовольствием!

Тони была славная женщина, на пару лет моложе меня, одинокая, как и я. Работала она управляющим выставочным залом женской одежды на Седьмой авеню и уже не первый год поддерживала близкие отношения с одним из своих боссов. Он был женат, и на собраниях она неоднократно заверяла всех нас, что положит этому конец, но каждый раз голос ее звучал как-то не очень убедительно, и их отношения продолжались.

Тони была высокой женщиной, с длинными ногами; волосы ее, ровно подстриженные на уровне плеч, были абсолютно черными — я подозревал, что здесь не обошлось без краски. Мне она казалась симпатичной и славной, но не особенно привлекательной — как, очевидно, и я ей. Все любовники Тони обязательно были лысыми женатыми евреями, а я не был ни тем, ни другим и ни третьим. Мы с ней дружили — и только.

Просидели мы в баре далеко за полночь. Она заказала себе немного салата и порцию фасоли; я — чизбургер, и оба мы выпили огромное количество кофе. У Джимми кофе всегда был отменным. Раньше я пил его с коньяком, но сейчас черный кофе показался мне гораздо более ароматным.

Жила Тони на углу Сорок девятой улицы и Восьмой авеню. Я проводил ее домой, а затем поплелся обратно, к себе в отель, но не пройдя и квартала, внезапно остановился от смутного ощущения тревоги. Что это было, не знаю — то ли на меня подействовала встреча в Ричмонд-Хилле, то ли посещение заведения Армстронга после долгого перерыва. Возможно, виноват был кофе или погода, а может быть — фаза Луны. Что бы ни было тому причиной, внезапно навалившееся ощущение тревоги было вполне осязаемым. Я просто не в силах был вернуться в свой крошечный номер и остаться один в четырех стенах.

Пройдя пару кварталов к западу, я оказался в «Открытом доме» Грогана.

Никаких дел у меня там не было. В отличие от бара Армстронга заведение Грогана было дешевой пивной. Здесь не было сервированных блюд, классической музыки, а с потолка не свисали листья бостонского папоротника. Его музыкальный автомат был переполнен пластинками Клэнси Бразерз, Бинга Кросби и Вулф Тоунс, но включался он нечасто. В зале стояли телевизор и несколько декоративных рыб на подставках, на стене темного дерева висела мишень для игры в дартс; пол был кафельным, а потолок в зале отделан штампованной жестью. В окнах светилась неоновая реклама крепкого пива «Гинесс» и легкого — «Лагер». Основной приманкой, естественно, был «Гинесс».

Владельцем заведения значился Микки Баллу, хотя документы, по всей видимости, были оформлены на кого-то другого. Баллу был крупным, сильно пьющим человеком с явно криминальным прошлым, могучим и неистовым. Не так давно обстоятельства свели нас вместе, но какой-то барьер между нами еще существовал. Пока я не мог определить, в чем тут было дело.

Народа в зале было немного; самого Баллу тоже не было видно. Заказав содовую, я уселся у стойки. По кабельному телевидению крутили какой-то фильм — цветную версию древнего боевика с Эдвардом Г. Робинсоном и полудюжиной других известных актеров, фамилий которых я не помнил. Минут через пять бармен подошел к телевизору и, повернув ручку, как по волшебству превратил фильм в черно-белый подлинник.